5. Обращение

Стоит ли говорить, что спать в эту ночь мне не удалось? Я так и проворочалась с боку на бок до самого утра, чувствуя, что вот-вот сойду с ума… Что я натворила, прости господи?! А главное – зачем и как это получилось?! Мне даже в голову не приходило, что наши деловые отношения с Анджеем зайдут так далеко! Все, что я делала, будучи с ним, все, что говорила, не содержало ровным счетом никаких намеков на то, что я хочу чего-то большего. Он все решил за нас обоих, и что теперь делать с этим решением, я совершенно не представляла. Я не знала, от чего мне хуже: от того, что я самым подлым образом изменила Ольгерду, пользуясь его отсутствием, или от того, что творившееся ночью безобразие мне действительно понравилось. Сходить с ума от раздирающих меня противоречий я начала уже позже, когда Анджей уснул, продолжая крепко прижимать меня к себе, а в самый разгар событий я могла думать лишь о том, как мне хорошо рядом с ним. Наверное, он угадал мои тайные желания (которые были настолько тайными, что упорно скрывались от меня самой), и я действительно сама этого хотела, но… Господи, я просто не представляю себе, как должна поступить дальше!
Утро застало меня на кухне, где я задумчиво помешивала в баночке натуральный йогурт и бесконечно прогоняла в памяти все давешние события. Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы мой художник ушел… Черт возьми, у меня даже мелькнула такая крамольная мысль: я лишь обманывала себя, думая, что люблю Ольгерда. Теперь я крепко засомневалась в собственных чувствах. Еще в самом начале наших отношений меня постоянно преследовала какая-то смутная тревога, которую я никак не могла объяснить самой себе, мне все казалось, что здесь что-то не так, что все не может быть так идеально радужно, как оно есть. Со временем я заставила себя забыть об этом (а может, просто привыкла), а теперь это, пожалуй, было для меня единственным оправданием. Других не было… Ольгерд Прайд действительно любил меня, он делал все, чтобы я была счастлива, а с этого дня… вернее, с этой ночи я просто физически не могла отвечать взаимностью на его чувства. Анджей слишком прочно обосновался в моем мире, он бесцеремонно нарушил мирное и уютное течение моей жизни, и теперь я уже совершенно точно не смогла бы забыть о нем. Увы, это была не просто случайная ночь…
- Доброе утро! – художник вошел в кухню, сладко потягиваясь.
Я не удержалась от улыбки, глядя на него. Тяжелые мысли и стыд тут же отступили, ужасно захотелось снова прижаться к его груди и взъерошить и без того пребывающие в полном беспорядке пшеничного цвета волосы… Он, наверное, думает, что между нами пропасть, хотя на самом деле эта самая пропасть в эти секунды стремительно растет между мной и Ольгердом…
- Доброе, - наконец проговорила я. – Кофе?
- Ага, - Анджей наклонился ко мне и ласково поцеловал. – Хотя это и противоречит всем законам жанра – кофе должен варить я… Но хозяйничать у тебя на кухне я не решился.
- Ну что-то же должно нарушать правила, - я насыпала кофе в турку, налила воды, включила плиту. Ненавижу утро, но сегодня оно, пожалуй, могло бы соперничать с давешней ночью – мне мучительно не хотелось идти на репетицию и возвращаться в реальность. Потому что реальность означала угрызения совести и неизбежные раздумья на тему «как быть дальше»…
К большому счастью, разговора на тему «это было случайно, бес попутал и т.д.» не последовало, из чего я сделала вывод, что все будет неторопливо течь своим чередом. К сожалению, в жизни так бывает и приходится делать близким людям больно, но… На мой взгляд, вешать этим самым близким на уши лапшу еще больнее. Очень жаль, конечно, что все получилось именно так – и так понятно, что я поступила не очень красиво. Я надеюсь только, что Ольгерд сможет меня понять.
