Владимир Васильев

Тяжело вздохнув, Змей Горыныч просунул в пасть между верхними клыками хвост, прижал им к небу раздвоенный язык и попытался свистнуть. Вместо оглушительного свиста, однако, получилось жалкое шипение, «Чем бы мне его огорошить?» – тоскливо подумал он, готовясь к неминуемой встрече с богатырем Русланом Кирбитьевичем, который грозился сгубить Змея, разорить его поганое гнездо и освободить из неволи Настасью Митревну, с которой Змей Горыныч жил поживал вот уже пятнадцать лет душа в душу. И хоть стар был Змей, помирать ему совсем не хотелось. «Ну ладно, авось не шибко покалечит, а коли повезет, то и ему бока намну», – решил он. Тяжело взмахнув крылами. Змей Горыныч взлетел на высоченный дуб и, подслеповато щурясь, стал всматриваться в даль – не пылит ли дорога…

* * *

Решение пришло к Стукачеву внезапно. Дело было рискованное, но после скандала с женой чувство уязвленного самолюбия заглушило в нем на время природную робость, «А не вернусь, – ожесточенно думал он, входя в здание Бюро путешествий, – локти кусать станет, да поздно будет! Поздно!»
– Вам куда? – улыбаясь, спросила его девушка диспетчер.
– Все равно. Куда угодно.
– Хорошо. Тогда ваша кабина номер пять. Сеанс десять минут. Пожалуйста.

* * *

– Ну?! Не видать? – задрав голову, воскликнула Настасья Митревна.
– Совсем слепой стал! – ответил ей с дуба Змей Горыныч. – Мужик посредь дороги объявился. Стоит, башкой вертит туда сюда. Как я его проглядел? Верно, разморило меня на солнышке, вздремнул малость!
– Ты, старый, главное – богатыря не прогляди. А то будет ему свадьба, тебе – поминки! Я в дом пошла. У меня молоко на плите. Если что – кричи.
– Ладушки, – ответил Змей Горыныч, продолжая наблюдение.

* * *

Стукачев топтался на дороге, осматривался и входил понемногу в образ. На нем была длинная, до колен, льняная рубаха и широкие порты, которые норовили все время сползти, «Хоть бы веревку дали, халтурщики», – бормотал он, держа левую руку на пупке. Правая держала лучемет, закамуфлированный под посох.
Слева, справа и позади расстилалась дикая степь. Впереди, в двухстах шагах, стояла потемневшая от времени рубленая изба чудовищных размеров. У нее было две двери – большая, напоминающая ворота, и поменьше – обычных размеров. Окна маленькие. Дом опоясывал невысокий частокол из заостренных бревен. Перед частоколом гуляли куры и гуси. Посреди двора рос огромный дуб, а на самой верхушке его, распустив перепончатые крылья, сидел птеродактиль и внимательнейшим образом рассматривал Стукачева.
Сердце путешественника окатило ледяной волной.
«Чтоб тебя!» – простонал он и взял посох на изготовку. Порты съехали гармонью и улеглись в мягкую дорожную пыль. Но тут земля под ногами начала подрагивать и послышался нарастающий топот. Стукачев проворно сиганул в репейник. Мимо него, поднимая клубы пыли и звеня кольчугой, проскакал здоровенный детина на огненнорыжем коне, У самых ворот детина осадил коня и принялся громко кричать, потрясая копьем. Понять живую речь далекого предка оказалось для Стукачева задачей непосильной, Единственным, что он четко разобрал, было – «живота своего» и «гад». «Э э, да это он, никак, птеродактиля на бой вызывает, – догадался Стукачев. – Ну, теперь держись!»
В ответ на богатырскую тираду с дуба донеслось шипение. «А а а!» – радостно завопил детина и метнул в птеродактиля копье, но не попал. Птеродактиль, в свою очередь, как то неловко подпрыгнул и, цепляясь за ветки, грохнулся наземь. Детина, пользуясь счастливым моментом, проворно соскочил с коня, отцепил от пояса булаву и начал свирепо дубасить птеродактиля. Бедное животное, прикрывая голову крыльями, издавало жалобные крики, На эти крики из избы вылетела простоволосая женщина с ухватом в руках и с воем набросилась на опешившего от неожиданности детину. Детина бросил булаву и, панически отбиваясь от наседавшей на него бабы, начал пятиться к коню. Потом вскочил в седло и диким галопом помчался прочь. Увидев Стукачева, ставшего невольным свидетелем его позора, богатырь внезапно остановился, развернулся и шагом подъехал к убогому страннику.
– А ты почто? – грозно спросил он.
– Это вы мне? – севшим от страха голосом пролепетал Стукачев.
– Тебе! – ответил детина и заехал ему кулаком в ухо так, что Стукачев, описав дугу, приземлился метрах в трех от богатыря. Одновременно с приземлением в ушах его прозвучал металлический голос диспетчера: «Сеанс окончен!»

* * *

Морщась от боли и держась за распухшее багровое ухо, Стукачев вышел из кабины номер пять и возмущенно закричал: «Дайте жалобную!»