Северус Снейп

Очень долгое лето

 Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины…
М.Ю.Лермонтов


Дочери Миллисенте, сыну Северусу, жене Ларисе, тестю Вениамину Круковскому,
тёще Светлане Круковской, а также Евгении Вишненко и Аннунциате Вайсен – моим ученицам, поддержавшим меня в трудное для меня время.

Я раньше никогда не был писателем, и поначалу даже не думал, что мне предстоит стать им, тем более писать свою автобиографию, описывать её подробности в собственных мемуарах. Моя специализация – защита от тёмных искусств, чему я и посвятил почти что всю свою жизнь. Ещё я специалист по волшебным зельям, и достиг значительных результатов и в этой отрасли магии.
В своё время мне случалось нарекать на судьбу. За свои сорок с лишним лет я успел пережить немало. Конечно, у меня были взлёты и падения, и, не стану отрицать, ошибки и промахи. Однако, сейчас, оглядываясь назад, несмотря ни на что, я всё больше убеждаюсь, что прожил свою жизнь не напрасно. И искренне благодарю судьбу за всё хорошее, что у меня было, есть и будет.
Что же именно заставило меня взяться за перо?
В своём повествовании я намерен рассказать, поведать всем желающим знать истину, всё как было, ничего не утаивая, всё что видел своими глазами, слышал, познал и прочувствовал я, Северус Снэйп, маг из маленького английского городка графства Суррей.


Солнце жёлтым, жарким шаром
Догорело в вышине.
Искры тех лесных пожаров
Снова вспыхнули во мне.
Что со мною, кто мне скажет?
В сердце серая зола.
Может, в том пожаре страшном
Я и сам сгорел дотла?
(А.Митта,Л.Рубальская,М.Дунаевский
«Лесные пожары»)

1

Я родился 17 ноября, 1965 года, в маленьком провинциальном городке графства Суррей, в семнадцати милях к юго-западу от Лондона. В тот год зима в нашем краю наступила рано. День моего рождения выдался довольно мрачным и холодным. Как раз ударил первый мороз. Но снега пока не было, лишь пожухлая трава, по рассказам очевидцев, была покрыта инеем. Я родился около трёх часов после полудня. Рядом с моей матерью в тот момент находились моя бабушка и миссис Ватсон – местная акушерка. Отец мой был на работе, он работал на фабрике, которая была расположена на окраине нашего городка, а после работы задержался с приятелями в пивной – это водилось в его обычае и, пожалуй, было для него важнее, чем семья, во всяком случае, на момент моего рождения. Но матушка моя меня ждала. По рассказам моей бабушки Миллисенты, когда акушерка сообщила ей, что у неё мальчик, она рассмеялась и расплакалась одновременно.
Затем бабушка и миссис Ватсон меня аккуратно выкупали, завернули в пелёнки, и матушка приняла меня на руки. По рассказам матери, бабушки и миссис Ватсон, едва родившись, я отчаянно закричал и продолжал рыдать до тех пор, пока матушка не приложила меня к груди, как будто предчувствовал, что приход в этот мир не предвещает для меня чего-либо хорошего. Но почти все мои близкие были счастливы, и мама, бабушка и миссис Ватсон, конечно же рады были меня видеть.
«Как назовёшь сына, Эйлин?» - спросила миссис Ватсон мою маму, после того как несколько раз поздравила её.
Матушка дала мне имя Северус, в честь кого-то из выдающихся предков.
В дальнейшем мне неоднократно рассказывали, что я родился очень слабеньким, а зима выдалась нещадно холодная, и матушка боялась, что я вообще не выживу, не дотяну до весны. Но я выжил. Вопреки всем опасениям. Во многом, конечно, благодаря заботам и стараниям матери – не даром она была умная и талантливая волшебница. Ещё нам помогала бабушка, тоже очень мудрая и уважаемая колдунья.
Мой отец, Тобиас Снэйп, был магглом. То есть, он не был волшебником, не владел магией. Он был обычный человек. Рабочий с фабрики.
И в целом, почти всё население нашего городка составляли рабочие с их семьями, работавшие на местной фабрике. Городок наш так и назывался: Рабочий городок [Workerstown(прим. автора)].Фабрика занималась переработкой угля. В нескольких милях отсюда находились шахты, шахтёрские посёлки. Мы жили на самой окраине городка. Фабричная труба возвышалась почти над самым нашим домом и всё время дымила, отравляя воздух едким чёрным дымом. А подле самой фабрики текла умирающая речка. Умирала вообще вся старая добрая Англия, как говорили старожилы нашего городка, часто эти слова повторяли и мои мама с бабушкой.
Моя мать Эйлин Принц родилась в семье волшебников. Семья Принцев была единственной волшебной семьёй на всю округу. Мои отец и мать жили по соседству, и выросли вместе. Познакомились ещё до того как пошли в начальную школу. А в начальной школе сидели за одной партой. Потом, конечно, судьба их разбросала. Мама моя окончила Хогвартс – знаменитую школу чародейства и волшебства, где учились и учатся почти все маги Великобритании. А отец после окончания начальной школы поступил в среднюю школу, которая находилась в соседнем городке, где давали какие-то азы образования, и окончив её с весьма посредственными отметками, пошёл работать на фабрику – сначала мелким служащим, а затем и немного продвинулся по службе. Но они с матерью продолжали общаться друг с другом, когда она приезжала домой из школы на каникулы. А потом он стал приглашать её на свидания. Мама мне рассказывала, что отец тогда был очень милым и любезным, но я его таковым не помнил. Узнав, что моя мать колдунья, отец пришёл чуть ли не в ужас и стал её сторониться, а заодно и со мной держался холодно. Я не знал ласки от отца. Зато каждый день слышал от него угрозы. Пару раз, было дело, он даже отлупил меня ремнём, за что я возненавидел его, да так и не смог простить. Так зародилась в моей детской душе первая ненависть, даже не столь ненависть, сколько обида.
В скором времени после женитьбы отец начал выпивать. Со временем он всё чаще возвращался домой в нетрезвом состоянии. Если отец приходил в дребезги пьяный, то тут же заваливался спать в гостиной на диване или прямо на полу, на ковре, если же отец был пьян лишь наполовину, то, придя домой, как правило, набрасывался на мать с упрёками и руганью. С матерью он то и дело ссорился. Отца раздражали её магические действия, когда, к примеру, она газовую плиту зажигала с помощью волшебной палочки. Почти каждый вечер между родителями вспыхивали скандалы, которые сопровождались моими слезами. Отец во время гневных вспышек, казалось, совсем не владел собой, но как правило, он ограничивался лишь возмущёнными выкриками о том как его допекла наша жизнь и все наши фокусы, иногда он стучал кулаком по столу, а моя мать, которая с помощью своей магии могла в два счёта утихомирить его, лишь съёжившись, молча и покорно, даже с каким-то снисхождением, выслушивала отцовские гневные тирады. Меня эти сцены приводили в ужас, больше всего я боялся, что вдруг отец, сорвавшись, в порыве гнева поднимет на мать руку. Я как мог пробовал за неё заступиться: вцепившись в отца своими ручонками, пытался оттащить его от матери, получал от него оплеуху, плакал, но заступался за мать снова и снова.
Мне тяжело было смотреть на то, как ссорятся мои родители, а также, и мне от отца доставалось, он и ко мне всегда относился настороженно, без конца ожидал от меня чего-то скверного. Часто бывало, когда я, будучи ещё совсем маленьким мальчонкой, плакал, забившись в угол, глядя на ссорившихся родителей, отец огрызался на меня со злобным окриком: «Замолчи, щенок!», отчего я начинал рыдать ещё сильнее. Трудно предположить, что сделал бы он со мной после этого, если бы мать за меня тут же не заступалась бы. Она сразу же переключала внимание на меня, брала меня на руки и уносила в детскую. И обычно укладывала в постель, а я не хотел её от себя отпускать, вцеплялся в её руку, я боялся за неё, а также, боялся остаться один. Я уже тогда стал нервным ребёнком. В отличие от большинства детей своего возраста я не боялся темноты,
но в моём сердце с самых ранних лет залёг тревожный страх за мать.
Однажды вечером (мне к тому времени едва исполнилось шесть) отец придя с работы не в духе, к тому же не забыв заскочить по дороге в паб, по своему обыкновению накинулся на мать, а я как обычно бывало в таких случаях, получив от отца оплеуху, горько плакал, забившись в угол. Мать уже отчитывала отца за жестокое обращение со мной, а отец обвинял её, мол, что она испортила ему жизнь. Моё детское сердце переполнили боль и отчаяние, я невыносимо страдал от того, что не могу защитить свою мать, в то время когда она меня постоянно защищала. В тот момент, когда отец ударил меня по затылку, мать схватила его за руку, чтобы он не ударил меня снова, и, как я подозреваю, таки, обожгла ему запястье, невольно применив свои магические силы, в ответ на это отец грубо схватил её за плечи и стал трясти. Я обомлел от ужаса, и вот оно произошло то, что происходит раньше или позже с каждым юным волшебником – первое проявление магических способностей. Меня тогда охватили ужас и гнев, мой взор сосредоточился на отцовской лодыжке, и в следующий момент у отца загорелась штанина. Издав вопль, полный ужаса, отец отпустил мать и принялся гасить небольшое пламя на своих брюках, прихлопывая его ладонями. А матушка тут же кинулась ко мне и, подхватив меня на руки, не замедлила покинуть гостиную.
- Ты мой маленький мужественный защитник, - сказала она мне, когда поднималась со мной вверх по лестнице. – Из тебя вырастет могущественный волшебник. Ты догадываешься, Северус, ведь это ты только что поджёг отцу брюки.
Мужественный защитник всхлипнул и, обняв мать за шею, покрепче прижался к ней, приник головой к её плечу. Матушка ласково положила свою ладонь на мою голову:
- Мальчик мой! Ты устал. Пойдём мыться и спать.
Той ночью я засыпал в постели матери, в её любящих и нежных объятиях. В моём сердце робким, но очень светлым лучиком зародилась надежда, что не всё так плохо в этом мире.
Но отец после этого случая стал смотреть на меня с какой-то особой неприязнью и даже с суеверным страхом: наверное, в средние века магглы точно также относились к волшебникам и к магии, ко всему тому, что было им непонятно, и что они не могли себе объяснить.


Матушка и прежде, не раз, говорила мне о том, что я волшебник. Я и сам с первых сознательных дней замечал в себе нечто необычное, не от мира сего. А мать потихоньку знакомила меня с миром магии в целом, рассказывала мне старинные легенды и предания из истории магии, и конечно же, сказки волшебников наряду с маггловскими. Но насчёт сказок моя матушка высказывала весьма серьёзную гипотезу, что тут нет чёткой границы между сказками волшебников и сказками магглов, просто отдельные сказки позабыли магглы, а отдельные – волшебники. И не исключено, что каждая сказка основана на реальной истории. Немало рассказывала мне матушка и о Хогвартсе – школе для юных волшебников, куда мне предстояло поехать учиться, когда я достигну одиннадцати лет. Также , я был предупреждён, что обо всём этом никому нельзя рассказывать.
Моя мать работала в аптеке, расположенной в Косом переулке. Примерно, в неделю раз, она поставляла туда магические травы, собранные в лесу, неподалёку от деревни Хогсмид, и обычные растения, входившие в состав того или иного волшебного снадобья. Хотя, мы с матушкой всегда единодушно сходились на том, что обычных растений не бывает, и каждое растение по-своему необычно. Растения были её слабостью, а от неё позаимствовал эту слабость и я. А кое-что мама выращивала и в нашем саду, у нас была небольшая теплица. От того, сколько она принесёт товара аптекарю, зависел её заработок. Нам этого на жизнь хватало. Иногда мать обменивала у своего шефа одни ингредиенты на другие. Ещё у неё имелись кое-какие сбережения, оставленные ей моим дедом. Так что мы могли себе позволить жить, если не в роскоши, то, по крайней мере, безбедно.
Поскольку моя мать была колдунья, я всегда был в курсе того, как идёт жизнь в волшебном мире, но так как мы жили в тесном окружении магглов, этот мир был от меня несколько отдалён, словно находился в какой-то другой стране. Нет, на моих глазах мама каждый день произносила заклинания, совершала магические действия, как правило, когда хлопотала по домашнему хозяйству. Ещё задолго до того, как я пошёл в начальную школу, я ассистировал матери в приготовлении волшебных зелий. Также, мать регулярно брала меня с собой на ночную прогулку по воздуху. Мы часто летали ночами верхом на её метле: над лесом, над степью, над городом. Матушка одной рукой крепко держала меня под рёбра, а другой – сжимала рукоять метлы; в небе ярко, как алмазы, сверкали звёзды, и свежий ветер дул в лицо. Самостоятельно летать мне матушка пока не разрешала – боялась, как бы я не свалился с метлы. И свою метлу запирала в потайной комнате в кладовку, с помощью заклинания, не столько от меня, так как я рос относительно послушным, сколько от отца, который мог, выпивши, осерчать и уничтожить её метлу. А заколдовать метлу против него мать не решалась – всё-таки, муж и мой отец. А также она хотела, чтобы он усвоил, что в магии нет ничего плохого. По той же причине она не применяла против него никакой защитной магии, когда он устраивал дома скандал. И всё же, матушке моей пришлось использовать против него свои магические силы, когда он поднял руку на меня.