Анджей ушел примерно через час. Картину он забрал с собой – сказал, что осталось дорисовать лишь детали, а с этим он справится и сам. Если честно, я даже обрадовалась, потому что его работа была самым настоящим компроматом: как, скажите на милость, я объяснила бы Прайду присутствие в зале мольберта с моим незаконченным портретом? Чем дальше, тем больше мне не хотелось его отпускать. Причем виной тому было какое-то гадостное предчувствие, обычно я так чувствую себя, когда выпью слишком много кофе. Колоссальным усилием воли я удержалась от глупого вопроса, который меня так и подмывало задать: «Когда мы увидимся снова?».
- Пока, - с улыбкой сказал художник, прижав меня к себе.
- Пока, - прошептала я в ответ, с сожалением разжимая руки.
Дверь закрылась с легким щелчком. Внезапно я почувствовала себя ужасно одинокой и несчастной, как будто меня навсегда покинул кто-то родной и близкий. Я медленно вернулась в комнату, села на постель и вдруг расплакалась, обняв подушку. Что ж такое со мной происходит?! Еще пять минут назад я забыла обо всех своих сомнениях и страхах, я была счастлива тем, что имею, а теперь появилось чувство безысходности…

Я почти бежал по улице Кармелитов, боясь оглянуться. К счастью, этот район утром буднего дня на редкость пустынен, так что заметить преследователей, если они есть, не так уж трудно… Надо же, я даже не подозревал, как мало у меня времени! Скорее, скорее!... Только бы тамошние священники согласились приютить меня – надеюсь, мое умение играть на органе сыграет решающую роль и они закроют глаза на все остальные сомнительные факты.
Они выдали себя, когда я вышел из дома Арины и направился к станции «Малостранска». По счастью, уже давно рассвело, было около десяти утра, так что никакими сверхъестественными силами они уже не обладали, но я сразу понял, что у меня в запасе только сегодняшний день. Они выследили меня, больше того, они знают, что я связан с девушкой, значит, они могут попытаться воздействовать через нее! Естественно, я не мог этого допустить. Может, я и не любил ее отчаянной юношеской любовью, но точно знал, что ради нее сам разорву на клочки любого из них, наплевав на их силу. Надо было бежать… Сегодня же, теперь же я пойду в давно уже выбранную мной тихую церковь Марии Витежна (она же знаменитая Езулатко), до вечера перевезу туда все свои нехитрые пожитки и затаюсь до поры. Сердце болезненно сжалось – ведь я не смогу не то, что встречаться с Ариной, а даже звонить ей, во всяком случае первое время, пока я не уверюсь в надежности своего нового убежища. Катастрофа, воображаю, что она обо мне подумает – со стороны все выглядит хуже некуда.
Убедившись, что «хвоста» нет, я тихо вошел в почти пустую в это время церковь. В поле зрения было всего двое туристов, которые восхищенно рассматривали лепнину и росписи на потолке, а так же священник в черной сутане, убиравший от алтаря догоревшие свечи. Я быстро подошел к нему и, стараясь не выдать своего волнения, приветствовал его:
- Добрый день, патер.
- Добрый день, сын мой, - спокойно ответствовал он, оборачиваясь. Похоже, я попал на нужного человека – было сразу понятно, что сердце этого человека открыто для всех просьб о помощи и что он относится к малочисленной категории искренне верующих. – Чем я могу вам помочь? Исповедь уже закончена, вам придется немного подождать.
- Нет, у меня к вам другое дело, - я помолчал, справляясь с волнением, и продолжил, тщательно подбирая слова. – Вам, случайно, не требуется органист?
- Вы в добрый час посетили нашу церковь, молодой человек, - просиял священник. – Теперь эта проблема стоит особенно остро – к сожалению, наш органист месяц назад уехал в Зальцбург, так что… А вы что же, играете?
- Да, - с гордостью подтвердил я. Действительно, надо же было мне чем-то заниматься в том проклятом пансионе! Не только тамошний художник благоволил мне, но и преподаватель музыки оказался своим человеком, так что за пять лет я кое-чему научился и у него.
- Очень хорошо! Сможете приступить сегодня, на вечерней службе?
- Конечно! – обрадовался я. Патер, вас послал мне Бог! – Только… вы знаете, у меня есть некоторые просьбы к вам…
- Все что в моих силах.
