Всю ночь шел дождь. Как Иоанн Креститель,
он медленно кропил сятой водой
мою бессонницу. Хотя ни местный житель,
ни хор квакуш, засевших над рекой,
его не призывали на княженье
в наш третьесортный город из Варяг.
Я здесь нашел своё местоименье,
настолько не доросшее до благ,
что, право, страшно! Время умирает
в стенных часах, оставшись ко всему
ужасно безразличным, представляет
картину осени, доступную уму.

В ней всё логично,
кроме зла и хамства
богоподобных. Даже, если ты
мне отказала в чувстве постоянства,
я не утратил чувство красоты
и чувство нежности. Условленность ночная
вернула чистый блеск моим глазам.
Крупицы сырости текут не уставая,
по стёклам,
как по сомкнутым щитам
английских рыцарей. Тогда, под Азенкуром,
всю ночь шел дождь. И в отблесках свечи
я вижу лучника – не бывшего Амуром.
Его топор и стрелы – лишь ключи
высвобождения души из тела. Ибо,
согласно Папе, в средние века
смерть на костре, на поле брани, либо
от яда влитого в вино исподтишка,
была естественней летального исхода
от старости. На храме виден крест.
Но чьим бы ни был он, я верю, что свобода
и честность – имена моих невест.