В начальной школе у меня никаких серьёзных проблем не было. Учёба более менее давалась. С ребятами я ладил, хотя поначалу не так уж много с ними общался. Я не очень общительный, хотя иногда и хочется с кем-нибудь понимающим поговорить по душам, но всё равно, это не так-то легко мне даётся, я редко кому могу довериться. Но в первый же школьный день, после того, как наша директриса поздравила всех учеников в концертном зале, нас, первоклассников, впервые привели в класс, и наша учительница, мисс Фелпс усадила нас за парты, рядом со мной расположилась довольно шумная, весёлая компания мальчишек. Мальчуган, который сидел за одной партой со мной, дружелюбно тронул меня за плечо и спросил:
- Тебя как зовут?
- Северус Снэйп, - ответил я .
-А я – Хьюго Винслоу, - представился он. – А это мои друзья.- Он оглянулся на две задние парты нашего и соседнего рядов: - Это Нэт Бакнер, это – Джо Смит, это – Мэтт Купер и Томас Джеймс Поттер. Но мы обычно зовём его просто Джимми.
Несколькими годами позже парень почти с точно таким же именем и фамилией стал моим заклятым врагом. Это пока так, к слову. А сейчас я, ни о чём таком не подозревая, знакомился с новыми друзьями, я был в хорошем настроении, хоть и немного робок поначалу, так как раньше мне со сверстниками общаться почти что никогда не случалось. Но это в ту пору как-то совсем не заботило ни меня, ни, тем более, моих новых товарищей. Мальчишки оказались славными ребятами, относились ко мне с искренней доброжелательностью, но говорили они, в основном, между собой, а я молча слушал; они уже были между собой знакомы раньше и хорошо друг друга знали. Теперь я, в общем, тоже принадлежал их компании, но, как-то, необъяснимо почему, держался от них особняком. Но они словно и не замечали этого. Иногда мне казалось, что они и вовсе не обращают на меня внимания, как будто совсем позабыли о моём существовании, но нет, кто-то из них в разговоре, в обсуждении какого-либо дела вдруг возьмёт да и спросит меня: «А ты, Сев, как считаешь? Что думаешь?» А я и не всегда мог дать вразумительный ответ на заданный вопрос, обычно потому, что сидел в компании задумавшись, углубясь в себя. Мальчиков это веселило, но их смех был абсолютно беззлобный, они, всё равно, принимали меня как своего, они любили меня и очень дружелюбно ко мне относились, и только я задумывался над тем, насколько я свой в этой компании. Я, конечно, далеко не всё мог им рассказать из того, что было у меня на душе, и всё равно чувствовал себя с ними легко и свободно. Мы играли в футбол, носились на велосипедах, гуляли по округе, иногда куда-то лезли, куда нам лазить было не положено. Я уже тогда задумывался над последним, что это, наверное, нехорошо, но от наших шалостей никому никакого вреда не было: мы никого не обижали, ничего не воровали, разве, что, жменьку вишен или пару яблок из чужого сада. Или же отправлялись исследовать какое-нибудь малознакомое место. Иногда от взгляда моих друзей не могло укрыться то, что я какой-то не такой как все.
Как-то раз, мы полезли на школьный чердак, полезли так просто, из любопытства.
На лестничной площадке, рядом с нашим классом, находилась пожарная лестница, и люк на чердак. Мы с первого класса мечтали туда забраться. Но собрались осуществить эту затею лишь во втором, к концу сентября.
Мы задержались в школьном коридоре после уроков, подождали, пока ученики уйдут домой, а учителя – в учительскую, и полезли по лестнице в люк: Нэт – первый, за ним – Джим, за ним – Мэтт, следом – Хьюго, или попросту, Хью, далее – Джо и последним – я.
На чердаке было темно и пыльно. Крышу поддерживали старые балки. В мелкие окошки-щели пробивался солнечный свет. На полу валялись старые таблицы, поломанные парты и прочий школьный инвентарь. Тем не менее, мне здесь нравилось. Что-то было необычное и таинственное в нашем бесхитростном приключении.
- А я недавно книжку прочитал, - начал рассказывать Джимми. – «Хоббит» называется. Про гномов, эльфов и хоббитов. Там маленький хоббит по тёмной пещере шёл, а там дракон жил, там находилось его логово.
-Я тоже читал это, - подал голос Мэтт. – Жаль, что здесь нет дракона.
- А мне мама рассказывала, что где-то у нас живут драконы, - отозвался я.
-Это она, наверное, тебе сказку рассказывала, - пропищал Джимми. – Или пугала, чтобы ты слушался. – Говорил он просто, даже слегка наивно, в его голосе не было и тени насмешки.
Спорить я не стал. Тут я вспомнил о том, что мои друзья – магглы, и разговоры о подобных вещах не предназначены для их ушей. Я о многом не мог им рассказать: ни о том, как я вместе с мамой летал на метле, сидя впереди неё, ни о наших с нею прогулках в Косой переулок, ни о многом другом. Волшебное сообщество не имеет права сообщать магглам о своём существовании. Отчасти, наверное, потому, что магглы, как правило, неадекватно реагируют на всё необычное, что выходит за рамки их пониманий, горячий пример – мой отец.
Мы с ребятами пробирались дальше по школьному чердаку.
- Смотрите, впереди свет! – сообщил Джо.
Мы пошли туда. Чердачное окно было полураспахнуто. Джим и Джо отворили полусгнившие ставни. Джим встал на ящик и высунул голову из окна.
- Я вижу школьный двор, - сообщил он. – Вон наша учительница, мисс Фелпс, стоит на школьном крыльце с директрисой миссис Уоллис.
- Дай и мне посмотреть, - попросил Мэтт.
Джимми слез с ящика, уступая ему место.
- Завхоз мистер Ромфорт вышел за ворота, - сообщил Мэтт. – Лорен, дочка миссис Спенс скачет во дворе через прыгалку. – (Миссис Спенс была наша завуч.) – Кто хочет ещё посмотреть?
Его сменил Хьюго. Я влез на ящик последним. Не потому, что так меня ставили в компании ( в этой компании меня так никто не ставил), а потому, что сам вперёд не рвался: когда нет спортивной злости, нет и больной страсти во всём быть первым. Я высунул голову из окна и осмотрелся. Мисс Фелпс и миссис Уоллис по прежнему стояли на крыльце, Лорен прыгала через скакалку, к ней присоединились ещё несколько девочек. Мистер Ромфорт уже возвращался, шёл по улице вдоль школьного забора с двумя внушительными банками краски в руках. Я высунулся из окна по пояс, чтобы осмотреться получше.
- Северус, ты что делаешь?! – в ужасе взвизгнули за моей спиной мальчишки.
Но было поздно. Трухлявая створка, за которую я держался, с треском оторвалась, я вывалился из окна и полетел вниз. Далеко сверху слышались удаляющиеся, насмерть перепуганные, детские голоса. Не успев даже испугаться как следует, я обнаружил, что лежу на земле, на нашем школьном дворе, залитом ещё тёплым осенним солнцем. Со мной всё было в порядке, никаких повреждений в организме я не ощущал, я отделался лишь лёгким испугом, чего нельзя было сказать об окружающих меня магглах. Девочки с прыгалками подняли отчаянный визг, в ужасе вскрикнули наша учительница и директор. Завхоз уронил наземь здоровенные жестянки с краской, которые держал подмышками. Все, кто находился во дворе, кинулись ко мне на помощь. Но раньше их всех ко мне прибежали мои друзья-мальчишки, моментально спустившиеся с чердака по наружной пожарной лестнице.
- Северус, ты живой? – испуганно спросил Джимми.
Он протянул мне руку и помог подняться. Я взял его за руку и встал с земли.
- На нём нет даже ни одной царапины! – переведя дух, ошеломлённо воскликнул Мэтт. – Он всё ещё мелко дрожал от потрясения, вызванного страхом за мою жизнь.
- Только листик от тополя к волосам прицепился, - растерянно произнёс Джо. Он осторожно снял с моей головы листочек.
На побледневших лицах мальчиков застыл пережитый только что ужас.
В нескольких шагах от меня лежала разлетевшаяся в щепки оконная створка. Ребята начали осторожно отряхивать от пыли мои брюки и рубашку. В этот момент к нам подбежали все, кто находился во дворе.
- Ужас какой! – мисс Фелпс вытирала слёзы. – Ребёнок упал с такой высоты! Как ты себя чувствуешь, Северус?
- Я в порядке, - пожал я плечами.
- Но ты же вывалился из чердачного окна, - продолжала всхлипывать мисс Фелпс.
- Разрешите поинтересоваться, что вы, вообще, делали на чердаке?! – строго спросила, уже кое-как оправившаяся от испуга миссис Уоллис.
- Мы туда залезли, - виновато признался Хьюго.
- А зачем вы туда залезли? Что вы там забыли? Кто вам разрешал? – продолжала негодовать миссис Уоллис. Она еле сдерживала дрожь во всём теле, руки её едва заметно тряслись, и голос дрожал.
- Хотели узнать, как там, - ответил Нэт.
- И вы видите, чем это кончилось?! А могло кончиться в миллион раз хуже! Меня чуть было удар не хватил, когда я увидела как мальчик свалился с чердака! Снэйп, вы точно нормально себя чувствуете? Упасть с такой высоты – да в лучшем случае окончили бы инвалидной коляской. – Она принялась осматривать меня со всех сторон.
- У меня ничего не болит, - тихо, но вполне уверенно ответил я.
- И тем не менее, вас должна осмотреть школьная медсестра. Могут быть скрытые травмы, и вы можете не ощущать боли, но последствия будут ужасны. Вам необходимо немедленно отправиться к миссис Робертс.
- Да он худой такой, - растерянно произнёс мистер Ромфорт, с недоумением оглядывая меня. – Одни кости. И тем не менее, это можно расценивать как чудо. – Он нервно усмехнулся: - Десантник!
- Вот, что, джентльмены,- строго сказала нам миссис Уоллис. – Как только Снэйпа осмотрит медсестра – все в мой кабинет. Я позвоню вашим матерям.
Мы направились в школу, к кабинету медсестры. Я не знал, как буду рассказывать ей о случившемся, но миссис Робертс уже была в курсе событий, встретила нас в вестибюле, у самой входной двери. Миссис Робертс не ругала нас и не плакала, она почти всё время молчала, хмуро сдвинув брови, на её лице была заметна тревога, но она , также ,была и не менее озадачена. Осторожно раздев меня до трусиков и уложив на кушетку, медсестра бережно прощупала каждую косточку, каждый дюйм, на моём тщедушном теле, и убедившись, что я цел и невредим, сказала, что спасти меня в данном случае могло лишь Провидение. А когда я собрался уже уходить, предупредила, что если, вдруг, что-то будет беспокоить – немедленно обратиться к ней.
Когда миссис Робертс нас отпустила, мы послушно явились в кабинет директора. Миссис Уоллис велела нам присесть на диван и сняла телефонную трубку. Когда она звонила моей матери и сказала ей, что я в школе упал из окна, я сперва услышал, как мама в ужасе ахнула, а потом, когда директриса сообщила ей, что со мной всё в порядке, мгновенно успокоилась. Матерям других мальчиков миссис Уоллис сообщила примерно одно и то же: «Ваш сын в школе сегодня немного проштрафился, и я хотела бы просто побеседовать с вами».
Разбирательство длилось недолго, и ругали нас не сильно – кончилось-то всё благополучно. Но я понял в тот день, что необдуманные поступки могут нести за собой тягчайшие последствия. Напоследок директриса сказала моей матери, что её мальчик родился в рубашке, и отпустила нас домой.
Матушка была слегка встревожена.
- То что ты спасся сегодня, сынок, - говорила она мне по дороге к дому, - это исключительно потому, что ты волшебник. – Мама трепетно сжимала в своей ладони мою ручонку. – Ты пока ещё не можешь контролировать свои магические способности, но как видишь, они могут в нужный момент тебя выручить. Нехорошо, конечно, то, что сегодня магглы оказались тому свидетелями, но, к счастью, они ничего не поняли. Да они просто обрадовались, что с тобой всё благополучно! По нашим законам я должна была сегодня изменить им всем память, но я не стану этого делать, так как это было бы неуважительно по отношению к ним. А они искренне за тебя беспокоились! Ты ходи в школу как раньше, дружи с ребятами, они довольно милые, но постарайся никогда больше не напоминать им об этом случае. А тебе надо начать изучать магию. Но ты не достиг ещё положенного возраста, тебе рано ещё ехать в Хогвартс, да и начальную школу тебе закончить сперва, всё-таки, надо. Тебе рано ещё использовать волшебную палочку, и на метле летать, всё же, пока не стоит – вдруг ты свалишься и, на этот раз, неудачно. К тому же, тебя могут увидеть магглы. А вот что тебе очень даже пригодится, это одна книга, которую я дам тебе почитать. «Тысяча волшебных растений и грибов». Это учебник по травологии для первого курса Хогвартса, но, я думаю, ты там всё поймёшь. А если и будет что-то непонятно – спрашивай.
И когда мы вернулись домой, мама дала мне эту книгу. Это был её старый школьный учебник. Он действительно, оказался очень интересным, и следующие несколько дней я всё своё свободное время валялся с ним на кровати и прочёл от корки до корки. В ещё больший восторг меня привели цветные иллюстрации, на которых были изображены волшебные растения. Я рассматривал их часами. В последствии я неоднократно перечитывал этот учебник, и, в конце концов, выучил его наизусть. А несколько позже я прочёл «Историю Хогвартса». А вообще, я рано пристрастился к чтению, ещё задолго до того, как пошёл в начальную школу.
С одноклассниками дружил как и прежде, разборка у директора мало нас огорчила; уже через неделю мы полезли исследовать школьный подвал, только теперь мы соблюдали осторожность. И за годы нашего детства мы облазили все чердаки и подвалы в тех домах, где мы жили. Так у меня обнаружилась тяга к подземельям, предпочтительно искусственным, страсть к исследованию искусственных подземелий; позже я узнал, что это увлечение называется диггерством. И при случае я занимался им, и своё пристрастие к разного рода подвалам сохранил на всю жизнь. Да и мои товарищи по начальной школе тоже были весьма склонны к диггерству.
Они были хорошие ребята, мы дружили до самого окончания школы, и дальше, пока нас не разлучила жизнь. Меня приглашали в гости, на дни рождения, а следовательно, я и сам должен был к себе приглашать. Раньше, когда я был совсем маленький, я праздновал свои дни рождения исключительно в семейном кругу , с мамой, бабушкой, а иногда к нам приезжала и моя крёстная тётя Дженни. А когда я пошёл в школу, уже приглашал друзей. Мы и просто так частенько наведывались друг к другу в гости. Городок наш был небольшой, и добежать от одного дома к другому было делом нехитрым. Бывало, мы шумели, бегали по всему дому, мальчиков удивляла обстановка нашего дома, особенно подвал, где матушка хранила разнокалиберные котлы для зельеварения и прочие принадлежности для этой же деятельности. Имелись здесь и другие предметы, так или иначе связанные с магией. Но мальчишки, я скажу, такой народ, что не очень-то чему-либо удивляются. Матушка моя хоть и была не очень общительная, как и я , но относилась ко всему этому спокойно. Единственный, кто был не в восторге от нашей, в меру шумной компании, это отец. Но он предпочитал поднимать скандал дома не в присутствии посторонних; и это вообще был не его дом. Когда он сам был ребёнком, в их семье имелась целая орава детей, и в их домишке всегда было тесно. Так что, женитьба на моей матери была ему в какой-то степени выгодна.
А наш дом, надо сказать, был очень даже неплох, мрачноватый немного, и комнаты все затенённые, но что-то в нём было загадочное, таинственное и , в то же время, успокаивающее. Дому было несколько сотен лет, множество поколений наших предков жили здесь. Здесь ощущалось дыхание истории. Здесь всё дышало древней магией, несмотря на некоторые внедрения цивилизации. Холл на первом этаже был небольшой. Вдоль его стен сплошь тянулись книжные полки, книги в основном были древние, магические, в старинных кожаных переплётах. Мебель здесь тоже была старинная, даже, скорее, антикварная: небольшой диван девятнадцатого века, такое же кресло и круглый столик, покрытый скатертью. Подставка для телефона стояла в углу, слева от входной двери. Телефон тоже имел антикварный вид, по вкусу моего дедушки.
За книжными полками имелся потайной выход на маленькую лестницу, в три ступени, которая вела чуть вниз, в потайную комнату, но о ней многим становилось известно; также, в этой комнате был проход в ещё одну потайную комнату. Но другая лестница в холле была обычная, она вела на второй этаж. Там брал своё начало коридор, и первая дверь справа вела в библиотеку. Здесь, как и в гостиной, по стенам почти сплошь тянулись книжные полки, но было немного просторней, мебели почти не было: в углу справа от двери находились стул и бюро, в углу слева – стремянка, для того, чтобы брать книги с верхних полок, у стены недалеко от бюро стояло старинное пианино с вращающимся табуретом подле него – моя мама в детстве брала уроки музыки, а потом и меня научила играть на фортепиано, и не только этому. Она за свою недолгую жизнь дала мне немало ценных знаний, и, надо отдать ей должное, без неё я бы не достиг в своей жизни многого из того, чего мне удалось достигнуть. Уже позднее я понял, что я был чуть ли не единственным её утешением в жизни, после разочарования в моём отце. Она возлагала на меня большие надежды.


Но вот окончен четвёртый класс, а заодно и начальная школа, и нам вручили свидетельства об её окончании. Я не знал ещё тогда, что этим кончилось моё относительно беззаботное детство, и уже совсем скоро мне предстоит столкнуться с суровой самостоятельной жизнью, и постоять за себя, притом не раз, придётся самому.
Отыграл небольшой выпускной бал в нашей маленькой школе, к которому мы усердно готовились пол года. Почти каждый день после уроков были репетиции к концерту. Учительница музыки учила нас танцевать вальс, распределив весь класс на пары, и без конца говорила нам, что на своём первом балу мы должны быть настоящими маленькими джентльменами и леди. Со мной в паре поставили светловолосую курносенькую Алису Джонс, с которой после этого бала я почти никогда не виделся, да и раньше мы с нею особенно не общались, в основном только в классе и здоровались встретившись на улице. Я и с мальчишками-то нашими сошёлся наверное потому, что они сами приняли меня в свою компанию; во мне тогда была сильна застенчивость, я немного терялся в незнакомом обществе, но со временем я это в себе преодолел. И, надо сказать, они тоже многому меня научили, в первую очередь, поддерживать разговор, вести беседу. Конечно, поначалу, я не был первый заводила в компании, но без опыта, полученного в общении с ними, мне пришлось бы совсем туго в дальнейшем. Главное было то, что я научился слушать собеседника и не замыкаться в себе окончательно.
Помню, после выпускного бала мы договаривались и впредь встречаться на каникулах, ребята рассказывали кто в какую школу поедет учиться дальше. Спрашивали о новой школе и меня. Я отвечал друзьям, что не могу этого сказать. Они попросту решили, что я пока сам не знаю, куда поеду, а может ещё и родители не решили.
Мы и дальше поддерживали отношения. Пока не заглохла фабрика, и не опустел навсегда Рабочий городок. С тех самых пор я своих друзей детства никогда не видел. И уже спустя долгие годы жизни, мне иногда до боли хочется вновь увидеть этих мальчишек, услышать их радостный смех и полные жизненного задора голоса, и пройтись с ними по всем тем местам, где мы когда-то гуляли. Но по-прежнему пусто в заброшенном посёлке, заколочены окна в старых, полуразвалившихся кирпичных домах, всё замусорено вокруг, только тихо плещет водой загрязнённая речка. Старая Англия умерла.
И где сейчас эти мальчишки, которые давно уже стали взрослыми людьми? Чем они занимаются? По каким краям разбросала их жизнь?


2
В середине лета по совиной почте пришло письмо, адресованное мне. Это у волшебников давний обычай – почту в волшебном мире разносят прирученные совы, и почти в каждой волшебной семье живёт своя сова, а бывает и не одна. У нас тоже была своя сова, по ночам она летала в лес на охоту, и потом стучала клювом в оконное стекло, прося, чтобы её впустили в дом. Она жила у моей мамы с давних пор, ещё когда мама была совсем юной девушкой. Мама отправляла её с письмами своим немногочисленным знакомым волшебникам и родственникам, а когда матушка переписывалась с моей крёстной, она обычно пользовалась почтой магглов. Но лично я раньше никогда не получал никаких писем, ни по маггловской почте, ни по совиной – все мои друзья жили рядом, мы могли почти в любое время увидеться или, в крайнем случае, пообщаться по телефону. Письмо сулило большие перемены. И конечно же, оно было из Хогвартса.
Тихим солнечным утром матушка вошла ко мне в комнату и протянула мне большой тяжёлый конверт, сделанный из плотного светло-коричневого пергамента.
- Прими мои поздравления, Северус, - сказала мне она, вручая конверт. – Ты зачислен в школу чародейства и волшебства Хогвартс.
Я слегка дрожащей рукой взял протянутый мне конверт. Он был запечатан восковой печатью пурпурного цвета, изображающей герб школы: по углам «щита» «по часовой стрелке» были расположены змея, орёл, барсук и лев, а в середине – большая буква «Н» [Буква англ.алфавита, с которой начинается название школы (прим.автора)] , и под щитом - подпись на другом языке, но я тогда уже знал, что она гласит: «Никогда не щекочи спящего дракона». На другой стороне конверта изумрудно-зелёными чернилами был написан адрес: «Мистеру С. Снэйпу, графство Суррей, Рабочий городок, Паучий тупик, дом 21, второй этаж, детская».
- Ну, вскрывай. – сказала мама.
Всё ещё с лёгкой дрожью в руках я осторожно отделил печать и вскрыл конверт. Внутри обнаружились два пергаментных листа, один из которых гласил:
ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

Директор: Альбус Дамблдор (Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волш., Верх.чародей, президент Международной конфедирации магов)

Дорогой мистер Снэйп!
Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов.
Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.

Искренне Ваша
Минерва МакГонагалл,
заместитель директора.

Другой пергаментный лист представлял собою список школьных принадлежностей, который тоже был весьма любопытен. Вот он в оригинале:

ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»
Форма
Студентам-первокурсникам требуется:
Три простых рабочих мантии (чёрных).
Одна простая остроконечная шляпа (чёрная) на каждый день.
Одна пара защитных перчаток (из кожи дракона или аналогичного по свойствам материала).
Один зимний плащ (чёрный, застёжки серебряные).
Пожалуйста, не забудьте, что на одежду должны быть нашиты бирки с именем и фамилией студента.

Книги.
Каждому студенту полагается иметь следующие книги:
«Курсическая книга заговоров и заклинаний» (первый курс). Миранда Гуссокл.
«История магии». Батильда Бэгшот.
«Теория магии». Адальберт Уоффлинг.
«Пособие по трансфигурации для начинающих». Эмерик Свитч.
«Тысяча магических растений и грибов». Филлида Спора.
«Магические отвары и зелья». Жиг Мышьякофф.
«Магические звери: места обитания».Ньют Саламандер.
«Тёмные силы: пособие по самозащите». Квентин Тримбл.

Также полагается иметь:
1 волшебную палочку,
1 котёл (оловянный, стандартный размер №2),
1 комплект стеклянных или хрустальных флаконов,
1 телескоп,
1 медные весы.

Студенты также могут привезти с собой сову, или кошку, или жабу.

НАПОМИНАЕМ РОДИТЕЛЯМ, ЧТО ПЕРВОКУРСНИКАМ НЕ ПОЛОЖЕНО
ИМЕТЬ СОБСТВЕННЫЕ МЁТЛЫ.

На обратной стороне этого листа находился ещё один небольшой список, сообщавший, что нам необходимо, также, иметь один набор листового пергамента, десяток пергаментных тетрадей в кожаной обложке, пузырёк с чернилами, меняющими цвет и целый набор перьев. А также прилагался список ингридиентов для волшебных зелий, которые надо было купить в аптеке.
У меня от восторга дух захватило. Я еду в Хогвартс! Уже скоро, совсем скоро, все эти замечательные вещи будут принадлежать мне, и я смогу стать полноправным волшебником: осваивать магические науки и овладевать заклинаниями, использовать волшебную палочку! У меня теперь будет своя волшебная палочка, наконец-то, я этого дождался!
Но собственную метлу иметь мне всё ещё было нельзя, как об этом в конце списка было написано самыми огромными буквами. Но тогда это меня не особенно огорчило, так как я знал, что на втором курсе иметь свою метлу уже можно.
Матушка тут же отправила нашу сову в Хогвартс с сообщением, что я туда прибуду в срок. А я всё сидел в своей комнате и изучал приложенный к письму список необходимых предметов для студентов-первокурсников и не мог от него оторваться. О многом мне было известно и раньше – мама достаточно подробно рассказывала мне о Хогвартсе. А большинство учебников из списка я уже успел прочесть. И я знал, где мы будем покупать «недостающие» школьные принадлежности.
- Мама, когда мы отправимся в Косой переулок? – спросил я .
Я с малых лет обожал прогулки в Косой переулок. Это место не было похоже ни на какое другое из всех мест, что мне случилось повидать к тому времени, оно было по-настоящему волшебным, это было единственное волшебное место из всех мест магического мира, где я бывал до Хогвартса, если не считать Чемпионата мира по квиддичу, который проходил в Англии в 1972 году, но то было всего лишь раз, а в Косой переулок мы с матушкой регулярно наведывались. Этот переулок находился в центре Лондона, и туда стекались все волшебники Британии и прибывшие из-за границы – по какому-либо делу или просто провести досуг. Здесь находились всевозможные лавки, магазины и прочие заведения магов. Мамина работа. И конечно же, знаменитый банк Гринготтс, где волшебники хранили свои сбережения и прочие ценности. Попасть в Косой переулок можно было через трактир «Дырявый котёл». Мама каждый раз, когда мы бывали в Косом переулке, покупала мне волшебные подарки и чудесные сладости, которых в ту пору я больше не видел нигде. В общем, здесь было полно всего интересного, чего не было в мире магглов. Отец нас в такие прогулки не сопровождал, хотя поначалу мама и звала его, но он наотрез отказывался. «Хватит с меня ваших фокусов дома», - говорил он. Ну, это было и к лучшему, он мог запросто испортить всё удовольствие от прогулки.
И вот теперь настал тот день, когда для меня должна начаться новая жизнь, и мне предстоит познать волшебный мир во всей его красе. До сих пор я хотя и был порядком знаком с магией, но жил фактически в обществе магглов. Теперь же мне предстоит б`ольшую часть своего времени проводить среди волшебников, среди так называемых своих, но насколько они окажутся для меня «своими», как меня встретят и примут, я тогда не подозревал. Я хотел в Хогвартс, мне хотелось учиться, разгадать все загадки магии, раскрыть все её тайны, я хотел стать могущественным волшебником, раскрыть в себе все свои магические способности, уметь использовать заклинания, как мама, и вообще, познать этот увлекательный, полный тайн и чудес волшебный мир. Правда для этого придётся покинуть родной дом, и надолго, но я слыхал, что в Хогвартсе, вроде бы, живётся очень даже неплохо.
На мой вопрос матушка ответила, что в Косой переулок мы отправимся завтра утром, и сама несколько раз внимательно изучила мой список.
- Учебники почти все у нас есть, - говорила мама. – Я отдам тебе все свои школьные учебники. И ингридиентов для зелий я тебе дам сколько угодно. А вот волшебную палочку мы завтра тебе купим. С чужой волшебной палочкой хороших результатов никогда не достигнешь. Тебе ещё понадобятся школьные мантии и чёрная шляпа. Оловянный котёл и защитные перчатки я тоже тебе куплю. А сейчас я дам тебе свой школьный телескоп для уроков астрономии, медные весы и комплект хрустальных флаконов – попрошу обращаться с ними бережно.
Я вспомнил о том, что студент может по желанию привезти с собой в школу сову, кошку или жабу. И мне захотелось завести себе любимца. Кошек достаточно и в маггловском мире, и это животное больше подходит девчонке. Жабы, я слыхал, уже начали выходить из моды. Ещё моя матушка, когда ехала в Хогвартс в первый раз, везла с собой жабу. Теперь многочисленное потомство этой легендарной жабы жило у нас в саду и активно поедало слизней с капустных грядок. Меня в восхищение приводили совы. К тому же, когда тебе в скором времени предстоит издалека писать матери домой многочисленные письма, то лучше завести свою сову – близкое существо, имеющее связь с родным домом, и поддерживающее эту связь.
- Мам, а ты купишь мне сову? – спросил я.
- Куплю, дорогой, куплю. Будешь маме из школы письма писать. Рассказывать мне, что и как. Ты мне почаще пиши. Не забывай.
- Конечно, не забуду. – У меня лёгкий комок встал было в горле от предстоящей разлуки, но я подавил в себе это: «Мы ведь расстанемся не навсегда», - сказал я себе. – «Я обязательно вернусь домой на каникулы. А сейчас я должен ехать в школу, для того, чтобы получить образование. И я ведь сам давно об этом мечтал, и я знал, что для этого мне придётся уехать из дому».