- Дело в том, что у меня сейчас возникли… ммм… серьезные проблемы. Я обязательно объясню вам истинное положение вещей, но позже, а пока мне очень нужно знать… Нельзя ли мне остаться здесь… совсем?
- В каком смысле? – удивленно приподнял брови священник.
- Ну… - я замялся. Как объяснить нормальному человеку, что я всего-навсего хочу пожить в церкви? Я вполне понимаю его недоумение. – Я хотел бы тут жить, если позволите.
- А-а, вы в этом смысле, - он даже не казался удивленным. – Ну что ж, я думаю, это можно устроить. Еще с давних времен у нас имеется несколько келий. Но учтите, это вам не номер люкс.
- Не переживайте, я привык к спартанской обстановке.
- Позвольте спросить, а чем вы занимаетесь?
- Я художник. И переводчик, когда необходимо.
- Ваши художественные способности тоже пригодятся – надеюсь, с реставрацией вы справитесь, - священник улыбнулся и протянул мне руку. – Патер Густав.
- Анджей Гимновский, - я с чувством пожал его широкую ладонь. – У меня есть еще вторая просьба… Я знаю, что во многих церквях дают органные концерты. Я готов играть для публики, но с одним условием: ни в программах, ни в афишах не указывайте мое имя. Я все объясню, - еще раз пообещал я.
- Что ж… Хорошо. Каждый человек имеет право на тайну, патер Анджей, - он подмигнул мне и деловито спросил. – Вы сегодня перевезете вещи?
- Да, в течение пары часов.
- Очень хорошо. Меня найдете вон там, - он указал на маленькую дверь в конце бокового нефа. – Жду вас.
- Спасибо, патер, - с чувством прошептал я. – Вы даже не представляете, как выручили меня.

Мне стоило огромного труда изобразить радость, когда Ольгерд в очередной раз вернулся в Прагу. Что ж, теперь придется постоянно бороться с собой, пока боль не притупится и я не пойму, какую чудовищную ошибку совершила. Да, вы все правильно угадали – с того самого проклятого дня, когда Анджей ушел от меня в серое ноябрьское утро, я больше его не видела и не слышала. Естественно, в первые пару дней я отчаянно пыталась дозвониться до него сама, но в ответ неизменно слышала: «The subscriber’s cell is switched off or out of the coverage». Что ж, винить было некого, кроме самой себя. Я ведь могла сказать ему «Нет», в конце концов, я ведь не свободная женщина, больше того, я люблю своего парня! И вот теперь я расплачиваюсь сполна – болью, отчаянием, необходимостью врать Ольгерду и делать радостное лицо. И, конечно, самое сложное – я изо всех сил старалась убедить себя в том, что все к лучшему. Не получалось… Прошло почти три недели, а мне по-прежнему казалось, что я лишилась чего-то очень важного, единственного в своем роде.
Кроме того, со мной происходило и еще кое-что. Вот этому я точно не могла найти объяснения, и поэтому безотчетно боялась рассказывать о своем состоянии кому-то еще. Утром мне едва удавалось продрать глаза, хотя я всегда легко вставала в ранние часы (этому всегда завидовали мои друзья), зато могла просидеть до трех, а то и до четырех ночи с книжкой. Больше того, мне стали сниться какие-то странные сны, которые одновременно завораживали и пугали… Чаще всего, это были темные закоулки ночной Праги или ночного Петербурга. Я шла по улицам, не ощущая никакого страха, и меня переполняло удивительное чувство свободы. Свободы от обязательств, от гнета рутины – от всего на свете. Я часто слышала отдаленный волчий вой, тоскливый и протяжный, как зимней ночью в лесу, а в темных провалах арок и подъездов меня встречал неподвижный взгляд многих пар желтых глаз. Я никак не могла понять, что это означает, зато знала наверняка: нормальные люди не видят один и тот же сон столько раз подряд, они могут разграничить сон и реальность, а я – нет.
