4. Картина Анджея

Время шло, а моя фантазия, подстегнутая вдохновением, продолжала бесцельно бродить вокруг да около. Арина была прелестной моделью, казалось, ее можно было рисовать в любой позе, обстановке и одежде, мои эскизы были на редкость удачными, но я отчего-то никак не мог выстроить в голове окончательный вариант картины. Этот факт меня очень напрягал и волновал с каждым днем все сильнее: во-первых, банально не было денег, а во-вторых, я до смерти боялся, что Арина откажется от дальнейшей работы, посчитав мои обещания эфемерными. К счастью, пока девушка была просто образцовым другом и помощником: мы встречались два-три раза в неделю, я делал эскизы (в последний раз даже красками), мы болтали о всякой ерунде, гуляли по тихим улочкам Вышеграда и Жижкова. Приближалась ее премьера, балерина нервничала и постоянно излагала мне свои страхи и волнения; я не возражал. Даже такие обыденные рассказы и темы разговоров меня совершенно не напрягали – ведь и она охотно слушала меня, когда я рассказывал ей о живописи и своей рутинной переводческой подработке, которая отнимала кучу времени и сил, но доход приносила очень маленький – как раз хватало заплатить за квартиру и купить необходимые для рисования мелочи.
Четыре дня до премьеры мы не виделись – Арина все время проводила в театре и говорила, что домой заходит только чтобы поспать и что-нибудь съесть. Билетом на спектакль я все-таки обзавелся – Дусан выплатил мне обещанные три тысячи, правда, от второй партии акварелей отказался, сказав, что ему мои творения и так девать некуда. На счастье, примерно в то же время на меня свалился большой и довольно доходный перевод, так что билет в первый ряд балкона я все же смог себе позволить, хотя это приобретение и съело почти весь мой денежный запас. «Ничего, - думал я, - осталось немного! Быть не может, чтобы балет не натолкнул меня на нужную идею!». Кроме того, у меня было ощущение, что не только будущая картина тянет меня в театр. Здесь было что-то еще, но об этом я предпочитал не думать.
Весь спектакль я просидел, глядя в бинокль на сцену, не в силах отвести взгляд от воздушной фигурки в сиреневой пачке. Оказывается, несмотря на наше довольно тесное общение, я совсем не знал ее! На мой непрофессиональный взгляд, Арина очень сильно отличалась от прочих танцовщиков труппы; во всяком случае, пресловутая прима Марта Бжезински на ее фоне сильно проигрывала. Отдельных аплодисментов был достоин художник, который сделал декорации – они были вполне достойны той роскоши, что я видел в далеком детстве, когда впервые смотрел «Спящую красавицу» в Мариинском театре. Костюмеры тоже потрудились на славу… жаль, что все эти части единого целого ничуть не подстегнули мою фантазию. Меньше всего я думал о картине. Я будто растворился в ее танце, Арина действительно была невероятно талантлива, и балет захватил меня настолько, что я очень удивился, когда опустился занавес и грянули аплодисменты. Последние буквально сотрясли здание Национального театра, люди аплодировали стоя, и артисты бесконечно выходили на бис. Когда из-за занавеса появилась фея Сирень, я не выдержал: вскочил с места и изо всех сил крикнул «Браво!». Сомневаюсь, конечно, что она меня увидела – как раз в этот момент на сцене появился молодой черноволосый человек в безупречной черной тройке и богемном шелковом галстуке и поднес Арине огромный букет сиреневых роз, точно в тон ее пачке. Я ощутил укол ревности и тут же сам себе удивился. С чего? Эта девушка мой друг, я даже думать не хочу о каком-то развитии наших отношений, потому что это невозможно и бессмысленно, а тут…
Когда я вышел из театра в прохладу осенней ночи, мои мысли и чувства пребывали в полном беспорядке. Погруженный в свои мысли, я медленно побрел к метро. В голове постепенно складывался образ… Наконец-то произошло то, чего я так долго ждал! Надеюсь, к утру идея оформится до конца, и тогда можно будет приступить к работе – если, конечно, Арина будет не против. Из сладостных объятий планов и мечтаний меня вырвал знакомый циничный голос, сказавший прямо над ухом:
- Да ты, брат, совсем умом тронулся, если на балеты ходишь.
