– Что такое «смерть», учитель? – мальчика, совсем ещё молодой, смотрел на старика, сидевшего рядом с ним.

У того были длинные, седые волосы, спадающие ниже пояса, и такая же длинная, белая борода. В отличие от мальчишки, одетого в какое-то драное тряпьё, старик носил хоть и выцветшие, но всё ещё не потерявшие блеск зелёные одежды, более присущие благородному человеку, нежели лесному отшельнику, коим и являлся этот старик.

– А ты как думаешь, Вереск? – спросил он, пригладив бороду.

Взгляд цепких, ярко-зелёных глаз устремился на мальчика.

– Смерть… не знаю. Смерть – это что-то плохое. 

– Неужто? – улыбнулся старик. – Почему ты так думаешь? 

– Я…

Вереск замолк на полуслове. Он посмотрел себе под ноги, а затем взглянул на бревно, на котором они сидели. Затем взгляд мальчишки стал блуждать по лесу, окружавшему их: по ручейку, бегущему невдалеке, по облакам, тихо плывущим по небу…

– Дурная привычка, – покачал головой старик. 

– А? – мальчик вновь посмотрел на него.

– Если ты не хочешь отвечать на вопрос, ты пытаешься сделать вид, что вопроса этого тебе и не задавали. Дурная привычка. 

– Извините, учитель, – пробормотал Вереск, склонив голову. – Просто я… я…

– Говори, мальчик, – подбодрил его учитель.

– Моя мама умерла, – еле слышно сказал Вереск. – Это было плохо.

После этих слов между ними повисло молчание, нарушаемое лишь далёкими криками лесных птиц. Вереск прислушивался к ним и даже начинал понимать отдельные слова. Учитель говорил, что это, для его возраста, можно считать большим успехом. 

Они просто сидели, слушая лес. Никто не считал времени, да и не нужно это было, ведь время… Оно нужно тем, кто живёт в городах, а тем, чьим домом стал лес, некуда торопиться. Их жизнь идёт совсем по другим часам.

– Ты не прав, – негромко сказал старик, тронув Вереска за плечо, – твоя мама умерла, да, но в этом нет плохого, как нет и хорошего. Она больше не может говорить с тобой, не может обнять тебя и приласкать, но в своей смерти твоя мать стала частью новой жизни. Её плоть и кости лягут в землю и станут землёй. А дух её воспарит к небесам, став частью того, чем ты, со временем, сможешь управлять.

– Колдовства? – благоговейно прошептал мальчик.

– Тьфу, на тебя! Грубое слово для грубых людей! Я говорю тебе про Ауидас, песнь земли, как называли её древние жители неба. Бесконечный водоворот душ тех, кто когда-либо жил в этом мире; именно он дарует жизнь всему, что ты знаешь. Ты, я, этот лес – всё живёт, питаемое его силой. Но Ауидас не существовал бы, если бы люди не умирали, освобождаясь от тела и воспаряя ввысь. Без смерти не было бы жизни.

– Не понимаю, – покачал головой Вереск.

– Поймёшь, – улыбнувшись, старик погладил его по голове, – поймёшь. Смерть – это жизнь, а жизнь – это смерть. Нет ничего более естественного, чем душа, покидающая тело в момент, предопределённый для этого Творцом. Радуйся смерти, как радуешься жизни, ведь одно является частью другого. 

«Радуйся смерти…»

Слова учителя, произнесённые тридцать зим назад, неожиданно всплыли в разуме Вереска. Но сейчас они звучали не как мудрое наставление, а как злая усмешка. Та смерть, свидетелем которой он стал, совсем не была естественной и правильной. Это не было концом телесного пути и становлением человека как части Ауидас, нет…

Вереск смотрел в пустые, истекающие гноем глазницы охотника и видел в них то, чего видеть не мог. Душа не покинула тело. Её… просто не существовало.

– Что же это такое? – прошептал колдун, отступая назад.

Сам вид изуродованного болезнью и разложением тела не мог испугать Вереска; он боялся другого. У этого человека больше не было души. Не было. Впервые за многие годы Вереск почувствовал себя маленьким мальчиком, ничего не способным понять самостоятельно. И тут же ему пришёл ответ.

– Большой брат, – с надеждой в голосе шепнул он.

Обратившись к Ауидас, Вереск призвал дух лисицы и, приняв облик этого быстрого и хитрого зверя, понёсся вперёд, через лес. К логову Чесуна. Путь был не близким, и для человека он занял бы несколько часов, а то и больше. Но сейчас у Вереска было не две ноги, а четыре, да и в облике лисицы он мог двигаться такими путями, какими ни один двуногий не смог бы пройти.