В довершении всего, меня одолела какая-то странная аллергия. Кожа на запястье, где я носила серебряный браслет, покраснела и безудержно чесалась, глаза слезились, часто закладывало нос… Я не успевала глотать таблетки от аллергии, от чего еще сильнее хотелось спать, и чувствовала, что мое отчаяние растет с каждым днем. Мало того, что я получила такую занозу в сердце, так еще и это!... Состояние мое улучшилось только тогда, когда я догадалась снять браслет и сменила свои любимые серебряные сережки-гвоздики на подаренные Ольгердом золотые. Вообще-то я недолюбливала золото и бриллианты, но Прайд упорно не хотел этого понимать: в моей коллекции насчитывалось уже пять бриллиантов размером от полукарата до двух, и все они, естественно, были оправлены в благородное золото.
Через пару дней после судьбоносного решения отказаться от серебряных украшений мое недомогание сошло на нет. Кажется, мне удалось убедить Ольгерда, что все в порядке, и он ничего не заподозрил. Мне даже показалось, что я приняла случившееся как данность, что мне удалось осознать свою ошибку и убедить себя в том, что именно такая жизнь, спокойная, размеренная и полная любви моего музыканта, и является пределом моих мечтаний. Так было ровно до тех пор, пока Ольгерд не отправился на какую-то встречу и не оставил меня одну… Как только я принялась гладить давно уже ожидающие своей очереди вещи, мне на глаза попалась белая футболка с ярким слоном, которую мы с Ольгердом купили в Таиланде. Естественно, теперь эта вещь напоминала мне вовсе не солнечный Пхукет, а его, того, кому я так доверчиво отдалась и кто за все это время ни разу не вспомнил о моем существовании. «Ты сама виновата, - твердила я себе, ожесточенно водя утюгом по белой ткани. – Не ври хотя бы себе! Сама виновата – и точка». Теперь осталось лишь два ощущения: боль и чувство вины, которую я не могла загладить, как бы ни старалась.

- Спасибо, господа, все свободны.
Заскрипели отодвигаемые стулья, и маленькое подвальное помещение заполнилось гулом голосов. Люди расходились, и только я не двинулся с места… Конечно, очень не хотелось бы делиться с кем-то своей проблемой, но, похоже, выхода у меня нет. Окончательно собравшись с мыслями, я негромко окликнул накидывавшего плащ человека, стоявшего рядом со мной:
- Лукаш, останьтесь на минутку.
Лукаш Масарик живо обернулся ко мне и уважительно произнес:
- Слушаю вас, пан Прайд.
- У меня к вам будет несколько необычный вопрос, - я немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил. – Мне нужен человек, который смог бы кое за кем проследить. К сожалению, я не могу тратить много времени на поиски – сами знаете, сейчас я очень занят. Может, вы можете мне кого-нибудь посоветовать?
- Разумеется, - с готовностью отозвался он. – Я знаю такого человека. Когда вам удобно с ним встретиться?
- Хотелось бы поскорее. Вы знаете, что я вечером улетаю обратно в Вену, так что времени у меня немного. Сейчас два. В аэропорт я должен ехать в пять. Так что у вас три часа.
- Более, чем достаточно, - улыбнулся Лукаш, извлекая из кармана черный слайдер. Набрав номер, он приложил трубку к уху и уже через мгновение сказал в нее. – Кристоф! Хочешь заработать?
Пока он объяснял своему собеседнику, куда надо ехать, я размышлял. Происходящее казалось нелепым фарсом, но в глубине моей души все крепла уверенность, что мои догадки не так уж далеки от истины. Арина очень изменилась за последние три недели… Да, я прекрасно понимаю: осенняя депрессия, много спектаклей, усталость, эта ее непонятная аллергия. Но я могу биться об заклад: есть что-то еще. Я знаю, что Марта Бжезински ужасная завистница, что она страшно бесилась, когда я выбрал Арину, но все же ее слова показались мне не такими уж и безосновательными. Наш разговор с примой был коротким, всего лишь обмен любезностями за чашкой кофе в буфете театра, но одно ее замечание враз испортило мне настроение… Как бы невзначай Марта заметила:
- Вам уже пора вернуться, Ольгерд. Не думаю, чтобы ваше отсутствие пошло Севериной на пользу.