Я тяжело вздохнул. Вот воистину, до чего тесен мир, если речь идет о встречах со всякими не слишком приятными тенями из прошлого! Кристоф Масарик, собственной персоной – чтоб он был здоров и счастлив. Пару лет назад положение у нас с ним было примерно одинаковое – без денег, без работы, но зато с кучей проблем. Правда, к счастью, причины последних были разные: мне пришлось в очередной раз искать убежище, и я еще не совсем пришел в себя после отчаянного бегства из Страсбурга, а Кристофа попросту вытурили с работы за пьяную драку в баре. Характер у этого персонажа был просто отвратительный, по-моему, разговаривать нормально он вообще не умел – только язвил и подкалывал. Отношение к жизни у Кристофа было самое наплевательское: он жил как хотел, общался с кем попало и никогда не заморачивался работой и отсутствием денег. Насколько я знал, сейчас он подвизался инструктором по фитнесу в каком-то спортивном клубе, а по ночам танцевал в свое удовольствие во всяких заведениях с сомнительной репутацией. Понятно, что общаться с таким типом меня не тянуло, но он просто не мог пройти мимо, ничего не сказав.
- Почему же? Во всех людях живет тяга к прекрасному, - нехотя ответил я, испытывая страстное желание слинять.
- Странная какая-то тяга, - заметил он, глубоко затягиваясь сигаретой. Его глаза маслено блестели, из чего я сделал вывод, что до табака он курил нечто посерьезнее. Не знаю, кому как, а мне лично было отлично известно его увлечение «травкой» и чем посерьезнее. – Не иначе, как ты волочешься за какой-нибудь балеринкой.
- Кто сказал?! – какое счастье, что я стою в тени дома – естественно, от такого предположения я вспыхнул, как маков цвет.
- Я. Логичный вывод, и ничего больше. Расслабься, приятель, тебе в любом случае ничего не светит – вряд ли хористку привлечет нерегулярный заработок и конура, в которой ты обитаешь.
Я промолчал. Бил точно в цель, подлец: у самого-то с деньгами все в порядке, хотя, естественно, на известные средства «поддержания острых ощущений» зеленых бумажек с портретом Франклина стабильно не хватало.
- Тебе чего надо-то? – буркнул я. Душу кольнул противный страх: было темно, а ночь – их пора…
- Да ничего, почему бы не поболтать с бывшим соседом? – ухмыльнулся он. – Может, пивка?...
- Нет, спасибо. Мне пора.
Разведением политеса я себя не утруждал, так что следующая язвительная фраза летела уже кмне вслед:
- Ах да, ты же у нас темноты боишься!... Пока, неудачник!
«Неудачник». Я почувствовал, как во мне закипает злость. Что они все знают, все эти людишки, называющие меня неудачником?! Откуда им знать, почему я живу так, как живу, и не могу ничего изменить?! Что они понимают в моей жизни?!... В мире есть только один человек, которому я рассказал бы все без утайки, но этого я делать не буду. Не хочу убивать ту робкую надежду, которая сегодня поселилась в моем сердце.

Утром я едва дождался, пока стрелка часов доползет до цифры «10». Естественно, как я и предполагал, ночью картина в моей голове полностью сложилась, и мне не терпелось поделиться своими мыслями с Ариной. Надеюсь, я не разбужу ее и не отвлеку от чего-нибудь важного… Не в силах справиться со своими эмоциями, я даже забыл приветствовать ее и сразу же выпалил в трубку:
- Я придумал!
- Э… привет, - немного растерянно среагировала она. – Ты придумал?... Что именно?
- Картину! Я знаю, как мне тебя изобразить! Я был вчера в театре, я видел, как ты танцевала, и это решило исход всего дела… Меня прямо разрывает от вдохновения.
- Ты был на премьере? – удивилась она. – С чего бы?
- Чтобы рисовать балерину, надо видеть, как она танцует, - пояснил я, ужасно гордясь собой – бьюсь об заклад, ей приятно, что я видел ее успех. – Короче, ближе к делу: когда ты готова приступить?
- Хоть сейчас. У меня сегодня свободный день.
- Очень хорошо. Во сколько сможешь подъехать?
- Знаешь, давай лучше ты приезжай, - после паузы предложила она. – Если честно, мне ужасно лень выходить из дома. Если ты не против, конечно.
- Конечно, нет! – ничего себе, какой неожиданный поворот! Это что-нибудь, да значит, если она сама пригласила меня к себе. Черт, как жаль, что я не могу рвануть к ней прямо сейчас – надо купить холст и кое-какие краски для моей задумки, кроме того, надо смотаться в Зличин и забрать свой законный заработок за переводы. Эдак я смогу быть у нее только часов в 12, не раньше! – Я буду ближе к обеду. Напомни адрес.