Он бежал вперед, и деревья проносились мимо него. Поначалу Вереск не замечал каких бы то ни было изменений, но чем ближе он подходил к сердцу леса, к тому месту, где находилась берлога Чесуна, тем сильнее он чувствовал запах гнили. Это пугало. Лес начинал пахнуть точно так же, как и тот человек. Гнилью и болезнью. Чем крепче становился запах, тем сильнее Вереск спешил. 

Слишком долго он летал в небесах, не слыша зова леса. Слишком долго он парил над лесом, не видя болезни, коснувшейся его дома… Но теперь, с помощью Большого брата, он всё исправит. Ауидас даст силы, и он вылечит больные деревья, изгонит недуг, забирающий душу. Он всё исправит, всё вылечит, как лечил до этого зверей и деревья. Он всё исправит!

Вереск вновь и вновь твердил себе эти слова, стараясь не смотреть на истекающие слизью деревья, проносящиеся мимо него, ведь если бы он взглянул на них, то понял, что деревья, как тот несчастный человек, лишились самого дорогого – души.

– Большой брат! – крикнул Вереск, обернувшись человеком у самого входа в пещеру.

Всегда, когда бы Вереску не требовалась помощь или мудрый совет, он мог придти сюда и позвать Чесуна, а тот, в свою очередь, всегда отвечал на его зов.

Всегда.

Но не в этот раз.

– Чесун! – вновь крикнул Вереск, заходя внутрь, но, сделав один лишь шаг, он закашлялся от ударившего в нос запаха разложения.

В лесу он чувствовал запах гнили, да, но там он был слаб и перебивался другими, но здесь… 

– Чесун!

Огромный бурый медведь лежал на камнях. Жёсткая шерсть клочьями валилась с его шкуры, могучие клыки были жёлтыми, а глаза не открывались под тяжестью век. Он слышал слова Маленького брата, слышал, как тот звал его, но не мог даже рыкнуть, чтобы ответить. Силы почти покинули великана, и страдания, терзавшие его тело, были столь нестерпимы, что разум зверя уже готов был угаснуть навеки.

Но вдруг боль притупилась. Дышать стало много легче, и Чесун даже смог открыть один глаз. Он увидел бледного как смерть Вереска: тот стоял на коленях рядом с ним и водил руками над медведем, шепча какие-то непонятные слова. На руках мужчины плясали зелёные огоньки.

– Нет-нет, Большой мишка, я тебя не отпущу, – прошептал он, черпая всё новые и новые силы из Ауидас.

Слова древних заклинаний складывались в его разуме с такой же легкостью, что и детские считалочки. Глаз колдуна прекрасно видел тёмную сущность, оплетавшую тело Чесуна, но Вереск мог противостоять ей. Силы, взятые из Водоворота Душ, вступили в битву за медведя, и тьма медленно, неохотно отступала, а вместе с ней уходила и болезнь, поразившая Чесуна.

Сейчас в его голове не было места для посторонних мыслей. Вереску надо было отбросить всё вопросы – что происходит; как эта болезнь попала в лес; что ему делать? Всё это нужно было оставить, чтобы излечить умирающего медведя. Мысли только мешают колдовству.

– Не дай себя победить, Чесун, – прошептал колдун, коснувшись ладонью медвежьего бока.

Он чувствовал, как бьётся могучее сердце, видел, как с каждым ударом болезнь отступает, и, в конце концов…

– Вереск? – медведь с трудом открыл глаза.

Боль, сводившая его с ума, почти утихла, и разум прояснился.

– Да, Большой брат, – устало улыбнулся колдун.

Почти все его силы ушли на то, чтобы поддерживать связь с Ауидас, чтобы исцелить друга, чтобы изгнать проклятую болезнь из его тела.

– Белки тебя загрызи, Вереск… что происходит? Вечером я уснул, а потом… была только боль.

– Ты заболел, – пробормотал мужчина, оглядывая медведя: выглядел тот всё ещё погано, но гнойники чудесным образом сошли, язвы закрылись, а шерсть больше не лезла с него клочьями.

– Заболел?

– Как и весь лес, – кивнул Вереск. – Что-то случилось. Что-то очень плохое.

– Зайцы говорили про человека, – задумчиво пробормотал медведь. – Очень странного человека. Такого же, как и ты. Колдуна.

– Колдуна, – Вереск поднялся на ноги и вытянул руку, а в следующую секунду в ней появился длинный посох, увитый плюющем. – Я узнаю, что это за колдун.

– Подожди! – Чесун вновь попытался встать и вновь потерпел неудачу. – Стой!

Но Вереск не слушал его. Крепко сжимая в руках посох, он вышел из пещеры, и в сердце его горел давно позабытый огонь. Если этот колдун был повинен в том, что происходило в лесу…

В Ауидас появится ещё одна душа, дающая миру жизнь.