- В каком смысле? – удивился я.
- Вы рискуете ее потерять, - недобро ухмыльнулась балерина. – В последнее время она выглядит безнадежно влюбленной.
Естественно, я только посмеялся над ее словами, но неоднократно вспоминал их вечером, когда увидел Арину. Пожалуй, определение Марты выглядело очень точным: моя подруга выглядела очень расстроенной, хотя изо всех сил старалась делать вид, что рада мне и что у нее все в порядке. Влюбленные всегда думают, что могут обмануть окружающих, однако очень мало кто на самом деле способен это сделать. Поскольку я не был уверен в своих подозрениях, расспрашивать Арину и оскорблять ее своим недоверием я не торопился, однако зерно сомнения уже запало мне в душу. К счастью, кое-какие возможности у меня имелись, и я незамедлительно решил ими воспользоваться.
- Все в порядке, - отвлек меня от раздумий голос Лукаша. – Кристоф будет в «Пекле» через полчаса. У нас как раз есть время доехать.
- Спасибо, - кивнул я. – Внакладе он не останется.
- Не демонстрируйте ему свою щедрость, пан Прайд, - ухмыльнулся Масарик. – Мой младший братец все равно не сможет правильно потратить ваши деньги.
- Я учту.
Пока мы ехали (я доверил Лукашу управление машиной, так что никто не мешал мне думать), я вспоминал прошедший вечер. Ей Богу, я готов был устроить разборки – настолько меня разочаровала реакция Арины на мое появление. Она казалась какой-то потерянной, а вовсе не счастливой, как бывало раньше, но я заставил себя закрыть на это глаза. Поначалу она держалась как-то неуверенно, словно боясь выдать какую-то тайну, и мы снова немного сблизились только поздно вечером, когда оказались в постели. Утром моя подруга держалась значительно веселее, однако для себя я уже все решил. Именно поэтому я сейчас ехал в «Пекло» - дорогущий ресторан в Градчанах, считавшийся одним из самых тихих мест Праги, особенно в обеденное время.
…Едва я успел расположиться за столиком в самом углу похожего на грот зала, как в помещении появился Кристоф. Невольно я усмехнулся: настолько застиранные и порванные на колене стильные джинсы и многочисленные серьги в ухе этого парня не соответствовали такому пафосному заведению, как «Пекло». Пока я рассматривал брата Лукаша, он приблизился к моему столику и достал из-за уха сигарету:
- Здорово, начальник. Звали?
- Да. Присаживайтесь, - кивком головы я указал на свободный стул и продолжил. – Буду краток, вам подробности все равно ни к чему. Вы сможете оказать мне небольшую услугу и до Нового года последить за… за одной девушкой?
- Ваша подружка? – хмыкнул он, прямо глядя мне в глаза.
- Да. Не думаю, что это будет сложно – она редко выбирается из дома куда-либо, кроме работы. Естественно, я вам заплачу.
- Сколько? – он стряхнул с сигареты пепел и сообщил. – За гроши морозить задницу я не намерен.
- Полагаю, четыре тысячи смогут компенсировать причиненные вам неудобства, - улыбнулся я.
В ответ Кристоф рассмеялся:
- Что?! Да я за один вечер…
- Естественно, не крон, - спокойно перебил я.
Видимо, эта поправка его сильно удивила. После паузы парень выдал:
- Вы чокнутый, вы знаете об этом?
- Догадываюсь, однако в психоаналитиках я не нуждаюсь. Полную сумму получите по окончании нашего договора, а пока… - я извлек из кармана бумажник и вытащил из него три купюры по 500 евро. – Аванс.
- Не беспокойся, начальник, - гадко ухмыльнулся младший Масарик, засовывая деньги во внутренний карман куртки. – За такие бабки я спать не буду, следя за твоей девчонкой.
- Вот и хорошо, - я поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. – Лукаш сообщит вам мой номер телефона. Если что-то обнаружите, звоните в любое время.
- Моментик. «Что-то» - это что?
- Мы взрослые люди, Кристоф, неужели надо объяснять?...
Он только кивнул в ответ.