- Нерудова, 19. До встречи!
Как бы не растерять по дороге все мысли… Едва сдерживая нетерпение, я кратко отобразил свои идеи в блокноте, побросал в этюдник все необходимое и вышел в серый октябрьский день.

Работа продвигалась довольно медленно – и у меня, и у Арины, хватало дел и помимо нашего совместного творчества. Началось все более чем удачно, казалось, сама судьба благоволила нам. У балерины чисто случайно оказался летний сарафан требуемого сиреневого цвета, а так же изумительно подходящий к нему шарфик, из которого мы с ней соорудили головной убор. Это была моя личная фантазия: получилось что-то вроде тюрбана, который я щедро украсил ветками сирени. Последние опять-таки чисто случайно обнаружились в репетиционном зале Арины: дальний угол помещения украшала изумительная фарфоровая ваза, в которой красовался пышный букет искусственной сирени. Ну что тут скажешь? Видимо, в мой творческий процесс вмешался мой дар – и впервые в жизни я был этому рад.
После окончания творческой части нашей встречи, мы шли гулять или пили кофе на кухне. Пару раз даже смотрели какие-то фильмы, сидя на диване с бокалом вина. Атмосфера ни одной секунды не отдавала романтикой, напротив, все было совершенно обычно, хотя и весьма уютно и доверительно, но я откровенно страдал. Не думал, что что-то сможет действительно тронуть мое давно уже зачерствевшее сердце, но теперь это все же случилось. А главное, как банально! Художника тянет к модели… и его с каждым днем все сильнее привлекают ее глубокие грустные глаза, плавные движения и изящная фигурка. И художник-то, кстати сказать, не железный. Я понимал, что не смогу долго держать себя в руках, хотя некоторые фотографии, которые украшали стены Арининой квартиры, меня совсем не порадовали. Естественно, было два больших фото Арины в роли: Мирта и фея Сирень, причем обе, на мой взгляд, очень удачные. Несколько фотографий с подружками, одна с отцом и большим плюшевым медведем, который раза в полтора больше самой девочки (на фотке ей лет восемь, не больше)… Вызвавшая во мне раздражение фотография висела точно над роялем, в красивой перламутровой рамке. На ней Арина, в изумительном белом сарафане, сидела в плетеном кресле на мраморном балконе. За ее спиной виднелось яркое лазурное море, где-то сбоку зеленел обширный резной лист пальмы, и в руках девушка держала большую ярко-малиновую орхидею. Такой же цветок, только поменьше размером, красовался в ее распущенных каштановых волосах. А вот у ее ног, на бамбуковой циновке сидел тот самый парень, которого я видел на премьере… При этом он с чувством обнимал колени балерины, и весь его вид как будто говорил «Вся эта красота – моя!». «Естественно, - грустно подумал я, - и я еще мог сомневаться, что у такой красивой девушки есть друг! Как только такая мысль в голову пришла…».
Впрочем, наличие рядом с ней этого зеленоглазого типа с веснушчатой физиономией ничего не изменяло. Мне было все труднее сосредоточиться на работе, за что я ужасно на себя злился. Особенно раздражало, что сама Арина явно была не при чем: она вела себя как обычно, ничем мои чувства не бередила и никогда меня не дразнила, так что все переживания я придумал себе сам. Вот идиот, не думал, что снова совершу такую ошибку! Помню я, чем закончились мои последние отношения: через три месяца она заявила, что я неудачник, раз отсутствие работы и нерегулярный заработок для меня обычное дело, и красиво ушла, вероятно, прельстившись чьей-то машиной или квартирой в нормальном районе. Я мучительно боялся, что моя балерина в итоге поведет себя так же; в глубине души я знал, что она другая, что, как бы она ко мне ни относилась, а поступить таким образом она бы все равно не смогла, но… Черт, только этого мне сейчас не хватало.
К концу моя работа стала приближаться в начале ноября. Это было ужасно кстати: судя по всему, скоро снова придется бежать. Я пока не видел их, но я чувствовал, что они где-то рядом. Снова я стал скрываться за толстыми дверями с наступлением темноты, снова старался не отходить далеко от церквей, снова начал судорожно оглядываться по сторонам… Господи, только не это! А я почти поверил, что все может быть хорошо! Черт меня раздери, если я снова уеду. Один запасной вариант на такой случай у меня уже был, я очень надеялся, что до такой крайности не дойдет, но, похоже, в этот раз выхода нет, раз мне так не хочется уезжать из Праги. Не знаю, сколько времени у меня в запасе, но, надеюсь, на последний визит к Арине его хватит.