Следующим утром мама велела мне одеться в школьную форму моей бывшей школы – чёрный пиджак, чёрные брюки и белую рубашку – кому какое дело до того, что это школьная форма маггловской школы, аккуратно меня причесала и принесла мне начищенные до блеска чёрные лаковые ботинки, которые я одевал на выпускной бал в начальной школе. Галстук разрешила не одевать. Сегодня, как всегда в таких случаях, я старался быть послушным мальчиком: исправно умылся холодной водой и почистил зубы после завтрака, старался стоять смирно, когда мать меня причёсывала, и во что бы то ни стало не посадить пятно на костюм – что было делом весьма затруднительным.
Сама матушка одела своё шикарное чёрное бархатное платье и чёрную шляпку с вуалью, в тон платью. На плечи накинула элегантную чёрную мантию. Моя мама считала, что чёрный цвет, вообще, придаёт элегантности. Надушившись своими духами, запах которых мне очень нравился, мама достала из тайника чёрный мешочек с деньгами. Магическими деньгами. Мы с ней вышли на задний дворик нашего дома.
- Северус, ты помнишь, чему я тебя учила? – спросила мама. – Возьми меня за руку. Крепко.
Конечно, я помнил. Парная трансгрессия. Для того, чтобы трансгрессировать самостоятельно, надо стать взрослым, а пока что я мог трансгрессировать только с матерью за руку. При трансгрессии испытываешь не очень приятные ощущения, но я старался во что бы то ни стало к ним привыкнуть, как же иначе? Я вцепился в мамину руку, чтобы она не выскользнула из моих пальцев, в глазах потемнело, всё тело сильно сжало со всех сторон, и я стиснул зубы, чтобы ненароком не взвыть от боли.
И вот снова стало легко дышать, мы стояли в пустом подвале многоквартирного двухэтажного маггловского дома. Перемещаясь в Лондон, матушка обычно трансгрессировала именно в этот подвал. Это место казалось вполне надёжным – здесь, в этом доме, жили какие-то родственники моей крёстной. Саму же крёстную крайне трудно было вообще застать в Англии – выйдя замуж за иностранца, она теперь жила вдали от Британских островов, в какой-то маленькой стране в Восточной Европе, и где эта страна находится, я точно не знал, хотя матушка моя наверняка знала.
Очутившись в подвале этого дома, мать первым делом поправила ворот моей рубашки, одёрнула мне пиджачок и пригладила мои волосы, затем достала из сумочки зеркальце и прихорошилась сама. И мы молча вышли на улицу.
Некоторое время мы шли по шумным людным улицам Лондона, пока не остановились у дверей маленького неприметного трактира, который магглам вообще не виден, правда, несколько позднее, я убедился, что встречаются такие магглы, которым увидеть этот трактир ничего не стоит. Но об этом позже. Над входом висела вывеска: «Дырявый котёл», которая была мне тоже хорошо знакома. Мама отворила дверь, и мы вошли внутрь. Как будто перешагнули порог другого мира! Мир магглов остался за дверью, мы теперь находились в обществе волшебников. Вроде бы, не так уж маги от магглов отличаются, только магической силой и, отчасти, стилем жизни, а так, по большому счёту, заботы у людей одни и те же.
В «Дырявом котле», как всегда, собралось немало посетителей. Мама перекинулась несколькими словами с трактирщиком, которого звали Том, и мы, как обычно, прошли с ней на задний двор. Матушка подошла со мной к знакомой мне с детства кирпичной стене и достала волшебную палочку.
- Смотри внимательнее, Северус, - сказала она. – В скором времени тебе это пригодится. – Она начала отсчитывать кирпичи над мусорным ящиком: - Три вверх, два в сторону. – Мама коснулась кирпича волшебной палочкой, и кирпичная стена разверзлась, образуя арку. – А теперь – пошли.
Мы были в Косом переулке. Он оставался таким же, каким я его помнил с детства: аптека, где работала мама, соварий Илопса, кафе-мороженое Флориана Фортескью, зоомагазины, магазин «Всё для квиддича», знаменитый книжный магазин «Флориш и Блоттс». Изменился лишь я, точнее, просто стал старше, и пришёл сюда сегодня с матерью не для развлекательной прогулки, а по делу. Я волновался, и сердце моё билось куда чаще обычного.
- Куда пойдём сначала? – спрашивала мама, на ходу просматривая мой список необходимых школьных принадлежностей.
- Давай сначала купим волшебную палочку, - сказал я.
- А что, пожалуй, ты прав, малыш. По крайней мере, нам меньше придётся ходить с грузом. Палочка почти ничего не весит, и места занимает немного. Тогда нам надо к Олливандеру.
Это имя я тоже слышал не раз, это знаменитый на всю Британию изготовитель волшебных палочек, славящийся своим мастерством и своей знаменитой лавочкой. Он считается самым лучшим мастером волшебных палочек в Великобритании. И вот теперь я иду к нему для того, чтобы приобрести свою собственную волшебную палочку. Сколько я ждал этого, сколько об этом размышлял, мечтая, и неужели уже сегодня, сейчас, я буду держать в руке свою волшебную палочку?!
Проходя мимо магазина с выставленными в витрине мётлами, я привычно оглянулся. Я подумал: «А когда-нибудь, наверное уже скоро, у меня будет и собственная метла. И я буду летать самостоятельно». Возле этой витрины, как обычно, столпились ребятишки и с восторгом обсуждали модели мётел. Мне, конечно, уже давно хотелось иметь собственную метлу, однако, тут матушка считала, что с этим лучше не торопиться. «Носись лучше на велосипеде», - говорила она мне. – «Это куда как безопаснее. И магглы внимания не обращают. Я тоже начинала с велосипеда, и мне его вполне хватало. А метлу мне купили лишь к десяти годам». Но мне-то сейчас уже было почти одиннадцать. Нет, я тоже был доволен своим велосипедом и с удовольствием колесил на нём по нашему городку вместе с ребятами, но метла казалась мне привлекательнее, отчасти, потому, что её у меня не было, но главное – ведь на ней можно летать! Велосипед был у меня давно, достался мне в наследство от матери, и находился теперь в полном моём распоряжении, в то время как метла, вроде как, была недоступна, словно находилась за какой-то невидимой преградой. Я жаждал взлететь на метле в воздух, и в то же время, у меня каждый раз замирало сердце при мысли об этом, как перед первым прыжком в воду. Но я знал, что надо лишь захотеть, приложить усилия – и всё получится.
Но вот мы с матушкой остановились возле маленького старого здания. Над входом расположилась надпись, сложенная из золотистых букв, с облетевшей позолотой: «Семейство Олливандер – производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». А в витрине на слегка потёртой фиолетовой бархатной подушечке лежала волшебная палочка, которой, судя по виду, лет было очень много. Мама отворила дверь, и я следом за ней вошёл внутрь. Где-то в глубине лавочки тихо и мелодично зазвенел колокольчик. Я огляделся: вдоль стен здесь выстроились тысячи узеньких ящичков от самого пола и до потолка. Помещение чем-то напоминало библиотеку у нас в школе, в Рабочем посёлке.
- Добрый день, - послышался из глубины помещения тихий, вежливый, полный достоинства высокий мужской голос.
В комнате появился худощавый пожилой человек, невысокого роста, с густой шевелюрой седых вьющихся волос.
- Здравствуйте, мистер Олливандер, - поздоровалась мама.
Он узнал мою мать:
- Здравствуй, Эйлин!
- Вот, - мама обняла меня за плечи. – Мой сын Северус. Пришло время ему выбирать себе волшебную палочку.
- Здравствуйте, - кивнул я.
- Здравствуйте, юный джентльмен, - приветствовал меня мистер Олливандер. – Не так давно юная Эйлин покупала у меня волшебную палочку. А теперь привела ко мне своего сына… Помню, помню, десять дюймов, гибкая, орешник. Внутри волос из холки единорога. Что ж, мистер Снэйп, - обратился он ко мне. – Подойдите ближе.
Я немного нерешительно приблизился. А мистер Олливандер вытащил из кармана длинную линейку с серебряными делениями.
- Какой рукой вы держите палочку? – спросил он меня.
- Я? Пока никакой…
- Ах, да. А ложку?
- Правой.
- Понятно. Вытяните вашу правую руку.
И он принялся измерять мою руку со всех сторон своей линейкой: кисть, от кисти до локтя, от локтя до плеча, чуть ли не каждый палец.
- Каждая палочка фирмы «Олливандер» индивидуальна, - начал рассказывать мистер Олливандер. – Двух одинаковых быть не может. Ваша мама вам, должно быть, рассказывала, что внутри каждой волшебной палочки находится мощная магическая субстанция: шерсть единорога, перо из хвоста феникса, высушенное сердце дракона. И, конечно, вы никогда не достигните хороших результатов в магии, если будете пользоваться чужой волшебной палочкой.
И тут я обнаружил, что линейка сама меня меряет, со всех сторон, а мистер Олливандер отошёл к полочкам у стены и изучает коробочки.
- Достаточно, - произнёс он, и линейка сама собой , кончив измерять, упала на пол.
Я машинально поднял её и положил на стол. Мистер Олливандер улыбнулся и произнёс:
- Благодарю вас, молодой человек.
- Да не за что, - так же автоматически ответил я.
Мистер Олливандер протянул мне небольшую, вытянутую, наподобие школьного пенала , белую коробочку:
- Волшебная палочка сама выбирает волшебника. Ну, что, мистер Снэйп, попробуйте! Хорошая, гибкая волшебная палочка. Чёрное дерево. Внутри – шерсть единорога. Десять дюймов. Возьмите её и взмахните ею.
Я осторожно раскрыл коробочку, вытащил палочку и взмахнул. И тут же из кончика палочки вырвались зелёные и серебристые искры, они рассыпа`лись в полумраке комнаты маленьким фейерверком. Я невольно залюбовался ими. Ладонь моя потеплела.
- Браво! Браво! – воскликнул мистер Олливандер. Он пришёл в восторг не меньше, чем я. – Чтобы так, с первого раза! Такие случаи бывают нечасто. Как правило, приходится перепробовать несколько палочек, прежде, чем подберётся подходящая. Да ещё такой, прямо-таки, художественный фейерверк! Поздравляю вас, мистер Снэйп! Желаю успехов в дальнейшем! – Мистер Олливандер уложил мою волшебную палочку обратно в коробочку, и обернув её коричневой бумагой, вручил мне.
Видно, палочка очень хотела ко мне попасть, специально меня ждала. Я поднял счастливое лицо на мистера Олливандера:
- Спасибо!
- Пожалуйста, - ответил он.
Мама заплатила за палочку семь золотых галеонов:
- Спасибо вам! До свидания!
- До свидания! – мистер Олливандер с поклоном проводил нас до двери.
- Ну как, сынок? – спросила меня мать, когда мы вышли на улицу.
- Здорово! – воскликнул я, бережно трогая лежащую в моей теперешней школьной сумке коробочку с волшебной палочкой. – Только мне почему-то, вдруг, пить захотелось.
- Это от волнения. Ну, ничего. Сейчас я куплю лимонад. Слушай, Северус, а не сможешь ли ты сам купить себе котёл? Я тебе денег дам. Оловянный, стандартный размер номер два, не забудешь?
- Вот ещё, конечно, не забуду.
- Я тоже думаю, что ты во всём разберёшься.
Мы как раз проходили мимо лавки со всевозможными котлами, выставленными в витринах. Матушка вложила мне в ладонь несколько галеонов:
- Жди меня здесь. Из магазина – никуда!
Я согласно кивнул.
Мама пошла за лимонадом, а я вошёл в лавочку. Каких только котлов здесь не было: медные, бронзовые, оловянные, серебряные – самых разных размеров. Они поблёскивали в мягком свете, проникнувшем сквозь затенённые окна. У меня глаза разбежались, я с любопытством читал ярлычки. А то и из чистого золота, маленький, совсем крошечный котёл. «Интересно, для какого зелья он предназначен?» - подумал я. А вот, тоже очень маленький котёл, из чёрного металла.
- Чего тебе, мальчик? – окликнул вдруг меня продавец. – Котёл себе выбираешь? Едем в Хогвартс?
- Да, - ответил я, доставая из кармана монеты. – Оловянный, стандартный размер номер два.
- Понятно. Сейчас у меня много покупателей, таких, как ты. Вот. Держи. Пять галеонов. – И он снял с полки оловянный котёл нужного мне размера.
Я заплатил деньги и стал рассматривать его со всех сторон. Даже отошёл чуть в сторонку.
- Привет, - вдруг произнёс рядом со мной весьма уверенный в себе голос.
Я опустил котёл и тут же поднял голову. Передо мной стоял мальчишка, примерно, мой ровесник, хотя и немного выше меня ростом. Волосы у него были чёрные, как и у меня, но они у него были довольно сильно взлохмачены, как буд-то он только что побывал в хорошей потасовке. Он носил круглые очки с довольно сильными стёклами, что, как-то, не очень вязалось с его причёской и всеми его замашками. На его плечи поверх белоснежной шёлковой рубашки была небрежно наброшена пурпурного цвета мантия – следовательно, он, скорей всего, рос в семье волшебников. В руке он держал точно такой же котёл, как и у меня.
- Привет, - ответил я.
- Тоже едешь в Хогвартс в первый раз? – спросил он меня.
Я кивнул.
- Мои родители покупают мне учебники, - сообщил он. – А мне велели тут подождать. Ох, и долго же их нет! – Он слегка подпрыгнул на месте.
- Мне мама тоже велела ждать её здесь, - сказал я.
- Ну, ясно. А мне метлу новую купили! Жаль, что первокурсникам нельзя иметь собственные мётлы! Ну, ничего. На втором курсе я буду вступать в сборную факультета по квиддичу. У нас в семье все играют вквиддич. А ты в квиддич играешь?
Я качнул головой. Мне стыдно было признаваться, что мне не разрешают летать на метле самостоятельно. А о маггловском футболе в волшебном сообществе лучше вообще не заикаться, так как я слыхал, что даже самые демократично настроенные светлые маги подчастую не прочь презрительно отозваться об обычаях магглов и об их изобретениях. Как ни странно, чем-то этот мальчик напоминал мне моих товарищей по начальной школе. Казалось, ему некуда девать свою энергию. Но, в отличие от них, в нём ясно ощущалось зазнайство, чувство собственного превосходства, а также, зловредность. Он довольно высокомерно взирал на окружающий его мир.
- А я играю в квиддич, - сказал он. – Вместе с родителями. А ты не предполагаешь, на каком будешь факультете?
Я пожал плечами.
- Я уверен, что попаду в Гриффиндор, - сказал мальчишка. – Все мои предки учились там. Но если меня, вдруг, вздумают определить в Слизерин, то я, вообще, уйду из школы, а ты?
Я снова растерянно пожал плечами. Странные вопросы задавал этот мальчик, на них никак нельзя было так сразу дать однозначный ответ.
- В Слизерине одни чёрные маги учатся, - говорил мальчишка. – Они злые и все воображают, как один, и гордятся чистотой крови.
«А сам-то ты никогда не воображаешь?» - хотел, было, спросить я его. Но тут скрипнула дверь, и на пороге появилась мама:
- Северус!
- Мам, смотри, что я купил! – я кинулся к ней, неся перед собою свой котёл.
- Молодец, мой мальчик. – Она обняла меня за плечи, и мы вместе вышли из магазина.
Я был рад, что отделался от мальчишки, он сделался мне неприятен. Но меня беспокоили его слова. Ведь, это же, в Слизерине учились все мои предки. Ну, не совсем все – мой прапрапрадедушка по бабушкиной линии закончил Рейвенклоу – но, почти что, все. Да не просто беспокоили, скорее, даже, возмутили: да, разве такое может быть, чтобы на всём факультете все студенты поголовно были плохие? Я поведал матери свой разговор с мальчишкой. Матушка, как всегда, меня внимательно выслушала и сказала:
- Не надо принимать его слова близко к сердцу, малыш. Не стану скрывать, наш факультет имеет свои недостатки, а у кого их нет? И на других факультетах Хогвартса тоже можно найти достаточно скверного. И ты правильно заметил, этот мальчик сам строит из себя невесть что. Послушай меня, сынок. Не важно, на каком факультете ты будешь, а важно, какой ты сам по себе. Факультет ещё не определяет человека, как личность. Главное, будь собой. И прилежно учись. И в обиду себя тоже не давай.
Я уже тогда почувствовал, что эти её слова, особенно последние, очень много для меня значат.
Мы присели на лавочке, выпили по бутылке лимонада, и двинулись дальше, в магазин «Мадам Малкин. Мантии на все случаи жизни» - покупать для меня школьную форму. Здесь мне опять пришлось несколько минут постоять смирно, пока мадам Малкин и её помощница подгоняли мне по росту школьную мантию и прочую школьную одежду, прилагающуюся к ней. Однако, моя новая школьная форма мне нравилась.
Зашли мы и в книжный магазин «Флориш и Блоттс». Но, как и говорила мама, учебники почти все у меня уже были, дома, на много лет вперёд. Однако, книги всегда были нашей слабостью: что у меня, что у матушки. У нас дома, как я уже говорил, было очень много книг, старинных и относительно новых, и совсем древних, печатных и писаных от руки нашими предками. А сейчас мне матушка просто купила в подарок книгу по астрономии, рассказывающую о планетах Солнечной системы. Вообще-то, в Хогвартсе, я знал, астрономию тоже изучают, но в первые годы обучения специальных учебников не требовалось. А ещё в соседнем магазинчике канцелярских принадлежностей мама купила для меня стопку пергаментных листов, несколько толстых тетрадей, тоже из пергамента и в кожаных обложках, набор перьев и флакончик с чернилами, которые меняли свой цвет во время письма или при взбалтывании: чернила из красных становились зелёными, из зелёных – синими, потом – фиолетовыми, затем – чёрными и опять красными. Некоторое время я нарочно взбалтывал флакончик, пока это мне не надоело. Моя теперешняя школьная сумка постепенно набирала вес.
К концу дня я чувствовал, что устал, но, в целом, был доволен.
- Ну, вроде бы, всё, - сказала мама, когда мы, набегавшись по магазинам, сидели, закусывали в кафе.
- Нет, ещё не всё, - ответил я. – Ты обещала мне купить сову, - напомнил я ей.
- Ах, да, конечно! Доедай пирожное, допивай чай, и – пойдём в «Торговый центр «Совы»».
Магазин помещался в довольно мрачном на вид здании. Но, мне оно очень нравилось. Оттуда доносилось приглушённое уханье. Следом за матерью я зашёл внутрь. В магазине царила кромешная тьма, полная шорохов, уханья, шелеста и шуршания перьев.
Лишь яркие, как янтарные камни, глаза сов светились в темноте. Я задыхался от восторга. Мне всегда нравились совы, да и, вообще, я любил всю живность. Но, вот, в дальнем углу замерцал слабый огонёк – кто-то зажёг свечку. Мы с мамой пошли на него. У стола стоял задумчивый и довольно приятный молодой человек.
- Вы пришли купить сову? – спросил он нас. – Правильное решение. Это, я вам скажу, замечательные птицы. Они приносят столько пользы. И у нас всегда есть богатый выбор. – Он осторожно приблизил свет ко мне: - Молодой человек едет учиться в Хогвартс, и вы хотите приобрести для него сову? Что ж, давайте посмотрим.
Мы подошли к клеткам. Совы щурились от света.
- Вы можете купить неясыть, - сказал продавец, освещая одну из клеток. Очень славное создание. А можете купить полярную сову. – Парень осторожно осветил другую клетку. – Смотрите, как они красивы!
Мне приглянулась небольшая серая сова, которая сидела чуть в сторонке, на жёрдочке. Она была какая-то тихая и серьёзная, а, впрочем, у всех сов взгляд серьёзный и умный, но в ней я почувствовал родственную душу. Мама мне её тут же купила. А, также, мы приобрели для неё клетку и чехол на клетку, чтобы защитить совушку от солнечного света, и ещё, пакетик со специальным кормом. Продавец мне рассказывал, как надо ухаживать за совой, я всё прилежно запоминал.
Когда мы снова вышли на свет, я сперва зажмурился от яркого солнца, а потом долго ещё щурился.