6. Свадьба

До Нового года в моей жизни ничего не изменилось. Я по-прежнему чувствовала себя потерянной и несчастной, но к этому ощущению я уже привыкла и полностью смирилась с происходящим. Конечно, мне было по-прежнему обидно, что со мной так обошлись (главное, после того, как я его выручила!), но зато мне удалось убедить себя, что это – урок на будущее и досадная оплошность. Я изо всех сил старалась относиться к Ольгерду по-прежнему и с гордостью отмечала, что у меня это получается. К сожалению, моя жизнь так и не вошла в прежнее русло – я продолжала видеть свои нудные, однообразные сны, и все так же болезненно реагировала на серебро, что меня весьма огорчало. Кроме того, приближался Новый год, а это значило путешествие в Вену и знакомство с родителями Ольгерда. Последнее пугало меня больше всего, потому как что-то подсказывало мне: раз он решил меня с ними познакомить, значит, все серьезнее, чем я думала.
И вот, утром 31 декабря я заняла свое место в Королевском Экспрессе, который через 4 часа должен был доставить меня на Центральный Вокзал Вены. По дороге я честно пыталась сосредоточиться на книжке, но сложный язык Гюго никак не хотел достигать моего сознания, в котором мельтешили более печальные мысли. Я тосковала. Рутинная жизнь постоянно напоминала мне о моей душевной травме, поэтому, пожалуй, я была даже рада сменить обстановку и окунуться с головой в светскую жизнь имперского города. В портпледе, висевшем рядом со мной, покоилось длинное нарядное платье роскошного красного цвета, дополненное отороченным белым мехом фигаро. Очередной подарок Ольгерда… Он тратит на меня кучу денег, он искренне верит, что я люблю его, но увы! Сама-то я знаю, что это не так – и теперь уже сомневаюсь, было ли это когда-нибудь…
Роскошный «Бентли» отвез меня в отель «Штраус» - изумительной красоты белое здание, расположенное в самом центре города. Сегодняшний вечер мы должны были провести вдвоем с Ольгердом – церемония знакомства с родителями была отложена до утра, до завтрака в знаменитом кафе «Моцарт». К счастью, Прайд настолько волновался перед завтрашним выступлением и так устал от бесконечных репетиций, что не стал морочить себе голову какими-то дополнительными торжественными мероприятиями: мы спокойно поужинали в ресторане отеля, выпили по бокалу шампанского под бой часов на ратуше и, одевшись потеплее, вышли на кишащие веселым людом улицы. Ночная Вена не произвела на меня особенного впечатления, да и вообще, этот город мне сразу не понравился – он обрушился на меня своим имперским величием и тяжестью, так что мне сразу захотелось домой, в мою маленькую квартирку на тихой уличке Нерудова. Ольгерд же, напротив, был от Вены в восторге – он увлеченно показывал мне старинные здания, рассказывал какие-то истории об императрице Элизабет ну и, конечно, в красках расписывал, что я увижу завтра в Золотом Зале. Постепенно я позволила предвкушению чуда полностью завладеть моим сознанием – ведь я же мечтала побывать на этом концерте, и, если бы не Ольгерд, мне бы это никогда не удалось. Надо же, самые богатые, самые светские люди мира собирались 1 января послушать венский оркестр, и я – самая обычная балерина, выделяющаяся, пожалуй, только тем, что я подруга дирижера. Самого молодого дирижера, удостоившегося чести руководить оркестром в это праздничное утро.