В тот день мы условились с ней на два часа дня. Моя незаконченная картина давно уже поселилась у балерины в зале, так что со мной был только верный этюдник. Как назло, погода была отвратительная, так что от станции «Малостранска» до улицы Нерудова я добрел в совсем уже жалком виде – замерзший (а что вы хотели, кто же ходит в джинсовой куртке в ноябре!), промокший и полусонный. Опять всю ночь провел за переводами, напился отвратительного черного кофе, так что вид у меня далеко не цветущий… Ладно, кого я обманываю? Будь у меня даже костюм от Гуччи, мне бы это не помогло. Дрожа от холода, я нажал кнопку звонка…
Когда Арина появилась на пороге, я почувствовал, что вот-вот грохнусь в обморок. Девушка приветствовала меня теплой улыбкой:
- Привет. Извини, я увлеклась и не успела привести себя в порядок. Проходи.
Я судорожно сглотнул. Черный тренировочный комбинезон самым соблазнительным образом облегал все изгибы ее стройного тела, особенно акцентируя внимание на удивительно полной для балерины груди и тонкой талии. На ногах девушки красовались яркие оранжевые пуанты с лентами того же цвета. Хорошо, что у меня в руках был этюдник – это как-то возвращало меня к реальности, так же как мокрые волосы и сырая куртка. Арина, похоже, и не подозревала, как она хороша в таком наряде – перехватив мой взгляд, она смущенно потупилась и выговорила:
- Ты совсем промок. Пойдем, я хотя бы чайник поставлю.
Пока чайник недовольно ворчал, изрыгая клубы белого пара, я усиленно старался привести в порядок свои мысли. Арина не дала мне этого сделать: скрыть от моих жадных глаз свои великолепные формы она так и не удосужилась, так что при ее появлении я снова почувствовал обжигающее желание. Девушка вручила мне маленькое полотенце и белую футболку со слоном и решительно заявила:
- Переоденься, а то простудишься. Не смейся – эта майка мне как платье, так что тебе будет в самый раз.
Поставив передо мной большую кружку с чаем, она, наконец, упорхнула переодеваться. Пока я пил ароматный фруктовый чай, мои мысли пришли в некоторое подобие порядка и я ощутил, что вполне могу приступить к работе. Арина действительно отсутствовала сравнительно недолго – я едва успел установить мольберт и отобрать нужные краски. Тут же я почувствовал, что неудержимо краснею… Как глупо, казалось бы, я вижу ее в таком наряде уже больше месяца, а именно сегодня я подумал, что придуманный нами костюм действует на меня еще сильнее, чем черный комбинезон! Я снова сглотнул. Тонкий сиреневый сарафан (прошу заметить, длиной до середины голени, с весьма скромным декольте и из плотного шелка!) смотрелся на ней еще сексуальнее, хотя был свободного покроя и открывал только плечи и ноги от колена, да и то, только при ходьбе. Пушистые темные волосы Арины падали на плечи из-под нашего импровизированного «тюрбана», в руках она держала букет искусственной сирени и казалась настоящей феей.
Балерина заняла свое место у станка и коротко улыбнулась мне:
- Я готова.
Колоссальным усилием воли я заставил себя нырнуть в море сиреневых и розовых оттенков, забыв о глубине ее темных глаз. К счастью, работа поглотила меня целиком – что и говорить, картина получалась бесподобная. Моя фантазия распорядилась нарисовать Арину в густых зарослях сирени (их я срисовывал все с тех же пресловутых искусственных цветов), не в полный рост, а примерно до середины бедра. Букет, который она держала в руках, почти скрывал ее грудь и вырез платья, оставляя открытыми белые покатые плечи. Одним словом, я уже почти слышал восхищение, которое выразит моему творению покупатель – естественно, я уже придумал, кому я продам этот шедевр и сколько за него запрошу. Арина настоящее сокровище, и за бледное его изображение я надеюсь выкачать из покупателя не меньше двухсот тысяч.

Когда я отложил кисти, за окном уже совсем стемнело. Разум тут же тревожно напомнил: преследователи! Как я пойду домой? Винограды – отличное место, чтобы сцапать одинокого путника, вооруженного одним только этюдником!... Это, конечно, волнительно, но я лучше умру или попаду к ним в лапы, чем осмелюсь просить убежища у Арины. Последняя аккуратно пристроила цветы на место и стянула с волос шарф:
- Ты, наверное, устал. Хочешь есть?