Дома я потихоньку изучал свои учебники; ну, некоторые из них я выучил наизусть ещё раньше, я уже об этом рассказывал. Помимо «Тысячи волшебных растений и грибов» я тщательно изучил свой учебник по защите от тёмных сил. Также, сварил несколько простейших зелий по рецептам из учебника, и они у меня получились. Почитывал я и «Книгу заклинаний», и даже не удержался и опробовал некоторые из них с разрешения матери. Вообще-то, несовершеннолетним запрещено применять магию за пределами школы, но мама разрешила мне переступить через этот запрет, как разрешала и впредь. К тому же, тогда я ещё не побывал в Хогвартсе, следовательно, и спроса с меня пока не было. Таким образом, я с помощью своей волшебной палочки восстановил треснутое на днях оконное стекло в кухне и починил дверную ручку. Пускал я неоднократно и разноцветные искры и в восхищении наблюдал, как они вспыхивали, мерцали и гасли. У меня просто руки чесались. Но я уже знал, что необдуманные поступки могут плохо кончиться. С удовольствием прочёл и книгу по астрономии, подаренную матушкой к отъезду в Хогвартс. И во всех книгах нашлось немало такого, о чём я раньше не знал. Но, тем не менее, в школу я отправился достаточно осведомлённым.

3
Утром, первого сентября мы с матушкой отправились в Лондон, обычным маггловским способом, на такси. Я вёз с собой солидный груз: внушительного размера чемодан и клетку с Cофи ( так я назвал свою сову). Всё это помещалось на тележке. Нам с мамой хотелось побыть вдвоём перед долгой разлукой, мы оба знали, что в следующий раз увидимся не скоро. Где-то в половине одиннадцатого мы прибыли на вокзал «Кингс-Кросс», откуда поезд должен был отвезти меня в мою новую школу. Меня одолевали противоречивые чувства: с одной стороны я хотел в Хогвартс, стремился туда всем своим существом – поездка обещала быть крайне увлекательной, и мне не терпелось всерьёз начать изучать магию и стать настоящим волшебником: мне хотелось учиться, я жаждал знаний, с другой стороны, мне не хотелось покидать мать, оставлять её одну, а заодно, родной дом и городок, где я вырос. Но я держался мужественно. Ничего, говорил я себе. Это всё равно, что отправиться в долгое путешествие. По сути, так оно и есть: поездка в Хогвартс – это длительное путешествие, после которого возвращаются домой. Что я, не мужчина?
На вокзале было полно народу. В основном, магглы. Но я заприметил и несколько волшебных семей: ребята, так же, как и я, катили перед собой небольшие тележки с чемоданами и клетками с совами и прочей живностью. Недалеко от нас, в сопровождении родителей, бойко шагала белокурая кудрявая девочка с большим рыжим котом на руках. Она была со мной примерно одного роста – очевидно, тоже ехала в Хогвартс в первый раз. Её папа толкал перед собой тележку, такую же, как и у меня, а мама давала какие-то наставления.
- Нам надо на платформу «номер девять и три четверти», - сказала мне тем временем моя мама.
Мы остановились возле кирпичного барьера, который разделял платформы под номерами: девять и десять. Но я знал, что нужная нам платформа скрыта от посторонних глаз. Рядом с нами остановились: девочка с котом и её родители. Её мама переглянулась с моей – волшебницы узнали друг в друге своих.
- Мы вас пропустим, - любезно предложила моя мама её маме.
-Спасибо вам большое, - ответила мама кудрявой девочки и обратилась к дочери: - Давай, Линди, смотри, как папа пройдёт - и иди за ним следом.
Мужчина шагнул вперёд и прошёл сквозь стену. Следом за ним, точно так же, исчезли и девочка с котом, и женщина.
- Видел, Северус? – спросила мама. – Давай теперь ты. Смелее!
Я, толкая перед собой свою тележку, двинулся прямо на барьер. И… вышел с другой стороны! Я огляделся. Преждняя платформа исчезла, на её месте появилась новая, у которой стоял паровоз алого цвета. Надпись на табло, висевшем на кирпичной стене, гласила:
9/ ¾
Хогвартс-экспресс. 11.00.