Торжественный банкет в честь маэстро Прайда происходил в специально снятом для этой цели «Швейцарском доме» - старинном особнячке на самом краю Фолькспратера. Банкет проходил в достаточно камерной обстановке; присутствовали только ведущие музыканты и театральные деятели города, я и родители Ольгерда, которые специально приехали из Америки, где жили уже много лет. Честно говоря, концерт меня совершенно потряс, хотя я наивно полагала, что знаю все о талантах Прайда. Он весь концерт сам играл партию первой скрипки, умудряясь при этом управлять оркестром. Музыка была невероятно живой, она словно искрилась на конце смычка дирижера, а его азарт передавался музыкантам, которые играли как никогда раньше. Я и не думала, что хорошо знакомые мне с детства вальсы могут так звучать… Пока я сидела в ложе у сцены, пока шел концерт, пока меня обволакивали звуки моего любимого вальса «На прекрасном голубом Дунае», я совершенно забыла о своих проблемах и своей боли. Как будто в сердце снова пробудилась небывалая любовь – к нему, к этому удивительно одаренному человеку, чьи тонкие пальцы с поразительной легкостью бегали по струнам… К концу вальса я почувствовала, что на глазах выступили слезы; мать Ольгерда, блиставшая роскошным ожерельем Сваровски, улыбнулась и протянула мне кружевной платок. Нет, я действительно не могла разорвать свои отношения с Ольгердом. Просто не могла…
И вот теперь я искренно улыбалась гостям, которых приветствовал Прайд, бесконечно выслушивала восхищение его игрой и замечания по поводу того, как мне невероятно повезло. Ольгерд тоже старался быть приветливым со всеми, но я видела, что он устал – еще бы, ведь за те три часа, что прошли между окончанием концерта и приемом, ему пришлось дать целых два интервью. Что и говорить, успех был головокружительным – я слышала, как ему предлагали немедленно бросить тихий пражский театр и стать дирижером Венского оркестра. Прайд обещал подумать, но по его тону я поняла, что он откажется – слишком не любит гнета славы и слишком тяготится чрезмерным вниманием… Даже здесь, в более или менее домашней обстановке, он считал минуты до того момента, когда можно будет хотя бы на мгновение выйти на улицу, в тишину вечернего парка. Нам удалось сбежать ближе к десяти вечера, когда наши гости мирно погрузились в обсуждение различных музыкальных произведений; разумеется, ехать в отель было пока нельзя.
Мы вышли на террасу «Швейцарского дома»; в свете фонарей кружились крупные снежинки, которые даже не таяли – сегодня ощутимо похолодало, и на ближайшую неделю синоптики обещали настоящий мороз. Ольгерд молча выкурил шоколадную сигарету, после чего повернулся ко мне:
- Арина, я хотел поговорить с тобой.
- О чем? – сердце больно екнуло. Неужели он что-то знает?! Самое время, черт возьми…
- Видишь ли… я уже могу считать, что сегодняшний день стал самым счастливым в моей жизни. Моя мечта осуществилась, и я, честно признаться, буду всю оставшуюся жизнь молиться, чтобы меня снова пригласили в Золотой Зал на этот концерт. Для полного счастья мне недостает еще одной вещи… - он что-то достал из кармана брюк и продолжил. – Мне кажется, что все предельно ясно, но… я оставляю за тобой право самой принять окончательное решение.
Мне стоило огромного труда удержаться от комментариев, когда на моем пальце засиял трехкаратный бриллиант в золотой оправе. Действительно, все было ясно. Я должна была предвидеть, что этим все закончится, но не думала, что мне так мучительно будет хотеться ответить «Нет». Я не забыла Анджея. Оказывается, я обманывала себя… ведь казалось же мне, черт побери, что наша встреча навсегда изменила мою жизнь! Однако теперь у меня не было иного выхода – я ведь поклялась себе пройти до конца, поклялась забыть этого непорядочного человека, искрой мелькнувшего на моем пути, а значит, я должна… да, именно должна быть счастлива с Ольгердом, который создает для этого все условия. Прямо в пору просить у него прощения.
- Выходи за меня замуж, - словно сквозь вату донесся до меня голос дирижера.
Я подняла глаза. Было видно, что ему непросто дались эти слова – на его веснушчатых щеках полыхал румянец, а в глазах плескался настоящий страх. И, конечно, я не могла так его обидеть – особенно в день его триумфа, в день исполнения его мечты. Не отводя взгляда, я твердо выговорила:
- Я согласна.