- Э… немного, - я даже не сразу сообразил, что ответить – снова ловил каждое ее движение. – Не стоит беспокоиться.
- Как это не стоит? – улыбнулась она. – Целый день голодным ходит, а сам говорит – не беспокойся!... Так не годится. Боюсь, у меня нет ничего существенного, но что-нибудь сообразить мы все же сумеем. Погоди минутку, я одену что-нибудь более демократичное.
Она снова оставила меня одного – перед самодовольно ухмыляющейся физиономией того парня на фотографии и наедине с моими мыслями. Разумеется, про еду я думал меньше всего; больше того, я даже почти решился исполнить задуманное… Если, конечно, Арина не примет мое рвение в штыки.
Она появилась в зале минут через пять, в черной кофте с капюшоном и джинсовой юбке до середины бедра. Черт, она что, правда не понимает, как на меня это действует?! Похоже что так – кокетства в ней я по-прежнему не чувствовал, и балерина вполне буднично сказала:
- Ну, идем. Посмотрим, что есть съедобного.
Съедобного оказалось немного (было бы странно, если б было наоборот!): овощи, фрукты, кефир, какие-то приправы, сок… От кулинарных ухищрений вроде паэльи я отказался, заверив девушку, что обычный салат меня вполне удовлетворит. Получив решительный отказ от помощи, я пристроился на одном из табуретов и принялся наблюдать за ней. К счастью, сконцентрироваться на этом занятии Арина мне не дала – буквально через мгновение она заговорила:
- Расскажи что-нибудь о себе, Анджей. Мы столько времени общаемся, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Откуда ты родом?
Что ж, я должен был предположить, что к этому придет. Я не могу промолчать, когда сижу у нее на кухне и она готовит мне ужин, но и правду рассказать я тоже не могу!... Что ж, придется тщательно фильтровать информацию. Надеюсь, я не допущу ошибки.
- Из Кракова. Мой отец был банкиром, и я мог бы стать счастливым сынком богатого папы, если бы не одна досадная деталь. Эту деталь звали Злата.
- Твоя мачеха? – она коротко взглянула на меня.
- Ну… фигурально выражаясь, да, - я почувствовал, как снова закипаю. Надо же, я-то думал, эта история давно уже канула в вечность, а оказывается я так и не простил отцу, что он предал память матери буквально через год после ее смерти и сошелся с этой жадной и расчетливой тварью. – К сожалению, очень скоро Злата цепко взяла отца в свои наманикюренные ручки и заставила его забыть обо мне. Пять лет я провел в закрытом пансионе…
- Господи, такие еще бывают?! – она поставила передо мной большую тарелку с салатом и уселась напротив, поджав под себя ногу.
- Я тоже удивился, но убедился лично – бывают, - усмехнулся я, принимаясь за еду. – И жизнь там, поверь мне, больше всего напоминает колонию строгого режима. Каждый шаг, каждый вздох и даже какие-то развлечения вроде чтения проходят строго по расписанию, ничего нельзя решать самостоятельно… Очень жестокие дети, привыкшие, что у них все есть и что они купаются в любви родителей. О моем бедственном положении быстро узнали - за все пять лет, что я жил в пансионе, отец приезжал всего три раза – и вот тогда начался настоящий ад. Издевательства, смех, оскорбления… К счастью, мир не без добрых людей: в пансионе служил один человек, очень одаренный художник, который и научил меня всему, что я умею. Я, признаться, очень удивился, когда отец приехал забрать меня.
- Вы помирились?
- Нет, до этого было далеко… Он был очень холоден со мной, сказал только, что хочет передать мне свое дело, и для этого я нужен ему дома, в Кракове. Ха, дома! Там ведь была Злата – какой же это дом?!... Поверь, мне было за что ненавидеть эту женщину.
Я помолчал. Воспоминания навевали грусть, но я уже не мог остановиться – личико Арины выражало такое искреннее сочувствие, что мне до одури захотелось, чтобы меня пожалели.