Платформа была заполнена людьми, в основном, детьми со школьными чемоданами и клетками на тележках, в которых перекликались разбуженные совы. Всё говорило о том, что почти все здесь присутствующие – маги. А некоторые лица мне даже показались знакомыми – очевидно, я мельком видел их в Косом переулке. Мой мир, мой народ… Но, по-настоящему я здесь никого не знал. Мама положила руку мне на плечо:
-Как тебе? Нравится?
-Да. Очень, - задумчиво ответил я.
Меня неудержимо манил и в то же время настораживал этот неизведанный мир, имеющий ко мне самое прямое отношение.
- Давай-ка, я тебя сфотографирую перед отъездом, - сказала матушка. – Поставь чемодан на платформу и сними чехол с клетки.
Я так и сделал. Матушка взвела фотокамеру:
- Встань на фоне паровоза. Отлично! Улыбнись!
Я сдержанно улыбнулся. Я, как правило, улыбался сдержанно. Мама меня щёлкнула. Затем, спрятав свою фотокамеру обратно в сумочку, снова подошла ко мне и обняла:
- Ну, что ж, сыночек, скоро мы с тобой расстанемся. До самого Рождества. Будь умницей, хорошо учись, старайся. А на рождественские каникулы я тебя здесь встречу.
И тут-то я осознал по-настоящему, что сейчас мне впервые предстоит надолго расстаться с матерью, и что в следующий раз мы с нею увидимся не скоро, и я уже буду тогда другой. Я прижался к ней, в глазах защипало, но я не мог допустить того, чтобы, вот так, расплакаться прямо на вокзале, да ещё перед первым отъездом в Хогвартс. Матушка расцеловала меня, поправила мне волосы, ворот рубашки, и снова прижала к себе.
- Скоро уже поезд тронется, - тихо произнесла она.
Я нежно поцеловал мать на прощание и, сделав над собой усилие, выпустил её из своих объятий. Затем мы пожали руки, и я задержал её ладонь в своей руке.
- Иди, сынок, - так же тихо сказала мама. – Давай я помогу тебе затащить чемодан в тамбур. Лезь по лесенке, Северус.
Я забрался в тамбур. Матушка передала мне по очереди: клетку с совой и чемодан:
- Как приедешь в школу, пришли мне письмо с Софи! Удачи, Северус!
-Спасибо, мам!- я помахал ей рукой:- Счастливо вернуться домой!
Мама мне посылала рукой воздушные поцелуи. Я ободряюще улыбнулся ей и пошёл в вагон. На лице матери было заметно лёгкое беспокойство за меня. Ей явно не хотелось меня от себя отпускать, но иного выхода не было ни у неё, ни у меня. Если б я знал тогда,
сколько мне предстоит пролить в школе слёз, сколько придётся испытать насмешек, издевательств и унижений от однокашников, и убедиться на собственном опыте, сколь несправедлива может быть жизнь.
Но, ни о чём таком тогда не подозревая, я зашёл в вагон и принялся искать свободное место. Мне повезло: вскоре я обнаружил целое свободное купе. Я не спеша уложил чемодан на полку, клетку с Софи поставил на сиденье и присел у окна. Я уже был в приподнятом настроении, предвкушая поездку. Но моё блаженное одиночество длилось недолго. Вскоре после того, как паровоз дал свисток, и поезд тронулся в путь, дверь распахнулась, и в купе пожаловали три мальчика, приблизительно одних лет со мной. Среди них выделялся один. Он был худощав, как и я, но был чуть повыше ростом. Его белобрысые волосы были зализаны назад. И сам он был очень бледен, хотя, судя по всему, на здоровье не жаловался. Другие двое, вошедшие с ним, были как-то похожи друг на друга: оба довольно крупные, толстые, тупо смотрели перед собой злобным взглядом. Впрочем, взгляд у всех троих был злобен, но белобрысый явно отличался хорошей сообразительностью, в отличие от своих туповатых друзей. Он уже успел выбиться у них в лидеры, и те двое громил безропотно ему подчинялись, и во всём поддакивали.
-Привет,- сказал он мне. – Не возражаешь, если мы тут остановимся?- А сам уже сел рядом со мной, так что если бы я и попробовал возразить, это мало бы что дало.
Его грузные друзья сели напротив. Чемоданы ребята позакидывали на багажные полки. Рядом с моей совой белобрысый мальчишка поставил клетку с филином, расправляя на ней чехол. Держался он крайне высокомерно.
-Я тебя знаю, - с уверенностью заявил он мне.- Ты Снэйп? Верно? – Он c важностью протянул руку:-Люциус Малфой.
Я осторожно пожал протянутую мне руку и тоже представился:
- Северус.
-Ну, точно, - подхватил Малфой и кивнул на своих адъютантов: - Разреши представить: Крэбб, Гойл.
Мальчишки лениво кивнули. Я тоже слегка кивнул им в ответ.
- Наконец-то нашли более-менее приличное место, - принялся разглагольствовать Малфой. – Куда ни сунься – кругом паршивые грязнокровки. Зачем их вообще в школу принимают? Какие они волшебники? Они выросли среди магглов, большинство из них узнали о Хогвартсе лишь когда получили письмо, и вообще, они ничего не знают, они – чужие. Просто тошно становится, как подумаешь о том, что существуют такие волшебники, которые вступают в брак с магглами.
Мне стало немного не по себе, так как я тоже вырос, фактически, среди магглов, и отец у меня маггл, и хотя мать моя была чистокровная волшебница, я прекрасно понимал, что всё это у таких людей, как мои теперешние попутчики, вызовет только ненависть и отвращение: тот факт, что чистокровная волшебница вышла замуж за маггла, у таких как Малфой, Крэбб, и Гойл считается преступлением.
- Лично я считаю, что такому отребью, как грязнокровки, вообще в Хогвартсе не место! – высказался Малфой. – А ты как думаешь? – спросил он меня.
С каждой репликой этот мальчишка вызывал у меня всё больше неприязни. От матери я слыхал, что грязнокровками крайне невоспитанные волшебники называют тех волшебников, которые родились в маггловских семьях, тех, у кого родители не маги, магглорожденных, а также, случается, и таких, как я, находящихся в непосредственном родстве с магглами. Матушка меня предупреждала, что слово это очень скверное, и что в приличном обществе такими словами не бросаются. Я лишь невразумительно промычал в ответ, даже не взглянув на навязавшегося собеседника. По его словам, выходит, мне тоже в Хогвартсе не место – я ведь тоже нечистокровный. Я полукровка. Но для таких как Малфой всё равно, полукровка ты или магглорожденный – они так или иначе будут тебя презирать за родство с магглами. Но спорить с этим мальчиком, особенно в присутствии его друзей, было небезопасно. Да, я тоже знал его. Матушка рассказывала мне о Малфоях, и о том, что их сын тоже должен в этом году приехать в Хогвартс. Это было одно из самых состоятельных и чистокровных семейств волшебного мира. Мама предупредила меня, что они – опасные и очень влиятельные люди, и с ними лучше не связываться. «Люди всякие встречаются», - с детства помню, неоднократно говорила мне мать. – «Встречаются добрые, а встречаются и злые». Также, она предупреждала меня и о том, чтобы я никому не рассказывал в Хогвартсе, что мой отец маггл, что я ходил в маггловскую начальную школу, и что живу с магглами по соседству, в их посёлке. И вообще, велела мне помалкивать, что я, в последствии с удовольствием выполнял всю свою жизнь. А об отце я решил вообще никому ничего не говорить. Хотя бы, потому, что такой отец, как у меня, что есть он, что его нет – разница невелика. В то время, когда он не набрасывался на мать и не покрикивал на меня, он держался с нами так, будто в упор не замечал, словно нас и не было. А то и вовсе по нескольку суток не ночевал дома, пропадая неведомо где.
И этого Люциуса Малфоя бояться я не собираюсь. Пусть я не чистокровный, как он, но магии во мне не меньше, а может даже и больше – магические силы, это как мускулы, их наращивать и развивать надо. Малфой мне навязал своё общество – пожалуйста, пусть сидит здесь, околачивается возле меня, если ему так хочется, я его прогонять не стану, и не потому, что их трое, и они могут меня поколотить – я, ведь воспитанный, буду вести себя, как подобает джентльмену, как меня матушка всегда учила, но и откровенничать с ним, и рассказывать ему о себе тоже не собираюсь.
- Ты, видно, расстроился оттого, что с матерью пришлось расстаться? – в голосе Люциуса появилось нечто похожее на сочувствие. – Выше нос, друг! Мы едем в Хогвартс! Мы здесь все без мам, и без пап. Пора начинать жить самостоятельно. Так даже лучше – меньше надзора над тобой. Сам себе хозяин. Поскорее бы школу закончить и совсем независимым стать. – Он похлопал меня по плечу. Но совсем не так, как мальчишки в моей начальной школе - у него сверх всякой меры было развито чувство собственного превосходства.
Можно было с лёгкостью поверить рассказам матери о семействе Малфоев. Я криво усмехнулся. Они опасные люди. Ничего. Я тоже могу быть опасным ( я вспомнил, как по моему желанию загорелись отцовские брюки). Важнее всего – знания, они у меня уже есть, и их будет больше. Ещё важны практические навыки. Вот тут у меня пробелы. Ну, ничего, наверстаю. Здесь, в поезде едут те, кто о волшебстве до недавних пор вообще никогда ничего не слыхали.
Я принялся молча смотреть в окно. Мои попутчики тоже притихли на некоторое время и, даже, задремали. До тех пор пока по коридору не приблизилась к нам тележка со сладостями. Продавщица – симпатичная, маленькая, пухленькая и розовощёкая ведьма любезно предложила нам множество самых разных вкусных вещей. Мама дала мне достаточно денег. Я тут же купил себе тыквенный пирожок, коробку тыквенного печенья и несколько шоколадных лягушек. Я успел проголодаться. Драже со всеми вкусами я брать не стал – кто его знает, с каким вкусом мне попадётся. Эти сладости на любителя. Но его купил Люциус – внушительную пачку. Шоколадные лягушки у него тоже были. Он попросил у меня одно тыквенное печенье и взамен предложил взять одно драже. Я нерешительно протянул руку, выбирая.
- Лучше эту возьми, розовую, - посоветовал Малфой. – А то можно выбрать с таким вкусом, что тебя на изнанку вывернет.
К этим сладостям надо было привыкнуть, поскольку конфеты-драже фирмы «Берти Боттс» действительно отличались оригинальностью. Нет, здесь попадались и вполне приличные вкусы, как, например, фруктовый или шоколадный, а могли попасться конфеты и со вкусом сыра или сосисок, но порой бывали и такие вкусы, какие нормальному кондитеру вряд ли взбредёт в голову придавать своим сладостям. И тем не менее, эти конфеты изготовлялись и продавались волшебникам, причём, весьма успешно.
Я взял. Конфета оказалась со вкусом черешни.
- Ну, как? – спросил Люциус.
- Нормально,- ответил я. – Черешня.
- То-то. Возьмите теперь вы. – Он протянул свою коробочку Крэббу и Гойлу. – Эту, эту возьми! – сказал он, с коварной усмешкой. – Очень вкусно! Незабываемый вкус!
Гойл по-тупому потянул в рот коричневую конфетку, и тут же поперхнулся:
- Гадость какая! Со вкусом соплей!
Малфой и Крэбб расхохотались. Малфой весьма отличался коварством. Но я уже тогда знал, что ко своим они относятся вполне терпимо и настоящей подлости не сделают. Только чужим. Хотя, исключения не исключены. Также, я заметил, что Малфой ко мне, стараясь незаметно, но, довольно активно, подлизывается.
Уже в дальнейшем я неоднократно замечал, что хотя он больше времени проводил с Крэббом и Гойлом, но нередко советовался со мной насчёт учёбы: как правило, по волшебным зельям и защите от Тёмных сил, но и по другим предметам тоже. Он уважал меня за глубину и широту знаний. Даже, не столько уважал, сколько стремился использовать: я был ему крайне полезен, и Люциус это прекрасно понимал, и даже мне завидовал, так как мои оценки по всем предметам были всегда на один-два балла выше, чем у него.
Попробовав драже, мы принялись за шоколадных лягушек. Вот это с детства были одни из моих любимых волшебных сладостей. Мне они нравились ещё потому, что внутри каждой такой упаковки всегда имеется вкладыш с портретом какого-нибудь знаменитого волшебника или волшебницы. У меня дома к тому времени уже таких карточек накопилась внушительная коллекция.
Я вытащил карточку. На ней был изображён хорошо известный всем волшебник с длинными седыми волосами и такими же белоснежными длинными усами и бородой. Он очень добродушно, и, в то же время, невероятно проницательно смотрел с портрета своими ярко-голубыми глазами сквозь изящные очки полукруглой формы. «Альбус Дамблдор» - было написано под портретом, но я давно уже знал, как зовут этого человека – в ту пору он уже был очень знаменит в волшебном мире. У меня уже имелось, как минимум, два десятка таких карточек с его портретом. Также, я его не раз видел на фотографиях в волшебных газетах, и был достаточно о нём наслышан. Знал я и о том, что он теперешний директор Хогвартса.
Альбус Дамблдор прославился как гениальный учёный, в самых различных отраслях магии, а также, как борец против тёмных искусств, защитник прав магглов и магглорожденных, и борьбой за справедливость в целом. Волшебное сообщество относилось к нему неоднозначно: одни его чуть ли не боготворили, другие – люто ненавидели. Кто-то ему завидовал. Дамблдор действительно был довольно яркой, одарённой личностью, и, как свойственно в таком случае, имел множество единомышленников и недоброжелателей, пламенных сторонников и яростных противников его идеям и общественной деятельности.
Моя мать его взгляды в большинстве разделяла, но, как к личности в целом, она относилась к нему cпокойно, трезво понимая, что Дамблдор прежде всего человек, и, что ему, как и всем, людям, свойственно ошибаться. Ей случалось лично общаться с ним, во время учёбы в Хогвартсе. Мама мне рассказывала, что в ту пору, когда она сама училась в Хогвартсе, директором школы был профессор Армандо Диппет, а Альбус Дамблдор тогда преподавал трансфигурацию. Моя матушка отзывалась о нём с уважением, хоть и считала этого человека немного странным, говорила как-то, что он бывает слишком мягок и, зачастую прощает серьёзные проступки. И что при всём его огромном желании поступать всегда по справедливости, он нередко, и вполне осознанно, допускал несправедливые вещи, которые происходили у него под самым носом. Моя мать говорила, что он себе на уме.
Я перевернул карточку и прочёл также давно мне знакомую информацию на обратной стороне:
«Альбус Дамблдор, в настоящее время директор школы «Хогвартс». Считается величайшим волшебником нашего времени. Профессор знаменит своей победой над тёмным волшебником Грин-де Вальдом в 1945 году, открытием двенадцати способов применения крови дракона и своими трудами по алхимии в соавторстве с Николасом Фламелем. Хобби – камерная музыка и игра в кегли.»
Малфой обернулся ко мне и тоже склонился над карточкой:
- Вот, несчастье. Непременно, в ту пору, когда я собрался в Хогвартс, он стал директором. Отец говорит, что Дамблдор развалит школу. Он и так уже успел наделать бед хуже пожара, защитник магглов. Министерство магии советуется с ним по каждому вопросу. Его ещё на пост министра магии приглашали. – Лицо Малфоя перекосило от отвращения: - Куда катится волшебный мир? Мало того, что вся школа загажена вонючими грязнокровками, хотя, их и раньше в Хогвартсе полно было. Уже «Хогвартс-экспресс» провонял насквозь – дышать не чем. Рождённые от магглов учатся в школе волшебников. – Как я понял, далеко не все из сказанных им слов принадлежали непосредственно самому Люциусу Малфою – многое он повторял за родителями, усвоив из разговоров дома.
Я молча слушал, предпочитая не вмешиваться, хотя с куда большим удовольствием заехал бы сейчас Малфою по морде, но я с самого начала понял, что с Малфоем лучше не спорить – дороже выйдет, всё равно, ему уже ничего не докажешь, такие как он не поддаются воспитанию. Но от своих сегодняшних попутчиков я был, мягко говоря, не в восторге.
Когда я перевернул карточку обратно, Дамблдор с неё исчез, но я знал, что вскоре он опять на ней появится. Я спрятал карточку в карман рубашки. Малфой снова умолк на время. Я захрустел печеньем.
Поезд мчал вдоль зелёных полей. Он ехал куда-то на север. В небе то сгущались тучи, то выглядывало солнышко. День клонился к закату. Малфой попросил у меня ещё пару печений, а сам протянул мне жменьку драже по своему выбору. Мне попались конфеты со вкусом цветной капусты, печёной кукурузы, кокоса, клубники, мяты. А Крэббу досталось драже со вкусом рвоты. Я был уверен, что Люциус их с Гойлом нарочно разыгрывает.
- Ох! Ох! Я сейчас вырву! – скорчился Крэбб.
- Что вы тут делаете?! – дверь купе распахнулась, и на пороге появилась девочка лет пятнадцати с жёстким взглядом и лицом, искажённым злобной, презрительной ухмылкой.
В первый момент она показалась мне очень некрасивой, лишь позже я заметил, что на самом деле, она в достаточной степени обладает внешней красотой, но что-то в ней ощущалось неприятное, казалось, она в каждом готова была отыскать какой-либо изъян и тут же облить грязью, подчёркивая при этом собственное превосходство.
- Меня зовут Беллатриса Блэк, - сообщила девочка, обводя нас глазами, сообщала она своё имя, главным образом, для меня, так как с остальными мальчиками была знакома раньше (правда, Крэбб и Гойл в виду их колоссальной тупости вполне могли забыть, как её зовут, так что напомнить им лишний раз об этом не мешало). – Я – староста факультета Слизерин, единственного достойного в Хогвартсе факультета. Моя обязанность сообщить вам, что уже давно пора одеть школьные мантии и быть наготове. Школа уже близко. – Сама она уже была в чёрной школьной мантии с эмблемой Слизерина слева на груди – белая змейка на зелёном фоне. Ещё у неё рядом был приколот серебряный значок старосты. Тёмные её волосы разметались по плечам.
- Привет, Белла, - сказал ей Малфой, как ни в чём не бывало. – Уже освоилась с новой должностью старосты? Расслабься.
-Привет, Люциус, - строго сказала Белла. – Уж, во всяком случае, вам расслабляться сейчас никак не следует. Вы должны немедленно одеть школьную форму. А если вы не успеете вовремя переодеться, «Хогвартс-экспресс» увезёт вас обратно в Лондон.
- Хорошо, сейчас оденем. Только ты выйди. Не станем же мы переодеваться при тебе – ты засмущаешься.
Крэбб, Гойл и я осторожно хихикнули.
-Прекрати паясничать. – Беллатриса строго глянула на Люциуса и вышла.
А мы принялись распаковывать чемоданы и вытаскивать оттуда свои школьные мантии, а также, чёрные брюки, белые рубашки, серые свитера и чёрные галстуки для первокурсников-новичков. Уже завтра, с утра, галстуки мы оденем другие – в полоску цветов символики факультета. И уже сегодня вечером на наших мантиях на груди слева появится эмблема факультета. Я снял свои джинсы и ковбойку, переоделся в форму и взглянул на себя в зеркальную дверь купе. Поправил ворот, галстук, волосы – мамы рядом не было, теперь всё надо было делать самому.
Как у Крэбба, так и у Гойла, никак не получалось завязать себе галстук. Малфой, увидев это, рассердился, обозвал их бестолковыми тупицами и, одевшись сам, принялся помогать с одеждой им.
За окнами уже давно потемнело. Тем временем, по всем вагонам прозвучал голос машиниста: «Юные пассажиры, внимание! Мы подъезжаем к Хогвартсу через пять минут! Просьба, оставить ваш багаж в поезде, его доставят в школу отдельно!»
Малфой тоже глянул на себя в зеркало, самодовольно ухмыльнулся и вышел за дверь. За ним неуклюже последовали Крэбб и Гойл. Я двинулся следом за ними.
Поезд постепенно сбавлял ход, пока не остановился совсем. Толпа вынесла меня на платформу. В лицо дохнул свежий ветер. Небо сплошь было усеяно звёздами. В воздухе ощущалась прохлада.
Неожиданно в глаза ударил ослепляюще яркий свет, и я различил впереди огромную фигуру в меховом жилете, с фонарём в руке. Я сразу понял, что это лесничий Рубеус Хагрид. Мама мне про него тоже рассказывала. Он учился в Хогвартсе в то же время, что и она, только был её курсом старше. Потом его исключили из школы из-за несправедливой подставы школьного старосты, но Дамблдор не дал ему пропасть и пристроил в школе на место лесничего. А до него лесничим в Хогвартсе работал мистер Огг.
- Первокурсники! – позвал Хагрид. – Все, кто приехал в Хогвартс в первый раз, все сюда!
Я присоединился к небольшой толпе, окружившей его. Хагрид добродушно поглядывал на нас с высоты своего огромного роста.
- Все собрались? – спросил он нас. – Тогда идём! И не теряться!
И мы пошли вслед за лесничим в тёмную мглу. Мы шли через лес, по узкой тропке. Ребятишки притихли. Наступила почти что полная тишина, шаги заглушала то ли опавшая листва, то ли хвоя. Кожей ощущался прохладный влажный воздух – темнота была сырая и липкая. Но вот впереди снова раздался голос великана-лесничего:
- Ещё несколько секунд, и вы увидите Хогвартс! Осторожно, осторожно! Все сюда!
И тут раздался полный восхищения возглас, слившийся из нескольких десятков детских голосов. Я встал на цыпочки. Мы вышли к озеру! Это было знаменитое озеро Хогвартса, о котором я, также, был достаточно наслышан от матери, а заодно и прочёл в «Истории Хогвартса». Но увидеть всё это великолепие своими глазами – это же совсем другое дело! Сколько я ждал этого! Ну, конечно, сейчас нас переправят по озеру на лодках! Снова моё сердце учащённо забилось в груди. У меня дух захватило! Озеро было огромное, чёрное, в воде отражались звёзды, а на противоположном берегу возвышался величественный, старинный замок с башнями, бойницами и многочисленными витражами. Хогвартс!
Мальчик, стоявший неподалёку, нашёл на земле камень и кинул его в озеро, так, что он запрыгал по воде, подскочил несколько раз и исчез под водой. По глади озера волнами расходились круги. Я узнал мальчишку, его круглые очки и растрёпанную шевелюру: это его я встретил тогда в Косом переулке, в магазине с котлами. Сейчас он сосредоточенно оглядывался, очевидно, в поисках ещё одного камня.
- Не надо, - тихо сказал ему серьёзный паренёк с аккуратно расчёсанными на пробор волосами. – Мало ли чего. – Даже при свете звёзд было видно, что он очень бледен и, вообще, какой-то болезненный.
Вихрастый мальчишка в очках только пожал плечами.
Тем временем снова послышался голос школьного лесничего:
- По четыре человека в каждую лодку. Не больше.
Я заметил у берега целую флотилию маленьких лодочек, покачивающихся на озёрных волнах. Первокурсники, кто бойко и уверенно, а кто – робко и нерешительно забирались в лодки и рассаживались там. Я смело забрался в свободную лодчонку в предвкушении захватывающего волшебного плавания. Со мной в одной лодке оказались мои сегодняшние попутчики по купе. Они приветственно мне закивали. Скорее всего, это нарочно Малфой искал встреч со мной. Я ответил им вялым кивком и вновь принялся окидывать взглядом озеро.
Когда все новобранцы расселись по лодочкам, флотилия плавно двинулась сама собой через озеро. У лесничего была своя отдельная лодка. Я смотрел на приближающийся замок. Он притягивал к себе мой взор, я не мог налюбоваться. Частично он был выстроен на огромном утёсе и потому ещё более возвышался над озером и окрестностями.
- Пригнитесь, друзья! – вновь скомандовал Хагрид.
Мы подплыли к утёсу. Над нами нависали густые заросли древнего плюща. С каких пор он тут рос? Быть может, с самого основания Хогартса. Под его ветвями оказалась огромная расщелина, или, точнее, вход в подземелье. Мы поплыли по подземному туннелю! На стенах горели факелы, дающие довольно слабое освещение, начало и конец туннеля терялись во тьме. Наверное, мы уже плывём под замком. Всё это было так здорово, самое настоящее приключение! Сюда бы моих товарищей по начальной школе нашего посёлка, им бы всё это ещё как понравилось. Но для них этот мир, к сожалению, был закрыт. Единственное, о чём я жалел, так это о том, что их сейчас со мной рядом нет, их мне не хватало. И я уже тогда понял, что их теперь мне будет не хватать постоянно, они – часть моей жизни, оставшейся в прошлом. А какое будущее меня ожидало впереди? Я покосился на Малфоя, Крэбба и Гойла – нет, они мне их не заменят.
Мы причалили к подземной пристани, освещённой факелами.
- Высаживаемся! – скомандовал Хагрид.
Мы высадились на камни и вслед за лесничим двинулись наверх, по широкой каменной лестнице. Здесь было темно, светил только фонарь в руке Хагрида, ступени терялись во мгле. Но вот снова повеяло свежим воздухом – мы вышли на обширную лужайку у подножия замка, а затем снова начали подниматься по лестнице. В конце лестницы я разглядел тяжёлую дубовую дверь. Толпа ребят двинулась быстрее. И вот тут со мной случилось неприятное происшествие, может, не столь значительное, но именно оно и положило начало всем моим несчастьям в Хогвартсе. Я поскользнулся на ступеньке, упал и очень больно ушиб локоть. Боль была такая дикая, что у меня слёзы брызнули из глаз. Казалось, огромный нож расколол мою кость. Я здоровой рукой схватился за разбитый локоть и был не в силах подняться на ноги. Локоть болел всё сильнее, боль резала, как ножом – ну, конечно, у меня треснула кость. Я присел на ступеньку.
- Что случилось? – строго спросила меня остановившаяся неподалёку девочка с рыжими волосами.
- Болит, - только и смог пропищать я.
Но неприятности мои только начинались. Трое мальчиков, которые тоже находились поблизости, вдруг разразились безудержным хохотом, и среди них я безошибочно узнал растрёпанного мальчишку в очках, с которым познакомился в котельной лавке. Рядом с ним стояли ещё двое: один – красавчик, надменного вида, с аккуратно уложенной шевелюрой и изящно спадающей на лоб чёлкой, не в пример его растрёпанному товарищу, и другой: маленький, невзрачный, с волосами мышиного цвета.
- Неужели, так сильно болит? – насмешливо спросил меня мальчишка в очках. – Я, вот, в поезде сегодня тоже руку ушиб и не плакал совсем. А ты нюни распустил на всю школу!
- Не твоё дело! – рассердился я. – Мне действительно больно!
Мальчишки снова расхохотались.
- Наверное, ты маменькин сынок, - сказал мне мальчишка с изящной чёлкой. – Потому и ноешь по каждому поводу. Чтоб я так разревелся при всех! – Он толкнул локтем мальчишку в очках: - Послушай, Поттер, он с матерью тогда был?
- Да, он её в магазине с котлами ждал. Она сказала, чтобы он без неё никуда не выходил.
Низенький неказистый мальчишка, который вертелся возле своих задиристых товарищей и жадно наблюдал за всем происходившим, схватился за живот и согнулся от смеха в три погибели. Двое других задир тут же его поддержали. Девочка с рыжими волосами неодобрительно взглянула: сперва - на троицу хохотавших мальчишек, а затем – на меня. А я всё сидел на ступеньке, не в силах подняться, держась за разбитую руку, и не мог сдержать непрерывно льющихся горьких слёз. Боль усиливалась, но плакал я, в основном, не из-за физической боли, а из-за того, что ребята, перед которыми я ни в чём не провинился, ни с того, ни с сего на меня напали, так ко мне отнеслись за то, что я разбил руку, и от этого мне было ещё больнее. Наверное, треснула кость, подумал я. И что мне теперь делать?
- Хватит, ребята, - сказал четвёртый мальчик, который тоже стоял рядом, тот самый, бледный и нездоровый с виду, аккуратно причёсанный. – А если ему действительно больно?
- Ай, куда там, - отмахнулись мальчишки, но слегка поутихли.
Хагрид тем временем колотил кулаком в дверь. В этот момент дверь распахнулась, и из неё вышла высокая молодая учительница сурового вида, одетая в изумрудно-зелёные одеяния. Хагрид сообщил ей, что первокурсники доставлены и в тревоге оглянулся на меня. Тут к учительнице, не смотря на то, что она казалась весьма строгой, подскочил Люциус Малфой и немного испуганно, но твёрдо сообщил:
-Профессор МакГонагалл, Снэйп споткнулся на ступеньках и, кажется, руку сломал!
- Этого ещё не доставало! – воскликнула учительница. – Ну, пойдём-те. – Она подошла ко мне и склонилась надо мной: - Где болит?
- Вот здесь. – Я показал левый локоть.
Она осторожно тронула мой локоть. Я вскрикнул.
- Всё ясно. У вас, судя по всему, треснута кость. Ну, не переживай, мой мальчик. Всё поправимо. – В голосе суровой дамы прозвучала мягкость.
Трое мальчишек продолжали смеяться и отпускать реплики, но я уже не слушал.
- Тихо! – строго сказала им МакГонагалл.
Мальчишки притихли.
- До конца вечера дотерпите? – спросила профессор МакГонагалл меня. – Впрочем… - Она коснулась своей волшебной палочкой моего локтя, и боль мгновенно утихла. – Я пока сняла боль, а после ужина вас отведут в больничное крыло. Я – не специалист в области сращивания костей. Левую руку пока осторожно придерживайте. Всё. Пошли. Нам некогда.
Малфой опекающе взял меня под руку. Вслед за учительницей мы прошли через огромный холл, мимо дверей в Большой зал, и она привела нас в небольшую комнату.
- Добро пожаловать в Хогвартс! – сказала нам профессор МакГонагалл. – Cейчас, совсем скоро, вы присоединитесь к своим старшим товарищам в Большом зале. Нас всех ожидает праздничный ужин по случаю начала учебного года. Но прежде вас распределят на наши школьные факультеты. Их у нас в Хогвартсе четыре: Гриффиндор, Рейвенклоу, Хаффлпафф и Слизерин. У каждого факультета своя история, и каждый из них имеет своих выдающихся выпускников. В течении семи лет учёбы в школе ваш факультет будет для вас семьёй. За ваши успехи ваш факультет будет получать очки. За нарушение правил – терять. В конце года факультет, набравший большее количество очков, побеждает в соревновании между факультетами, и это большая честь. Надеюсь, каждый из вас станет достойным членом новой семьи.
Эту речь МакГонагалл всегда говорила первокурсникам перед началом распределения. Всё сказанное только что ею я знал и раньше. Затем МакГонагалл сообщила нам, что церемония распределения начнётся через несколько минут, а мы должны собраться с мыслями. Она задержала взгляд на моей травмированной руке, а затем произнесла:
-Я скоро вернусь. Чтобы вели себя тихо. – И скрылась за дверью.
- А как будет происходить этот отбор? – спросил курносый, веснушчатый мальчик c курчавыми волосами. Наверное, он был из семьи магглов.
Мне мама когда-то рассказывала про Распределяющую Шляпу, которая в своё время принадлежала Годрику Гриффиндору, но объясняться с незнакомыми мальчишками я сейчас был не в состоянии: меня беспокоила моя рука, и я, вообще, весь дрожал от волнения.
- Эти испытания не для слабонервных! – заявил растрёпанный мальчишка в очках.
Он не унимался. Я предпочёл держаться от него подальше – рука моя была сломана, и, в случае чего, я не смог бы ему сейчас дать сдачи, но он словно искал встреч со мной, искал меня взглядом:
- Кстати, как там наш нервный поживает?
- «Ай, у меня ручка болит!» - кривляясь, передразнил некрасивый мальчишка с мышиными волосами.
- Заткнись! – крикнул я ему.
И он тут же предпочёл спрятаться за спины лохматого в очках и красавчика с аккуратной шевелюрой. Отвагой он явно не отличался, как и умом.
И тут произошло то, отчего все мы открыли от удивления рты. Сквозь стену в комнату вплыла размытая, слегка светящаяся в полумраке комнаты человеческая фигура. Призрак! Самый настоящий, призрак! А следом за ним возник ещё один призрак, а дальше – ещё и ещё. Целая дюжина призраков. Последним влетел маленький щуплый полтергейст, одетый в одеяния кричащих тонов, и с костылями в руках, хотя, в них-то он уж точно нисколечко не нуждался.
- Кого я вижу! – воскликнул он, увидев нас, и устремился вниз со своими костылями. – Маленькие первокурсники! Сейчас мы вас попугаем! – Видать, он был большим пакостником.
Несколько девочек взвизгнули.
- Ну-ну, потише, Пивз! – сказал ему толстый призрак в сутане. – Как ты встречаешь новых учеников?
- Вы ждёте отбора? Я прав? – обратился он к нам.
Несколько ребятишек испуганно кивнули. Призрак улыбался самой, что ни на есть, радушной улыбкой:
- Приветствую вас, всех сюда прибывших! Буду рад видеть вас в Хаффлпаффе. Это мой любимый факультет. Когда-то я сам там учился.
Тут дверь вновь распахнулась – вернулась профессор МакГонагалл. Привидения и полтергейст Пивз тут же улетучились.
- Строимся в шеренгу! – скомандовала нам МакГоногалл.- И следуйте за мной!
Я встал следом за девочкой с золотистыми кудрями, которую видел ещё на вокзале, с котом. Кот и сейчас был у неё на руках, она слегка укутала его своей школьной мантией. Мы вышли из маленькой комнаты, пересекли коридор, в котором уже побывали, и вслед за МакГонагалл вошли в Большой зал. Матушка не раз мне его описывала, и у меня давно уже сложилось о нём представление, и, тем не менее, войдя сейчас в широкие двери центрального входа, я готов был ахнуть от восхищения. Зал действительно был также великолепен, как и по рассказам матушки, как и в описаниях «Истории Хогвартса», и даже, ещё лучше. Размерами он не уступал холлу замка. Зал был освещён множеством факелов и свечей. Здесь находились четыре длинных стола, за которыми сидели старшие ученики Хогвартса, а на другом конце зала, на небольшом возвышении – стол для преподавателей. Каждый стол был покрыт белой скатертью и заставлен шикарной, но совершенно пустой посудой, на которой поблёскивали блики от пламени плавающих в воздухе тысяч свечей. В их свете также серебрились призраки, задумчиво витающие по залу. Но самым удивительным здесь был потолок – он сейчас был цвета чистого ночного неба и сплошь усеян звёздами. Я знал, что он заколдован так, что копирует небо над замком. Создавалось впечатление, что зал находится под открытым небом.
Следуя за профессором МакГонагалл, мы, пересекли зал по середине, по проходу между столами Хаффлпаффа и Рейвенклоу, и прошли прямо к преподавательскому столу. Перед ним, на возвышении, стоял небольшой, самый обычный с виду трёхногий табурет, на котором сверху лежала очень старая, в заплатах, остроконечная шляпа. Это она и есть! Распределяющая Шляпа! Значит, распределение сейчас начнётся! Сердце моё так и колотилось в груди. И тут Шляпа сама собой зашевелилась и запела песню! Конечно, я был готов к этому, и это меня не особенно удивило, а всё же, это было довольно странное явление: шляпа поёт песни. Некоторые первокурсники уставились на это зрелище во все глаза. Что и говорить, даже мне, выросшему в волшебной семье и с пелёнок знакомому с магией, многое казалось здесь удивительным и необычным, а что говорить о тех, кто вырос в семьях магглов – им всё здесь было внове, в диковинку.
Шляпа тем временем с воодушевлением пела о четырёх факультетах Хогвартса, рассказывая, чем каждый из них славен. Разумеется, Гриффиндор у неё был славен отвагой и благородством, Рейвенклоу – цепкостью ума, Хаффлпафф – трудолюбием и чувством юмора, и Слизерин, разумеется, умением плести интриги. Я уже успел обратить внимание, что Слизерин, факультет моих предков, находится в немилости у всех остальных факультетов школы, оно-то, может, и понятно, если там учатся такие, как Беллатриса Блэк, но в то, что там все поголовно подлецы, как склонны утверждать многие студенты и выпускники иных факультетов Хогвартса, я не верил – такого просто не может быть!
Я знал, что Распределяющая Шляпа каждый год поёт новую, аналогичную песню. Она сама их сочиняет. Правда, иногда, лет, этак, через сто, она может спеть и какую-нибудь из своих старых песен.
Но вот, песня окончилась, зал зааплодировал, Шляпа умолкла и замерла. Профессор МакГонагалл в одной руке держала длинный свиток пергамента, а в другую взяла Шляпу:
- Тот, чьё имя я назову, пусть подходит сюда и садится на табурет. Я надену ему на голову Распределяющую Шляпу, которая определит его на факультет. Итак, начнём. Эванс Лили!
Рыжеволосая девочка довольно бойко вышла вперёд и уселась на табурет. Я узнал её, это она на лестнице неодобрительно смотрела на мальчишек, глумившихся надо мной, и на меня. МакГонагалл опустила на её голову Распределяющую Шляпу. Шляпа задумалась на минутку, а затем громко выкрикнула:
- Гриффиндор!
Зал одобрительно зашумел, аплодируя, особенно шумно было за столом стоящим под окнами, где сидели студенты Гриффиндора. МакГонагалл сняла с головы девочки Шляпу, девочка, вся раскрасневшаяся, сияя от счастья, прошла в зал и уселась за стол Гриффиндора, за которым продолжали во всю аплодировать.
А МакГонагалл назвала следующую фамилию:
- Диксон Виктор!
Веснушчатый, кучерявый мальчик отделился от шеренги и нерешительно присел на табурет.
- Хаффлпафф! – определила Шляпа.
Мальчик тоже покраснел и со счастливой улыбкой, как будто победил на олимпиаде, побежал к столу Хаффлпаффа, который стоял сразу за гриффиндорским, где ему приветственно махали руками, приглашая к себе за стол.
- Севидж Кевин!
Мальчик невысокого роста, но борцовского телосложения, спокойно вышел из шеренги и присел на табурет.
- Слизерин! – спустя пару минут, выкрикнула Шляпа.
Стол Слизерина, стоявший у стены зала, разразился бурными аплодисментами. Кевин вприпрыжку побежал к своему столу. Ребята, на радостях, хлопали по плечам и по спине нового товарища.
Обычно, в Хогвартсе к распределению первокурсников вызывают по фамилиям в алфавитном порядке, но иногда, из-за нехватки времени, список составляют как попало, так вышло и в этом году.
- Паркер Линди!
К табурету подошла знакомая мне девочка с котом. Кота она на время доверила подруге. По залу прошёл весёлый смешок. Шляпа определила Линди в Хаффлпафф. Девочка взяла у подруги своего кота и поспешила к Хаффлпаффскому столу, где её радостно приветствовали хаффлпаффцы, а её подружка, Глэдис Бэнкс, которую МакГонагалл вызвала следом, весело улыбаясь, вприпрыжку подбежала к табурету, и МакГонагалл одела Распределяющую Шляпу на неё. Глэдис тоже определили в Хаффлпафф, и она, счастливая, присоединилась к подруге.
Когда прозвучало имя Люциуса Малфоя, тот вышел гордо, высоко подняв голову, не спеша подошёл и опустился на табурет. Профессор МакГонагалл надела на его голову Распределяющую Шляпу, и Шляпа, едва коснувшись его головы, громко выкрикнула:
- Слизерин!
Малфой, ещё сильнее возгордившись, уверенно, и с важностью, направился к столу Слизерина, который просто возликовал от восторга.
- Гринвуд Томас! – объявила профессор МакГонагалл.
Из шеренги вышел худенький, высокий серьёзный мальчик и не спеша, но вполне уверенно уселся на табурет.
- Рейвенклоу! – крикнула Шляпа.
Мальчик двинулся к своему столу, под радостные приветствия рейвенкловцев.
А распределение шло своим чередом.
- Флауэрс Эмили!
- Рейвенклоу!
- Джейсон Присцилла!
- Слизерин!
- Дрэйк Деметра!
- Слизерин!
Я обратил внимание, что с одними новичками Распределяющая Шляпа определяется довольно быстро, а с другими – думает несколько минут.
Но вот, профессор МакГонагалл назвала моё имя:
- Снэйп Северус!
Я слегка вздрогнул, моё сердце остановилось на долю секунды, но, в целом, я был спокоен, почти. На слегка ватных ногах я двинулся вперёд, придерживая свою разбитую руку. Осторожно взобрался на табурет. На мою голову мягко опустилась Распределяющая Шляпа, и я услыхал тихий задумчивый голос:
- А ну, давай посмотрим… Вижу немало ума… И усердия не меньше… Немало решительности, только она пока дремлет в вас. Но чувствуется настойчивость и целеустремлённость… Вижу также, желание прославиться, но слава вряд ли по-настоящему вскружит вам голову, скромность также вам свойственна… Вы обладаете незаурядными способностями, в вас чувствуется талант, причём, не один, и неукротимая жажда познания… Куда же мне вас определить? На Хаффлпаффе вам станет скучно, скорей всего, несмотря на вашу способность долго, упорно и кропотливо работать. У вас крайне хорошо развита логика. Может, определить вас в Рейвенклоу? Не знаю, не знаю, там вас тоже могут не понять, хотя, с вашими мозгами вам туда, казалось бы, прямая дорога… Но нет уверенности, что там вас оценят… И в Гриффиндоре вас не поймут, несмотря на то, что отваги вам не занимать; вы не побоитесь пойти на риск, сохраняя при этом разум…
Шляпа была мне непомерно велика: она сильно сползала мне на глаза, так, что я ничего не видел, кроме её изнанки, которую, впрочем, тоже было не разглядеть в темноте. Я слушал этот задумчивый монолог Волшебной Шляпы, и с каждой её фразой мне всё более становилось неловко от её похвал. Я уже чувствовал, что уши и щёки мои начали слегка гореть – неужели, я начинаю краснеть? Хотя, я, вроде бы, вообще, не краснею. Неловко, честное слово…
- Все мои предки учились в Слизерине, - подал, наконец, голос я, и почувствовал, как робко и нерешительно прозвучал мой голосок под широкими полями Шляпы.
- Это чувствуется, - с уверенностью произнесла Шляпа, - вас привлекают тёмные и таинственные стороны вещей, вас тянет раскрывать тайны, разгадывать загадки… Ну, что ж. Пускай будет СЛИЗЕРИН!
На мгновение мне заложило уши от выкрика Волшебной Шляпы. Стол Слизерина приветствовал меня громкими аплодисментами. МакГонагалл сняла с моей головы Распределяющую Шляпу. Моя голова слегка закружилась, перед глазами на секунду всё поплыло и показалось размытым, но в следующий миг очертания вновь стали чёткими и обрели свои формы. Я на слегка онемевших ногах прошёл к столу Слизерина, который с этого момента стал моим факультетом, моим вторым домом, и занял свободное место. Меня тоже дружески хлопали по плечам, а Люциус Малфой с солидным видом пожал мне руку.
А распределение продолжалось.
Обернувшись, я увидел, как, тот самый, вредный мальчишка с аккуратной чёлкой ( его звали Сириус Блэк), усевшись на табурет, с испугом качает головой, выясняя отношения со Шляпой. И то ли мне это показалось, так как находился он от меня достаточно далеко, что он умоляюще шептал: «Только не в Слизерин, пожалуйста, не надо меня в Слизерин…» «А, нужен ты нам больно», - подумал я тогда. Тогда же я обратил внимание, что Беллатриса Блэк, сидевшая за нашим столом, презрительно, прямо, таки, с отвращением на него косится. У них одна фамилия, обратил внимание я, похоже, они родственники, это, конечно, не обязательно, но скорей всего; и, судя по всему, они не очень-то между собой ладят. Но вот, Шляпа выкрикнула:
- Гриффиндор!
Мальчишка с облегчением вздохнул и бегом припустил к гриффиндорскому столу, а лицо Беллатрисы исказилось невероятным презрением.
А профессор МакГонагалл назвала следующую фамилию:
- Поттер Джеймс!
Я невольно оглянулся. Весьма известная фамилия; у нас в классе, в начальной школе Рабочего посёлка, было двое Поттеров, и не являющихся между собой родственниками, и один из них, как раз, был в нашей компании. И точно так же звали того самого, вредного мальчишку, с которым я летом разговаривал в котельной лавке, и который сегодня на лестнице смеялся над моей сломанной рукой. И точно, это был он: черноволосый лохматый мальчишка в очках, с самоуверенным выражением на лице.
У нас в классе Джо Смит носил очки и почему-то очень этого стеснялся. Но этот мальчик,
казалось, не смущался никогда – он был сама самовлюблённость, уверенность в собственном превосходстве. Смущение было просто не свойственно его натуре, это чувство было ему абсолютно чуждо. Его определили в Гриффиндор, и он с гордостью прошёл и сел за свой стол.
Бледного мальчика с причёсанными волосами звали Римус Люпин. Его Шляпа тоже определила на Гриффиндор. Туда же отправился и противный низенький мальчишка с волосами мышиного цвета. Его звали Питер Петтигрю. Шляпа долго думала прежде, чем его куда-то определить, а мальчишка нервничал и о чём-то испуганно умолял. Он был последний в списке. В конце концов, он поспешно направился к гриффиндорскому столу, куда, очевидно, так жаждал попасть. Распределение завершилось.
Директор Альбус Дамблдор поднялся со своего кресла и произнёс:
- Ну, что, друзья мои? Да будет пир! Обо всём остальном поговорим после.
И на тарелках тотчас появилась всевозможная еда. Я уже давно изрядно проголодался, если до сих пор волнение заглушало голод, то сейчас я почувствовал себя жутко голодным и потому приналёг на еду, которая оказалась исключительно вкусной: и суп, и жареная картошка, и сосиски, и печёная кукуруза, и ломтики хлеба с сыром и беконом, пирог с мясом, пудинг с изюмом, и много чего ещё. Еды было столько, что казалось невозможным съесть такое количество.
Очень скоро я наелся и стал с любопытством посматривать по сторонам, изучая обстановку зала. В этот момент прямо из середины стола вынырнула призрачная голова в парике, а затем появился и весь призрак. Он был в роскошном старинном костюме, на котором отпечатались серебристые капли крови. Что-то было в нём жуткое, зловещее. Это же Кровавый Барон, знаменитый призрак Слизерина! О нём я, также, слыхал от матери и читал в «Истории Хогвартса», но в последнем источнике о нём упоминалось совсем немного. Кровавый Барон отличался суровым нравом и сложным характером, обладал специфическим чувством юмора, но настоящим злодеем он не был, хотя, многие его таковым считали, не зная подлинной его истории. Он пострадал и погиб из-за неразделённой любви к Елене Рейвенклоу – дочери основательницы одного из четырёх факультетов Хогвартса, и до сих пор терзал себя за свои ошибки. С его лица почти никогда не сходило мрачное выражение. Многие его боялись: как среди привидений, так и среди живых. На самом деле его звали Генрих Дрэйк, но это имя было мало кому известно, он навсегда завоевал звание Кровавого Барона, хотя, титул барона был у него ещё при жизни, что красноречиво свидетельствует о его маггловском происхождении, так как у волшебников нет титулов. Таки, немало на Слизерине волшебников-полукровок, только все они скрывают своё происхождение.
Наши студенты восторженно приветствовали своего покровителя, но к восторгу примешивалась и определённая доля ужаса. Кровавый Барон с мрачным видом поклонился и полетел к другому концу стола, где сидели старшекурсники. От него веяло таинственным, мрачным обаянием. Он остановился рядом с Беллатрисой Блэк, которая его окликнула и тут же принялась кокетливо с ним беседовать и, даже, строить ему глазки, на что мистер Дрэйк совершенно не реагировал. И вообще, создавалось впечатление, что больше всего на свете ему сейчас хочется уйти, скрыться от посторонних глаз, и побыть наедине с собой.
Я налил себе из графина тыквенного соку и выпил пару кубков. Вскоре вся еда вдруг, в один миг, со стола исчезла, и тотчас же появились всевозможные сладости. Все они были так хороши, что я, несмотря на то, что уже наелся, начал их пробовать, всего понемногу, а на что не хватило сил – напихал в карманы, их всё равно было тут бесконечное множество, хватало на всех с лихвой.
Я не особенно прислушивался к разговорам своих соседей за столом, уловил только, что большинство из них недовольны порядками в Хогвартсе и Альбусом Дамблдором. Но меня тогда больше заботило другое: сила заклинания, наложенная на мою руку профессором МакГонагалл, постепенно слабела. Локоть снова разнылся. Но, к счастью, ужин уже начал подходить к концу.
Профессор Дамблдор вновь поднялся со своего места и произнёс небольшую приветственную речь. Говорил он искренне, казалось, он готов был любить всех нас, и весь огромный Мир, и не замечать наших недостатков, он готов был видеть лучшее в каждом человеке, хотя в некоторых случаях это было неправильно. Опыт сегодняшнего дня показал мне, что иногда к ученикам следует применять строгие меры. Я уже понял, прочувствовал, что мир жесток, и что волшебный мир жесток изрядно. И с каждым днём пребывания в Хогвартсе я всё сильнее убеждался в этом. Но сейчас, во время произнесения директором речи, боль у меня в локте вновь поутихла. Обстановка была довольно умиротворённой. Светили свечи, плавно витающие над столами, я был сыт и чувствовал себя вполне сносно. Глаза мои уже начали слипаться, я щурился, глядя на пламя свечей. И тем не менее, с беспокойством поглядывал на гриффиндорский стол в противоположном конце зала, где расположились мои недоброжелатели. Но вот, Дамблдор сказал, что уже всем пора спать. Старосты факультетов принялись созывать первокурсников для того, чтобы отвести их в спальни. Возле нашего стола во всю распоряжалась Беллатриса, перекрикивая всех остальных старост. Хорошо, что в Хогвартсе на каждом факультете всегда было несколько старост, что не давало одному человеку полностью захватить власть в определённом кругу.
Ко мне подошёл толстый моложавый преподаватель невысокого роста, с большими усами и огромной лысиной, и спросил:
- Это ты у нас с лестницы упал?
-Я.
- Тебя зовут Северус Снэйп?
-Да, сер.
- А я – профессор Гораций Слагхорн, декан твоего факультета. И сейчас я отведу тебя в больничное крыло, к мадам Помфри. Она быстро вылечит твою руку. Пойдём.
И я пошёл за ним следом, коридорами и лестницами, в больничное крыло.
- Я понимаю, это очень неприятно, вот так, в первый день, - говорил мне на ходу профессор Слагхорн. – И ты, конечно же, устал. Но, знай, в Хогвартсе, у нас, хорошо. Все выпускники навсегда прирастают сердцем к Хогвартсу.
Он был весьма добродушен, этот Слагхорн, однако мне показалось, что в отличие от Дамблдора во время приветственной речи на сегодняшнем ужине, профессор Слагхорн не был до конца искренен, хотя, я не был уверен и в том, что Дамблдору можно до конца доверять, просто мне показалось сейчас, что Гораций Слагхорн не привязян сердцем к Хогвартсу, как пытается меня сейчас убедить, а вот Дамблдор, конечно, он тоже не святой, но школу действительно любит. Очень скоро мне пришлось убедиться, что Гораций Слагхорн – тот человек, который прежде всего всё делает ради собственной выгоды и своего благополучия, которое он весьма ценит.
Идя вместе с учителем вдоль многочисленных стен, я смотрел, как портреты на картинах двигаются, как живые, а иногда и заговаривают с нами, приветствуя. Слагхорн на каждое приветствие отвечал не менее радушно. В волшебном мире все картины и фотографии двигаются, как анимация, а портреты – ещё и разговаривают и рассуждают. Профессор Слагхорн почти не замолкал, рассказывая мне о школе, и об изображениях на картинах, я – в основном молчал. Мне давно уже хотелось спать. И снова заболела моя рука.
Мадам Помфри оказалась довольно милой, симпатичной молодой женщиной с вьющимися светлыми волосами и ласковыми голубыми глазами.
- Что случилось, профессор Слагхорн? – спросила она учителя.
- Вот, пациента привёл, - сообщил он, положив руку на моё плечо.
- Ох, не успели приехать, как уже! – мадам Помфри сцепила кисти рук, а затем ласково взяла меня за подбородок: - Что у тебя болит, детка?
Я рассказал ей о том, как споткнулся и упал на лестнице. Мадам Помфри усадила меня на койку, осторожно сняла с меня мою мантию и свитер и подвернула левый рукав рубашки. Бережно прощупала мой локоть.
- Ну, конечно, кость треснула, - сказала она. – Ничего, мальчик, ты только не волнуйся. Сейчас я дам тебе одно лекарство, и сломанная косточка моментально срастётся. Завтра ты сможешь уже приступить к занятиям. А ночь лучше провести здесь. Не стоит сейчас тащиться через всю школу до факультетской гостиной.
Она вышла и вскоре вернулась со стаканом в руке. В стакане была налита какая-то бесцветная жидкость. Я внимательно рассмотрел её.
- Ты должен это выпить, - ласково, но твёрдо сказала мадам Помфри. – Будет немного невкусно, но зато сразу полегчает.
Я всё послушно выпил. Лекарство было слегка солоноватым и терпким на вкус.
- Вот молодец! – сказала мне мадам Помфри, когда я вернул ей пустой стакан. – А теперь ложись-ка в постель и спи.
- Я завтра за тобой приду, - сказал мне профессор Слагхорн. – А сейчас – спи и набирайся сил. С завтрашнего утра начинается учёба.
И они с мадам Помфри оставили меня.
Рука моя уже не болела. Я осторожно разделся, забрался под одеяло и опустил голову на подушку. Как круто с сегодняшнего дня изменилась моя жизнь. Раньше матушка всегда целовала меня на ночь, и одеяло мне поправляла. А часто бывало, укладывала меня спать в свою постель, обычно, в те вечера, когда я плакал из-за нападок отца, и не хотел её отпускать от себя, и я засыпал в нежных материнских объятиях, чувствуя себя согретым и защищённым, и что меня любят. Раньше мы с матерью никогда не расставались, разве, что, на несколько часов, от силы, на пол дня. А сейчас я ощущал одиночество и холод. Хотя, укрыт был достаточно тепло, возможно, одеяло тоже было волшебным, и тем не менее, время от времени, меня пробирала дрожь. Мой дом находился далеко, за сотни миль от этого места, я теперь был совсем один, люди вокруг все были чужие, незнакомые. Отнеслись ко мне здесь сегодня без особого тепла, разве, что, мадам Помфри оказалась доброй и ласковой, и она действительно мне помогла, за что я был ей благодарен. Но кое-кто отнёсся ко мне с откровенной неприязнью, и это было несправедливо. Ну, что я сделал этим мальчишкам? За что сразу такое отношение? Вспомнился мне наш Рабочий городок. Как там мама? Осталась одна в нашем мрачном доме. Ну, может, отец вернулся из запоя. Хотя, что есть он, что его нету – разницы мало. Мне стало жаль мать. Только бы, отец её не обижал. Я её единственная опора. Нет, я должен постараться хорошо учиться, оправдать её надежды и стать могущественным волшебником, поддерживать её, чтобы она могла на меня положиться и могла бы гордиться мною. Теперь я мужчина в семье. Размышляя таким образом, я не заметил, как уснул.