Если бы кто-нибудь на этом свете знал, как я потом жалела об этих словах! Передать не могу, как я ругала себя за малодушие и неумение (и нежелание) видеть истинного положения вещей! Выйти замуж – это не только один раз сказать «Я согласна» и отнюдь не только ослепительное сияние белого платья, я теперь это точно знаю. Весь месяц до третьего февраля, на которое была назначена наша свадьба, я проявляла чудеса выдержки, послушно обсуждая с Ольгердом детали этого торжественного события и изображая радость. К счастью, основную часть подготовки Прайд взял на себя, так что мне приходилось стараться исключительно для общественности – его родителей, наших знакомых, а так же обитателей театра, ведь ни один нормальный человек не смог бы понять, почему невеста такого жениха так печальна. Деталей мероприятия Ольгерд мне не открывал и интересовался только моим мнением по общим вопросам, вроде цветовой гаммы букетов для оформления зала, меню, гостей и так далее. Кроме того, он часто заводил речь о том, какие перестановки надо сделать в его доме на улице На Бучанце для нашей совместной жизни. Надо ли говорить, что меньше всего я хотела расставаться со своим домом, который в прямом смысле слова был моей крепостью, в котором я чувствовала себя свободной и уверенной, как королева. Опять же, наверное, когда мы встречались, ему были не так заметны проявления моего странного состояния, вроде тяжелого сна до полудня и ночных бдений; как мне теперь это скрыть? Просто не представляю… Дома я могла спокойно грустить, зная, что никто не будет задавать мне вопросов, а теперь придется что-то из себя изображать ПОСТОЯННО. Откуда бы мне взять на это терпения и сил?
За день до свадьбы Ольгерд нехотя сообщил мне детали. Слушая его, я думала, что с минуты на минуту я умру от раздирающих меня противоречий: с одной стороны, нельзя было не признать, что мой жених продумал все до мелочей и искренне хотел, чтобы мне все это понравилось. А с другой… я понимала, что совершенно всего этого не хочу. Меня бы вполне устроила простая регистрации, ну или скромное венчание в какой-нибудь маленькой пражской церкви (до хоть той, что напротив моего дома!) и перед лицом только самых близких друзей, раз уж так сложилось, что я должна выйти замуж за Прайда. Однако он все решил иначе: венчание в церкви св. Марии в Риме, а потом прочие свадебные торжества во Фраскати, в огромном старинном особняке… И свадебное путешествие по северу Италии, потому что как раз в это время начинается цветение миндаля. Романтично, волшебно и прекрасно, но почему-то совершенно не радостно. Почему-то я совершенно не нервничала, хотя Ольгерд явно переживал; бедняга, он-то наверное ждал этого события чуть ли не больше своего памятного концерта! Совесть грызла меня как никогда раньше – ведь я не могла по-настоящему разделить с ним радость.
Пожалуй, наша свадьба могла бы стать красочным фрагментом какого-нибудь мелодраматического фильма или мыльной оперы: старинная церковь, итальянский падре, читавший молитву на красивейшем в мире языке, изумительная атмосфера божественного (я всегда любила католические храмы, но такого как этот еще не видела – пожалуй, именно в таких местах человек понимает, верит он или нет!), молодой элегантный жених с белой розой в петлице и невеста в роскошном белом платье и ожерелье «Картье». Я честно держалась всю церемонию, успешно удерживала на лице выражение просветленной радости, но на словах священника «Объявляю вас мужем и женой перед лицом Господа нашего Иисуса Христа» мой внутренний стержень дал трещину. Согласно законам жанра, я плакала. Ольгерда это почему-то очень умилило – его улыбка, когда он отирал слезы с моих щек, ясно давала понять, что он связывает мое поведение с радостью и трогательным проявлением чувств к его персоне. Как же он ошибался!...
Мы вернулись в Прагу через две недели, вдоволь налюбовавшись на белые и розовые миндальные деревья и совершив массу романтичных прогулок по венецианским каналам. Еще через пару недель, когда уже заметно потеплело, и в воздухе стала ощущаться весна, я более или менее привыкла к своей новой жизни. Надо признать, она была не так уж плоха… пожалуй, я бы сказала, почти хороша, если бы ее не отравляли случайные воспоминания и мой сбившийся в ноябре биоритм. Только в начале марта произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь…