Я сидел, облокотившись спиной о серый холодный камень и курил. Над моей головой плыло, испещренное рваными лоскутами облаков, зимнее стеклянное небо, а перед глазами таяли кривые, расплывчатые силуэты белых от снега деревьев.
Рядом лежал, а точнее, полусидел, Петр. Это не имя, а так, прозвище, само собой прицепилось каким-то образом. Лет ему (не прозвищу, а самому Петру) было очень много, о чем говорили и седая борода и блестящая, абсолютно лысая макушка. Он единственный из нас не курил, зато пил по страшному, причем все, что только попадалось под руку. Мог он пригубить и бензинчику, так, на спор, мог и одеколончику глотнуть, но всегда, немного помучившись с животом и нездоровым похмельем, на следующий день приходил в себя.
Вот и вчера вечером, когда мы с ребятами собирали продукты, принесенные скорбящими гражданами на могилки, его кто-то по пьяни пырнул ножом несколько раз. Мы разбежались со страху, а когда воротились смотрим – лежит наш Петр на снегу, смотрит в звездное небо и из бутылочки то прихлебывает, затем облизывает губы и на них остается темно-бардовый след.
Так всю ночь он и пролежал, ребята уже по подвалам спать разошлись, а я почему-то до утра с ним остался, будто жалко мне его стало. Смотрю на Петра – глаза прикрыты, рваная, по-моему единственная за всю его жизнь куртка пестреет темными пятнами крови, да и снег вокруг некрасивый, грязно красный. Хорошо хоть утро выдалось теплым. Умер наш Петр. Я вздохнул.
- Закурить дай. – негромко сказал он, отчего я вздрогнул.
Немного пожадничав, я все-таки протянул ему наполовину скуренную сигарету, он приподнялся за ней и из его тела, как из гнилой свеклы, сбежала наземь свежая струйка темной жидкости. Живуч, собака.
- Вредно тебе курить. – мудро заметил я, закашлявшись, видимо давала знать о себе зимняя ночь, проведенная на кладбище. Это плохо, я ж не Петр.
- Да оно все вредно. – отмахнулся он, как-то недобро взглянув из под своих кустистых бровей.
- Может в больницу? – отчего-то спросил я, наблюдая как снег тает от противно теплой крови.
- Чтоб хирург накладывал мне швы, морщась от моего запаха а потом, зайдя домой и одев любимые махровые тапочки начал рассказывать о том, что дескать таких людей токмо стрелять надо, а не медикаменты на них тратить. Знаю я его, крысу местную.
- Ну так ведь и умереть можно….
- Всем можно, а мне нельзя. – грубо сказал он, делая глубокую затяжку.
Я замолчал. Вот сейчас покурит наш Петр, полежит еще пару часиков, встанет и пойдет как ни в чем не бывало.
- У меня брат когда-то даже жена была. И дочка, маленькая такая, с кудряшками. – задумчиво начал он, мусоля губами помятый окурок.
- Ну у всех жена когда-то была, моя вот например….- раскрыл я рот, но Петр перебил меня, будто совсем не слушал.
- И была у нас машина. Красная, как закат. А дочку Иркой звали, мальчишки еще бросали камушками в окно и кричали «Ирка! Ирка! В попе дырка!». Тогда мать выбегала на балкон и грозила им скалкой.
Я слушал. Человеку хотелось облегчить душу. Внезапно вспомнилось, что перед смертью этого всегда хочется, и при этих мыслях по телу моему пробежала неприятная дрожь.
- Ты это, не шути так. Ночь пережил, а к утру помирать решил?
- И жили мы хорошо, на квартиру двухкомнатную копили, чтобы дочь в своей комнате могла жить. Жена даже придумывала какие обои будем клеить.
- И что же случилось? Любовника себе нашла она? – пробурчал я, обнаружив что сигарета была последней.
- Если бы. А то ведь пострашнее беда приключилась. Ехали мы как-то на машине, на той самой, красной. И только я назад обернулся…ХРЯСЬ! Вылетаем на обочину! Это я потом узнал что случилось, а тогда все мелькало перед глазами, тряслось, словно мир сошел с ума. И тут вдруг время словно остановилось. – он развел руками, показывая как именно оно останавливается. – и перед глазами у меня такой мужик возник, светящийся.
- Ангел? – скептически спросил я.
- Не, те с крыльями, а этот был без.
- Тогда Дьявол?
- Да хрен их там разберет, все на одно лицо. Пачка такая квадратная чистенькая, волосы ухоженные. И говорит он мне значит : «Ты давай выбирай, либо дочь твоя с женой, либо ты. Но за неправильный выбор наказан будешь.»
- А ты? – тихо спросил я, задержав дыхание.
- А что я? Лежу весь в крови, тело болит страшно и так умирать не хочется. Я и выбрал себя. А потом все к чертям полетело. Выжил я ну и что? Лучше б сдох. А как засну, так вижу дочку свою в платье, в первый класс она идет, косички с бантиками мать заплела. Подбегает ко мне и папой зовет. И умереть боюсь, ой как боюсь. – зашептал он. – Встречу их там, как в глаза посмотрю? Простите-с, трусом ваш папа оказался. Видишь брат, как наказали меня.
Петр сплюнул кровью и замолк, в его темных глазах скопились капельки слез, а я сидел рядом и смотрел на серый снег.
- Бывает, люди сами себя наказывают. Простили уж они давно тебя, если любили. А ты все сопли жуешь. Дочь хоть пожалей, итак не уберег.
- Угу, философ тоже мне. – зло сказал Петр, рывком поднялся и побрел прочь.
А я еще долго сидел и думал над его словами. Люди упрямы. И кстати, с чего он взял что у меня лицо квадратное?

Первоисточник - http://inter-kot.blogspot.com/