4
Я открыл глаза. Солнечные лучи падали прямо в окно, они освещали всю палату. Локоть больше не болел, я чувствовал себя абсолютно здоровым, отдохнувшим и выспавшимся. Дверь, тихонько скрипнув, отворилась. Вошла мадам Помфри:
- Доброе утро, дитя! Ты уже не спишь? Как самочувствие?
- Я в порядке.
- Вот и прекрасно. Тогда – вставай, одевайся. Сейчас уже с минуты на минуту должен зайти профессор Слагхорн. Я сейчас выйду. – И мадам Помфри снова вышла.
Я принялся одеваться. Быстро натянул на себя брюки, рубашку, свитер, завязал галстук, накинул на плечи мантию, обул ботинки.
В дверь забарабанили костяшками пальцев.
- Войдите! – бойко пригласил я.
Слегка скрипнув, дверь отворилась. На пороге палаты стоял профессор Слагхорн.
- Доброе утро! – приветствовал он меня.
- Доброе утро, - ответил я.
- Вы уже готовы, молодой человек? Замечательно! Пошли в Большой зал, завтракать.
И я пошёл следом за ним.
- Сегодня ты вернёшься в свою спальню, в отделение нашего факультета, - сказал профессор. – Как только завтрак окончится, ты пойдёшь вместе с Люциусом Малфоем, я с ним договорился, он тебя проводит. Возьмёшь учебники и ступай на урок. Первым уроком у вас сегодня трансфигурация. Чтобы вы все слушались профессора МакГонагалл! Да, кстати, вот твоё расписание. – Он протянул мне лист пергамента.
Я давно уже знал, что трансфигурация – это превращение одного предмета в другой, я частенько наблюдал, как это делала мама, и давно мечтал опробовать это на практике.
Я двигался вслед за нашим деканом по направлению к Большому залу. Если бы не профессор Слагхорн, то я бы тут же заблудился. Я слыхал, что в Хогвартсе имеются сто сорок две лестницы; некоторые из них то и дело меняли направление, или были такие, у которых внезапно исчезали под ногами ступени, и через образовавшийся провал приходилось прыгать. Ещё здесь было бесконечное количество дверей и кабинетов и каморок за ними. За всё своё пребывание в Хогвартсе я так и не изучил его до конца, даже когда уже сам стал профессором. Иногда, бывает, идёшь коридором и вдруг поворачиваешь и попадаешь в совсем незнакомый тупик, или откроешь дверь, а за нею – какая-то неизвестная комната. А сколько в замке было старинных гобеленов, картин, статуй, рыцарских доспехов! В коридорах, на лестницах, в классных комнатах. По началу, я их с любопытством разглядывал. У нас дома, в потайной комнате, тоже стояли рыцарские доспехи, принадлежащие далёкому моему предку.
Но вот, мы спустились, наконец, по огромной мраморной лестнице в холл, и я вошёл вместе с профессором Слагхорном в Большой зал, где вчера вечером у нас был торжественный ужин. Сейчас зал был освещён солнечными лучами, проникавшими через витражи и сквозь волшебный потолок. Небо было ярко-голубое, с маленькими белыми облачками на нём. За столами уже собирались ученики. Я тоже сел за свой стол. А профессор Слагхорн пошёл к учительскому столу.
- Как ты себя чувствуешь? – суховато осведомился у меня Люциус, но на большее он способен не был, да и я в его сочувствии, честно говоря, нисколечко не нуждался, но меня начал уже весьма раздражать его надменно-покровительственный тон.
- Нормально, - так же сухо ответил я.
- После завтрака пойдёшь со мной, - сообщил Малфой всё тем же покровительственно-начальственным тоном. Вот воображает! – Слагхорн сказал. Декан нашего факультета. Я покажу тебе нашу спальню. Ты возьмёшь свои учебники – и побежим на урок. Твоя сова уже в совятне – потом сходим – посмотришь. А я с утра письмо домой со своим Филом отправил. Интересно, когда предки мне ответят? Ладно, ешь скорее, времени у нас… - Он провёл пальцем по горлу и принялся солить и поливать горчицей свою овсянку.
Я последовал его примеру. А Крэбб и Гойл предпочитали посыпать овсянку сахаром и поливать молоком, но лично мне такой вид овсяной каши не особо нравился. Молока я налил себе в стакан и выпил сразу. Съев овсянку, я запил её тыквенным соком и помчался следом за Люциусом. Он вёл меня в подземелье. Это уже было интересно, но у меня не было возможности смотреть по сторонам – я нарезал вслед за Малфоем. Дома матушка мне неоднократно рассказывала, что гостиная Слизерина находится в подземелье замка, и я давно мечтал его изучить. Мы с Люциусом спускались по лестницам, неслись тёмными коридорами, пока не остановились у голой, в потёках, каменной стены.
- Сердце дракона! – торжественно произнёс Люциус.
Часть стены отъехала в сторону, образуя проход. Малфой шагнул в этот проход, я последовал за ним. Стена тут же вернулась на своё место.
- Запомни эти слова: « Сердце дракона», - сказал Малфой. – Это наш пароль. Без него не попадёшь в нашу общую гостиную. А вот это она. – Он с довольным и гордым видом огляделся. – Прекрасно, верно?
Гостиная Слизерина оказалась длинным подземельем со стенами из дикого камня, что мне очень пришлось по вкусу. С потолка, тоже отделанного диким камнем, на цепях свисали зеленоватые лампы. И вообще, здесь всюду преобладали зелёные тона, здесь сочетались оттенки зелёного с серебристо белым, что весьма радовало глаз и действовало умиротворяюще. Ещё было немного серого с чёрным – всё неброские, не кричащие тона. В камине мирно потрескивал огонь. Камин тоже был отделан диким камнем и красивой резьбой. Возле него расположились несколько зелёных кресел. Мне здесь понравилось.
- Верно, я с тобой согласен, - сказал я Малфою.
- Идём дальше, - сказал Малфой.
Я вошёл за ним в выкрашенную белым дверь и, пройдя по небольшому коридору, мы вошли в ещё одну дверь, на которой красовалась табличка с надписью: «1 курс», и оказались в нашей спальне. Спальня тоже освещалась светло-зелёного цвета лампами, такими же, как в гостиной. На полу лежал зелёный с белым узором ковёр, наподобие того, что в гостиной, а вдоль стен стояли пять кроватей с тёмно-зелёными бархатными пологами над ними.
- Вот это – твоя, - сообщил мне Люциус, указав на первую кровать от двери, справа. Он опустился на четвереньки на пол и вытащил из-под кровати мой чемодан. – Собирайся быстрее. Сегодня у нас первым уроком трансфигурация, затем – история магии, а после – заклинания. Смотри, ничего не забудь.
Я распахнул чемодан, достал оттуда свою школьную сумку и учебники по предметам на сегодня с несколькими тетрадями, вкинул их в сумку, где уже лежали: моя новенькая волшебная палочка, чернильница с меняющими цвет чернилами, а так же, пенал с набором перьев. Я одел новый галстук в зелёно-белую полоску – цветов нашего факультетского флага, который лежал на стуле, у изголовья кровати. Точно такой же был уже и у Люциуса. Ещё на моём стуле лежал такой же бело-зелёный шерстяной шарф, чтобы не мёрзнуть в холодную погоду. Я взял его и, вместе с моим чёрным галстуком с бронзовой булавкой с символом Хогвартса, спрятал в чемодан. Школьную сумку накинул на плечо, и мы, вместе с Малфоем, понеслись на наш первый магический урок.
Конечно, мы опоздали. Профессор МакГонагалл строго глянула на нас сквозь очки, когда мы, запыхавшись, влетели к ней в класс.
- Простите, профессор, - невозмутимо сказал ей Малфой. – Снэйп за учебными принадлежностями бегал. У него вчера, как вы знаете, неприятность произошла.
- Прощаю, но только на первый раз, - строго ответила Макгонагалл. – И ввиду уважительной причины. Попрошу сесть на свои места, джентльмены. И впредь придерживаться дисциплины.
Мы поспешили сесть за парту.
И тут выяснилось, что не одни мы опоздали. Едва мы с Люциусом разложили на парте учебники, волшебные палочки, чернильницы, перья и тетради из пергамента, как дверь распахнулась, и в класс ввалились Винсент Крэбб и Грегори Гойл.
- Попрошу объясниться! – сурово потребовала МакГонагалл.
- Мы заблудились, - вяло промямлил Гойл.
- Чтобы это было в последний раз! – предупредила учительница. – В случае следующего проступка вам будет назначено дисциплинарное наказание. Попрошу занять свои места и приготовиться к уроку.
Крэбб с Гойлом сели за соседнюю парту, позади нас с Малфоем.
- Крэбб! Гойл! – зло прошипел им Малфой, обернувшись назад. – Вас и на минуту без присмотра оставить нельзя.
- А куда ты пропал? – недовольно поинтересовался Крэбб.
Малфой уже слегка раздражённо ткнул меня рукой в плечо:
- Это Несчастье за собой водил и всё ему показывал. Нам ещё в большую перемену в совятню сбегать надо. А то, он сам дорогу не найдёт.
- Прекратить разговоры! – строго потребовала профессор МакГонагалл. – Урок начался двадцать минут назад. Значит, так. Слушаем внимательно. Трансфигурация – один из самых сложных и опасных разделов магии, которые вы будете изучать в Хогвартсе. Здесь требуются прилежание и сосредоточенность. Любое нарушение дисциплины на моём уроке – и нарушитель выйдет из класса и больше сюда не вернётся. Я вас предупредила.
Вот это мне понравилось. Однако, не завидую я гриффиндорцам – иметь такого декана, подумал я. Наш профессор Слагхорн казался куда мягче и добрее, правда, это меня несколько раздражало – как я заметил при первой же нашей встрече, что-то неискреннее было в его доброте. И как очень скоро мне предстояло убедиться, такая мягкость довольно пагубно влияет на учеников.
Произнося свою речь, МакГонагалл строго оглядела класс, а затем – превратила свой стол в свинью. Мы сдержанно взвыли от восторга и вытянули шеи, чтобы лучше видеть. Свинья взвизгнула и рванула, было, с места, но МакГонагалл тут же снова превратила её обратно в свой стол. Затем принялась диктовать нам конспект о том, как превратить спичку в иголку, конспект оказался совсем небольшой – всего на пол страницы, и нам его надо было к следующему уроку выучить наизусть.
После того, как мы отложили в сторону перья и пергамент, МакГонагалл раздала всем нам по спичке, которую мы должны были попытаться превратить в иголку. Класс взял в руки волшебные палочки и принялся сосредоточенно махать ими над спичками, произнося нужное заклинание, то и дело, заглядывая в конспект. Я всё, вроде бы, делал правильно, но у меня ничего не получалось: спичка оставалась спичкой и упорно не хотела превращаться в иголку для шитья. Однако, я тоже был упрям, я не сдавался и повторял заклинание снова и снова – здесь ничто не мешало мне сосредоточиться – и в конце урока достиг определённого результата: моя спичка заострилась на конце и стала серебристой.
- А вы молодец, мистер Снэйп, - похвалила меня профессор МакГонагалл с весьма сдержанной, но совершенно искренней улыбкой. – Со временем у вас всё получится.
Она показала мою спичку всему классу и дала нам к следующему уроку задание: потренироваться в превращении спичек самостоятельно и превратить спичку в иголку окончательно. А свою сегодняшнюю превращённую наполовину спичку я положил в свой пенал рядом с перьями и карандашами.
У Малфоя со спичкой произошло аналогичное, только немного хуже, чем у меня, я отметил это с удовлетворением.
После урока, на переменке, в туалете я встретил Питера Петтигрю – одного из тех мальчишек, что вчера надо мной насмехались. Но я уже успел убедиться, что этот мальчик невероятно труслив, и, даже, ничтожен. Он и примазался к тем своим друзьям лишь для того, чтобы хоть как-то возвыситься на их фоне, и прежде всего, рядом с ними он чувствовал себя в безопасности. А когда он был один, он старался держаться от меня как можно дальше, из опасения получить отплату за недавние глумление. Да и все они поодиночке были отнюдь не такие смелые, как собравшись вместе. Вот и сейчас, Петтигрю хотел было выйти в дверь, но, увидев, что я иду следом, мгновенно улепетнул в дальний угол туалета. Это я тоже отметил с удовлетворением.
Следующим уроком была история магии. Учитель, профессор Бинс, был призрак. Я слыхал, что когда-то, это было очень давно, он и тогда был очень стар, он уснул в учительской, в кресле у камина, а на следующий день явился на урок уже без тела. Это произошло в ту пору, когда в Хогвартсе училась моя бабушка Миллисента, она как раз тогда была на первом курсе. С тех пор в класс профессор Бинс вплывал, появляясь из середины классной доски. Его уроки были нудноваты, говорил он монотонно, но конспект диктовал довольно быстро, и мы едва успевали за ним записывать. А большинству учеников писать конспект на его уроке, вообще, не удавалось, например, Крэббу и Гойлу. Ещё следует учесть, что его конспекты были крайне малопонятны, и высидеть его урок было делом довольно утомительным.
После первого своего урока истории магии я почувствовал лёгкое головокружение и усталость. На трансфигурации было куда менее утомительно, несмотря на то, что я напряжённо работал весь урок – там всё было чётко и ясно.
Однако, вскоре усталость мою сняло как рукой – Малфой позвал меня в совятню. И я снова побежал за ним. Совятня находилась в дальнем крыле замка, наверху, в небольшой башенке, и за большую перемену мы должны были туда сбегать, а заодно – успеть пообедать. Добираться пришлось довольно далеко, бесконечными лестницами и коридорами. Откуда-то Малфой знал дорогу, он продвигался по Хогвартсу довольно уверенно, скорей всего, ему дорогу до совятни сегодня с утра показал кто-то из старших. Я мчался по коридору следом за Люциусом, едва за ним поспевая, хотя, в общем-то, я бегал довольно быстро. Также, немного непривычно мне было бегать с сумкой через плечо – в начальной школе мы все носили ранцы за плечами. И тут Люциус, выругавшись, резко притормозил: из-за угла выглянула тощая серая кошка с жёлтыми горящими глазами. Внимательно посмотрев на нас, она противно мяукнула. Я догадывался, что это может нам сулить! Это была кошка школьного завхоза Аргуса Филча, который всем студентам Хогвартса внушал страх своим грозным видом ещё с первого вечера в школе, когда Дамблдор вместе с приветствиями также, от лица Филча, предупреждал и о некоторых запретах, наложенных школьным уставом. Но тогда мы, утомлённые и переполненные впечатлений, не очень-то прислушивались к речи директора, хотя школьного завхоза в лицо, всё же, запомнили – было без лишних аргументов ясно, что такому, как он, под горячую руку лучше не попадаться. Навряд ли бегать по школе было не запрещено, и Филч, конечно же, этого так просто не оставит. И тут же, вслед за кошкой появился он сам.
- Что такое, Миссис Норрис? – спросил он свою кошечку, затем перевёл хмурый взгляд на нас: - Что вы здесь делаете?
- Мы идём в совятню, - невозмутимо ответил Малфой. – Я хочу письмо домой отправить.
- Так, так, - неторопливо проговорил Филч. – Что ж, можете идти, но если я вас в чём-либо замечу – я вам не позавидую. – Он захихикал, довольно-таки, неприятным, скрипучим смехом. – Не бегайте по коридору. – И Филч побрёл прочь.
Мы не спеша продолжили свой путь. Однако, приключения наши на этом не кончились. Когда идти оставалось уже совсем немного, вдруг, неожиданно сверху послышался неприличный звук, и нам на головы посыпалась какая-то пыль.
- Что это?! – вскрикнул я, осматривая свою мантию. Я присмотрелся: - Это мел!
Плечи и, наверное, вся голова у меня были в белой пыли, как и у Люциуса, только на его белобрысых волосах меловая пыль была не очень заметна, зато на чёрной мантии всё было хорошо видно.
- Это Пивз! – вскричал Малфой.
Я припомнил вчерашнего полтергейста на костылях.
- Он может становиться невидимым, - сказал Малфой и заорал: - Отвали, Пивз, или я скажу Кровавому Барону!
Кровавый Барон был, пожалуй, единственный в Хогвартсе, кого Пивз по настоящему боялся, однако, сейчас Кровавого Барона по близости не было, и слова Малфоя можно было считать всего лишь пустой угрозой. Однако, Пивз, с противным, ехидным смешком, удалился. Его хохот, затихая, ещё долго слышался в коридоре. Отряхнув от пыли мантии и волосы, мы вновь продолжили свой прерванный путь в совятню. И уже вскоре поднялись по лесенке и оказались в помещении с каменными стенами и окнами без стёкол. На балках сидело множество сов самых разных пород и мастей. Здесь были школьные совы и совы учеников. Пол был устлан соломой, которая шуршала под ногами; а также хрустели косточки мышей и прочих мелких зверушек – по ночам совы летали охотиться.
Я далеко не сразу отыскал свою Софи. Опять-таки, мне помог Люциус. Софи сидела в углу, в небольшой нише, примерно, на уровне моей головы. Я подставил руку, и она забралась по ней ко мне на плечо. Я ласково, с нежностью гладил её пёрышки, а она принялась осторожно хватать меня клювом за пальцы, выражая тем самым свою привязанность. Малфой, с трудом сдерживая смех, криво усмехнулся. Мне он в тот момент показался просто отвратительным.
- А я ничего не захватил с собой, чтобы покормить тебя, - извиняясь, ласково сказал я своей сове. Я порылся в карманах: - Разве, что, кусочек печенья. – Я слегка раскрошил его и протянул Софи на ладони. Моя сова всегда с удовольствием принимала пищу у меня из рук.
Люциус свысока наблюдал за этой сценой.
- Не беспокойся, - наконец, холодно заявил он. – Она сама себя прокормит. Их тут и так кормят, и ещё они на охоту летают.
- Это понятно, - ответил я.
- Ну, всё, хватит. Пошли на обед. Дорогу сюда в следующий раз сам найдёшь?
- Постараюсь.
- Пошли.
Я отпустил сову и снова побежал следом за Малфоем, в Большой зал.
А после обеда у нас был урок заклинаний. Учитель заклинаний, профессор Флитвик был очень маленького роста, урок вёл стоя на своём столе, на огромной стопке книг. От матери я слыхал, что он в Хогвартсе, также, занимает должность декана факультета Рейвенклоу. Он был уже довольно старенький, ещё мама моя у него училась. Учителем он был весьма толковым, как и профессор МакГонагалл, но не столь строгим, и, тем не менее, от учащихся также требовал прилежания и дисциплины. Урок профессор Флитвик начал с того, что ознакомился с классом по журналу. Голосок у него был тонкий, писклявый – тенор-альтино. А после - рассказал нам немного о своём предмете и отпустил нас до следующего урока.
На сегодня с занятиями было покончено, и я, вместе со всеми, вернулся в свою спальню. По дороге в нашу гостиную Малфой вёл беседу со своими друзьями-громилами Крэббом и Гойлом, учил их уму-разуму: Крэбб сегодня ухитрился написать конспект по истории магии в той же тетради, где писал конспект по трансфигурации – обложки-то одинаковые. Честно говоря, я был куда более внимательный и собранный, чем Крэбб, но я никогда, ещё с начальной школы, не заводил себе одинаковых тетрадей, чтобы сразу было ясно, какой предмет. Вот и сейчас, загляни я в свою школьную сумку, мне с первого мгновения становилось ясно: коричневый конспект – это трансфигурация, в чёрной обложке – история магии, а бордовый я приготовил для заклинаний, только на заклинаниях мы в тот день ничего не писали.
Гойл тоже сегодня сумел отличиться: после истории магии он плохо закрутил пузырёк с чернилами, и теперь у него вся сумка, и всё её содержимое, были залиты разноцветными чернилами. Крэбб и Гойл слушали Малфоя с тупым выражением на лицах, казалось, они были не в состоянии понять, чего он от них хочет, а Малфой говорил, что они здесь должны сами смотреть за собой, и за своими вещами, и уметь сосредоточиться на деле, но скорей всего, его речи были слишком сложны для их неразвитых умов. Я шёл чуть позади них и молчал. Я предпочитал не вмешиваться. Мы брели холодным тёмным коридором подземелья. Я припомнил пароль: «Сердце дракона». Но Малфой сказал его раньше, когда мы остановились у каменной стены.
Вновь очутившись в своей спальне, я залез под полог и прилёг на кровать. День сегодня выдался довольно насыщенным, мне пришлось побегать. Я задремал.
Разбудил меня Люциус Малфой и сказал, что если я не хочу остаться без ужина, то должен поторопиться. Я не замедлил подняться с постели.