- Ты не против, если я закурю? – тихо спросил я. Получив утвердительный кивок, я зажег сигарету и затянулся. – Все разрешилось само собой. Ты не представляешь себе, как меня это мучило – благо, времени на обдумывание было предостаточно… Мы с отцом ехали в Мюнхен на встречу с его партнерами. Так уж вышло, что партнеры любили спецэффекты и решили поразить нас роскошью – пришлось тащиться в Хойшвангау, на чопорный великосветский прием. Но представить меня своим партнерам отец не успел… Дело было зимой, а водитель, как потом оказалось, пренебрег тем, что мы в горах и отправился в путь на «липучке». Машину занесло, и водитель не мог ничего сделать – полноприводная машина на гололеде становится орудием убийства, ее практически невозможно выровнять… Короче, итогом всего этого мероприятия стал смятый металлический забор одного из домов, сплющенный до состояния лепешки джип, три трупа и один кандидат в трупы. Еще тогда все удивлялись, как это мне удалось выжить – говорят, позвоночник собирали по частям, я провалялся в больнице почти три месяца. А потом… потом все пошло своим чередом.
- Какой ужас, - побелевшими губами выговорила Арина. Она так побледнела, что я не удержался – улыбнулся ей и накрыл ладонью ее похолодевшие пальцы. – Почему же ты не?...
- А мне не к кому было податься, - пожал плечами я. Так, вот отсюда начнется вранье – не могу же я, в самом деле, сказать, что после аварии стал видеть будущее, прошлое и всякие странные вещи! А уж того паче, не говорить же ей, кто и зачем за мной охотится! – Сама подумай: отец был почти миллионером, и всех родственников до потери пульса волновали его деньги. Его смерть была выгодна всем, а особенно Злате, - я помолчал немного и признался. – Отец завещал ей все свое состояние, наивно думая, что она действительно отдаст мне причитающуюся наследнику первой очереди часть. Даже если бы она знала, где я и что со мной, эта расчетливая стерва скорее лично обеспечила бы мне тромбоэмболию, чем объявила всем, что я нашелся. Такое вот у нас семейство, - усмехнулся я. – Так что я рад быть тем, кто я есть.
Балерина немного помолчала, после чего поднялась с места и нажала кнопку на чайнике:
- Тебе чай или кофе?
- Кофе, пожалуйста, - я затушил сигарету в тяжелой стеклянной пепельнице (похоже, ее друг тоже курит – вон какие предметы дома держит). – Извини, я не хотел жаловаться.
- Ничего, я же сама спросила, - она достала две маленькие чашки и маленькую бутылочку в форме скрипки. – Будешь ликер?
- Немножко. Спасибо.
Несколько минут прошли в молчании. Кофе распространял пьянящий аромат, кроме того, Арина была профессионалкой по приготовлению этого напитка: я ощущал на языке легкий привкус ликера, а крепость кофе смягчали сливки, пышной шапкой покрывавшие чашку. Гламурный сервиз – тонкий фарфор, трогательные картинки: Щелкунчик, Мари, новогодняя елка. Какая, черт подери, банальная у меня мелодрама, аж тошно…
- Ну а ты, Арина? – спросил вдруг я. – Как ты оказалась в Праге? Ты же русская.
- Не совсем, - наконец-то улыбнулась она. – Моя бабушка с маминой стороны была наполовину чешка, а папа вообще родился и вырос в Карловых Варах. Его звали Вацлав Северин, он был балетмейстером. Собственно, я не так давно живу в Праге, даже гражданство еще не получила.
- Был? – нахмурился я.
- Да, - грустно вздохнула девушка, не глядя на меня. – Он умер прошлой осенью, чуть больше года назад.
- Прости, я не хотел причинять тебе боль.
- Ничего.
Она снова поднялась и принялась мыть посуду. Я понимал, что уйти уже не смогу… И дело не в преследователях, а в ней, этой чудесной девушке. Какой же я наивный идиот! Ну как можно было думать, что я смогу воспринимать ее лишь как друга?!
Поставив на полку последнюю чашку, Арина повернулась ко мне:
- Пошли в комнату. По-моему, надо посмотреть что-нибудь жизнеутверждающее – после таких-то разговоров!
Я медленно поднялся и подошел к ней. Мое терпение кончилось, когда балерина собралась выключить свет – я перехватил ее руку, коснувшуюся выключателя, и довольно резко развернул девушку к себе. В ее глазах отразились удивление и непонимание, она даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но я ее опередил и жадно прильнул к ее прохладным губам. Я целовал ее как безумный, как можно крепче прижимая к себе, словно боясь, что она вырвется и убежит. Пальцы Арины намертво вцепились в ткань футболки на плече, я так и не понял, хочет ли она меня оттолкнуть или наоборот, притягивает ближе…
Время шло, и я начал задыхаться. Тяжело дыша, я оторвался от губ балерины и судорожно зашептал:
- Прости меня, Ариша. Я больше не могу.
И снова, не давая ей опомниться, я накрыл ее губы своими…