Так начался мой первый учебный год в Хогвартсе. Потянулась рабочая неделя. Я постепенно свыкался с новой жизнью, включился в процесс учёбы. Если раньше я жил среди магглов, как иностранец, выросший в чужой стране, то здесь меня со всех сторон окружал магический мир. Во мне продолжали бушевать противоречивые чувства: хоть я дома, отчасти, и ощущал себя в обществе магглов «иностранцем», но, в то же время, я не был чужаком для жителей нашего городка, для своих одноклассников и учителей, хотя, никто из них и не знал меня по настоящему, там все относились ко мне доброжелательно, или, по крайней мере, ровно, за исключением, разве что, отца. И там я чувствовал себя уверенно. Здесь же, да, с одной стороны, я ощущал себя в своей стихии, с первых же уроков я понял, что магия – это моё призвание, смысл моей жизни, но место было новое, жизнь другая, люди незнакомые, я был вдали от дома и поначалу пребывал в некоторой растерянности.
Дома у меня была своя комната. Здесь же мне приходилось делить спальню ещё с четырьмя мальчиками, но, к счастью, они вели себя относительно тихо и меня не трогали.
Территория Хогвартса в несколько раз превосходила территорию нашего Рабочего посёлка. Замок тоже был огромный: перебираясь из одного класса в другой, запросто можно было заблудиться, каждый день приходилось поблуждать, чтобы найти новый кабинет, или туалет, или библиотеку. Но это было ещё терпимо. Меня всерьёз беспокоило то, что волшебное сообщество встретило меня враждебно, я, конечно, понимал, что мальчики, поступившие на Гриффиндор – это далеко не всё волшебное сообщество, но я уже с первого дня пребывания в Хогвартсе ощутил, что обстановка в школе довольно напряжённая. Если в нашем посёлке, в общем-то, все были равны, выставляться особых поводов не было, все в основном, принадлежали одному классу, и среди нас не было «лучших» и «худших», то здесь во всю процветало неравенство и притеснение одних волшебников другими. Поводы для притеснения были разные. В Хогартсе было много таких ребят, которые, как и я, жили среди магглов, а некоторые и вовсе выросли в семьях магглов – так, в каком-то дальнем поколении приблудился какой-то волшебник и передал своему дальнему потомку магические способности. Таких детей кое-кто из студентов Хогвартса называл грязнокровками. Ребята, естественно, обижались, вследствие чего то и дело вспыхивали конфликты, в основном, в коридорах. Особенно разжигал их Люциус Малфой, который, как я убедился при первой же с ним встрече, невероятно гордился чистотой крови и ставил это превыше всего. К тому же, он отличался злобой и жестокостью, что меня весьма настораживало и даже пугало. В первые же дни своего пребывания в Хогвартсе я понял, что матушка была абсолютно права, когда предостерегала меня, чтобы я больше молчал, особенно не распространялся об отце и никому не говорил о том, что он маггл. Неизвестно, знал ли об этом Люциус, но я был на его факультете, и он, если и догадывался о чём-то, или что-то слыхал от родителей о моей семье, то тоже предпочитал помалкивать. Я был ему полезен, он это усвоил с первых уроков магии, и тоже предпочитал со мной не ссориться.
Ещё Малфой гордился колоссальным богатством своей семьи, и презирал тех волшебников, чьё финансовое состояние было невелико. Если он в Хогвартсе встречал ученика в поношенной школьной форме, он не мог спокойно пройти мимо и не высказать своего презрения по поводу его одежды, а заодно, и денежного капитала его родителей, или, хотя бы, презрительно скривить губы. Как-то раз, он начал высказываться по поводу школьной мантии и учебников нашего однокурсника Кевина Севиджа. Кевин тоже учился на Слизерине и ночевал с нами в одной спальне, но держался немного особняком, предпочитая общаться со старшим братом или с девочками. Кевину школьная форма и все учебники, а также и некоторое иное имущество досталось в наследство от старшего брата. И Малфой не удержался от того, чтобы не высказать своего презрения по поводу поношенных вещей Кевина. Но Кевин пригрозил Люциусу, что приведёт с пятого курса своего брата: «Тебе кажутся смешными его учебники, посмотрим, покажется ли тебе смешным он сам». Люциуса словно холодной водой окатили. С братом Кевина дело иметь было небезопасно и так по многим причинам, но прежде всего, Севидж-старший был капитаном сборной Слизерина по квиддичу, а это для Малфоя значило немало – он сам в следующем году собирался вступать в команду, и ссориться с капитаном было для него в высшей степени неразумно.
А вообще, Гектор Севидж был личностью, выделяющейся из общей массы людей. И как личность, невольно вызывал интерес. С одной стороны он был человек открытый, с прямой душой, с другой – отнюдь не был склонен откровенничать на каждом шагу. Как я обратил внимание с первых же дней по приезду в Хогвартс, ребята его уважали, причём, не только студенты Слизерина. Гектор умел завоёвывать симпатию, и умел устроить так, чтобы его недоброжелатели молчали. Но, надо сказать, народ к нему тянулся, он был довольно общительный и компанейский, его братишка был куда более замкнутый.
Братья Севиджи говорили с сильным йоркширским акцентом. Когда они говорили с другими студентами или учителями, они переходили на чистый английский, но общаясь друг с другом, говорили только по йоркширски, что, между прочим, также действовало Малфою на нервы. Из разговоров в гостиной Слизерина я узнал, что они живут в Верхнем Флегли в Йоркшире. А ещё – что их отец работает машинистом «Хогвартс-экспресса». Всего этого уже было для меня достаточно, чтобы считать Севиджей интересными людьми. А ещё, Малфой, однажды, злорадным тоном сообщил мне, Крэббу и Гойлу, что у Севиджей имеются родственники на Рейвенклоу.
Но что меня немало озадачивало, так это то, что, хотя школьная форма и была у меня с иголочки, но учебники почти что все были мамины и вид имели далеко не новый, а также, у меня имелось и немало других вещей, доставшихся от матери, как, например, школьный чемодан, учебный телескоп, или набор инструментов для приготовления волшебных зелий, и при всём этом, Малфой ни разу не заикнулся насчёт моих вещей, что само по себе было довольно странно. В довершение ко всему, я носил на руке маггловские часы, механические, недорогие, с двумя бронзовыми стрелками. Волшебникам по традиции часы дарят к совершеннолетию, но матушка моя была категорически не согласна со столь старомодной и недемократичной традицией. Она считала, что чем раньше я разберусь в том, что такое время, тем скорее начну его ценить. Сама она носила на руке часы с семи лет, к семи годам одела их на руку и мне, и научила ими пользоваться. Свои маггловские часы я теперь прятал под рукавом, в то время, как в начальной школе гордо носил напоказ – часы у нас носили не все ребята, а только те, кому позволяли родители. Но как я вскоре обратил внимание, в Хогвартсе маггловские часы носили многие юные волшебники и ведьмы, коль волшебные часы были для них в ближайшее время недоступны. Но Малфой меня за маггловские часы вряд ли стал бы уважать.
У меня не было старшего брата, и заступиться за меня здесь, в общем-то, было некому, но Малфой никогда ни словом не высказался ни по поводу моих старых учебников, ни по поводу моего слегка потёртого чемодана, в уголке которого матушка в конце лета начертала с помощью волшебной палочки мою фамилию, и ни о чём другом. А моих часов он вообще не видел. Но время от времени он бросал на меня несколько удивлённые взгляды. Похоже, я внушал ему немалый интерес как личность. Я был для него загадкой. Но я прекрасно понимал, что доверять такому человеку, как Малфой, нельзя ни в коем случае, и что настоящим другом он для меня никогда не станет.
Не менее скверным нравом отличалась Беллатриса Блэк, разделявшая с Люциусом Малфоем практически все взгляды, и, при всём этом, обладавшая куда более неуравновешенным темпераментом, но с ней мне приходилось общаться куда меньше.
Также, возмутительно вели себя Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Они не гордились чистотой крови, хотя и были чистокровными волшебниками, но c неукротимым рвением совершали нападения на учеников, просто так, забавы ради; уже в первые дни своего пребывания в Хогвартсе они прославились хамским, бесцеремонным отношением к окружающим, пакостили на каждом шагу, и безо всякого зазрения совести нарушали школьные правила. Но самым ужасным в них была их жестокость, в которой они не уступали Малфою, Крэббу и Гойлу, хотя они искусно скрывали её за своими улыбками. Если им кто-либо не нравился, то они его нещадно преследовали, и их беспардонность, при этом, не знала границ. Меня они невзлюбили в первый же вечер, не успел я ещё переступить порог школы, и я некоторое время никак не мог понять, за что. Но им просто нужен был кто-то, над кем можно было поиздеваться. Особой гнусностью отличался Поттер. Казалось, он был вовсе лишён такого морального качества, как совесть. Он был невероятно тщеславен, любил постоянно находиться в центре внимания, и нуждался в том, чтобы об кого-то вытирать ноги, для самоутверждения.
В этой же компании находились Питер Петтигрю и Римус Люпин, но во всех выходках эти двое предпочитали держаться в стороне, Петтигрю – из трусости, а Люпин – из скромности.
Римус Люпин был бледным, болезненным ребёнком, и, как я выяснил позже, его история была совсем не весёлая. Люпин был куда скромнее своих приятелей, он обычно не позволял себе того, что позволяли себе они, но и не вмешивался в их грязные дела, предпочитая этого не замечать, даже, когда его избрали старостой Гриффиндора.
Как я не раз замечал, поодиночке они на меня никогда не нападали, а только вчетвером, из опасения получить сдачи. А вообще, их так и тянуло на хулиганские поступки. В первый же школьный день завхоз Филч поймал их на месте преступления: они обстреляли навозными бомбами его кошку Миссис Норрис, столкнувшись с нею в одном из коридоров, под восторженные вопли студентов младших курсов. Филч страшно рассердился, пожаловался профессору МакГонагалл, которая была деканом факультета Гриффиндор, и назначил им наказание: вручную, без применения магии, отмывать закопченные окна в каком-то кабинете, которым уже давно не пользовались. Такие наказания были как раз в духе Филча, так что в Хогвартсе никто из учеников не хотел ему попасться в неподходящий момент в неподходящем месте.

С первых же дней пребывания в Хогвартсе, я заметил, что наш факультет остальные три недолюбливают, и это, ещё, мягко говоря. Да, и, Слизерин держался особняком ото всех. Не стану отрицать, именно среди наших ребят преобладали такие, которые превыше всего ставили чистоту крови, но, всё же, такого мнения придерживались у нас далеко не все, а также, чего греха таить, среди представителей иных факультетов, тоже встречались ценители чистой крови, только там на эту тему говорить было не принято. В скором времени, я, постепенно, в большей или меньшей степени познакомился со всеми студентами нашего факультета, но ни с кем из них особо не общался, друзей пока не заводил. Встречались, конечно, среди наших и злобные, высокомерные воображалы, вроде Малфоя или Беллатрисы, но многие студенты-слизеринцы, как я заметил, были вполне нормальные люди. Конечно, все они стремились себя показать, жаждали успеха, были в большей или меньшей степени властные натуры, но при этом и не мешали жить другим, и к успеху своих товарищей относились спокойно, отдавая отчёт, что каждый имеет право на успех, славу и лидерство, но если ты претендуешь на эти вышеуказанные привилегии, так докажи, и не пустыми словами, а делом, что ты достоин такой чести.
Выражать какую-либо неприязнь по отношению к своим, у слизеринцев спокон веку было не принято, во всяком случае, в открытую, в то время как по отношению к чужим многие из наших проявляли весьма откровенное недоброжелательство. Но студенты с других факультетов тоже относились к нам довольно неприязненно. Почти что все представители Гриффиндора, Рейвенклоу и Хаффлпаффа утверждали, что Слизерин – это сплошное сборище чёрных магов, и что все мы – «само зло во плоти», давали нам и прочие неблаговидные характеристики. Особым рвением здесь отличался Гриффиндор. Не только Поттер и Блэк, но и многие другие гриффиндорцы изначально смотрели на нас как на врагов, с какой-то патологической ненавистью и отвращением, так же, как и Люциус Малфой смотрел на нечистокровных волшебников. А многие малыши с факультетов: Гриффиндор, Хаффлпафф и Рейвенклоу смотрели со страхом на студентов Слизерина, уже заранее ожидая от нас чего-нибудь скверного, правда, подчастую, не без оснований.
Я долго ломал голову над тем, почему так сложились взаимоотношения между представителями четырёх факультетов Хогвартса. И в конце концов решил взять здесь в библиотеке «Историю Хогвартса», и перечитать её заново.
Что и говорить, школа Хогвартс с давних пор таила в себе немало загадок, с самого начала её основания. Хогвартс изначально был полон тайн.
Более, чем тысячу лет назад школу основали четверо величайших чародеев. Каждый из них был талантливым магом и яркой личностью. Каждый оставил свой след в истории магии, сделал множество научных открытий, ценных изобретений.
Первый директор Хогвартса – Годрик Гриффиндор, «отчаянный храбрец, хозяин дикой северной равнины»[«История Хогвартса», глава 2 (прим. автора)]. Он действительно готов был пойти на риск ради благородного дела, но, порой, его храбрость переходила в безрассудство. Гриффиндор отличался буйным и, в то же время, весёлым нравом. Он пользовался популярностью среди волшебников, был желанный гость во многих домах волшебных семей.
Его замок был расположен на границе Шотландии и Англии, в западной части острова, стоял посреди равнины, гордо возвышаясь над пустошью, и был виден далеко вокруг. Летом равнина была вся в зелени, зимой – белой от снега. Природа в том краю была довольно суровой. Зима длилась долго, была снежной и ветреной. Несколько позднее, рядом с его замком, меж зелёных холмов, разрослась целая деревня, населённая преимущественно волшебниками. Она получила название Годрикова впадина. Здесь были родовые гнёзда многих волшебных семей, и эта деревня стала свидетельницей множества легендарных событий.
Роувина Кандида Рейвенклоу прославилась силой своего ума. К тому же, она была ещё и видная, красивая женщина с длинными тёмными волосами и синими миндалевидными глазами. Также, она отличалась суровым нравом. Но по своей сути, Роувина Рейвенклоу была добра и справедлива, однако, в людях прежде всего ценила ум. В своё время она создала себе уникальную диадему, которая не просто служила дамским украшением, а прежде всего, стимулировала деятельность мозга. Тут, поначалу, я не вполне её одобрял. Хотя, сам я тоже всегда ценил ум и сообразительность, но также придерживался мнения, что свои мозги надо развивать самостоятельно, без каких-либо дополнительных стимуляторов. Но не так давно у меня возникла гипотеза, что диадема Рейвенклоу имела в своей основе магнит, а он оказывает крайне положительное воздействие как на мозг, так и на весь организм в целом. Однако, диадема Роувины Рейвенклоу была безвозвратно утеряна при каких-то тёмных обстоятельствах, и теперь оставалась запечатлена лишь на некоторых портретах и статуях Рейвенклоу.
Дом Роувины Кандиды Рейвенклоу стоял в прекрасной, зелёной, солнечной долине под синим небом, на территории Уэльса, невдалеке от морского побережья, и, казалось, сам сиял в лучах яркого солнца. Место, судя по многочисленным описаниям, было довольно живописным и располагало к гениальным идеям и оптимистичному настроению, как сказано в «Истории Хогвартса», в этой местности вас не покидало ощущение свободы, простора и одухотворённости.
Хельга Пенелопа Хаффлпафф обитала вместе со своим семейством в небольшом уютном особняке, в тихой, мирной «Сонной лощине», в Йоркшире. Она отличалась невероятным добродушием и трудолюбием и была очень милой и весёлой женщиной. Она была маленького роста, немного полноватая, и розовощёкая. На портрете её миловидное лицо изящно обрамляли золотистые локоны, которые очень мило сочетались с её золотистыми веснушками. А её большие голубые глаза излучали тепло и радость. Её улыбка была слегка наивна, но удивительно искренняя, от всей души, и озаряла всё лицо. Но Хельга Хаффлпафф действительно была добра и отзывчива, готова была любого поддержать в трудную минуту, каждому протянуть руку помощи. Оттого, пожалуй, она, подчастую, и оказывалась «на задворках», поскольку всем и каждому готова была уступить, помочь бескорыстно, а на свои личные дела времени у неё оставалось меньше. И, всё же, она была умна и предприимчива, ей также принадлежит множество открытий и гениальных изобретений, в научной деятельности она ничуть не уступала своим коллегам. Говорили, что эта волшебница превосходно разбиралась в ботанике.
И хитроумный владыка топей Салазар Слизерин. Не стану отрицать, этот волшебник действительно был себе на уме, в нём был силён дух авантюризма, и он отличался тщеславием. Магглам он не доверял, и не без оснований. В ту пору волшебники и магглы ещё жили не таясь друг от друга, но магглов настораживали необычные для них способности волшебников, которые были им не понятны, они яростно преследовали магов, обвиняя нас в том, что наши способности исходят от нечистой силы, постоянно то здесь, то там вспыхивали стычки между магами и магглами, и волшебникам, порой, тоже доставалось от магглов. Семья Салазара Слизерина встречала достаточно жестокости со стороны немагического сообщества, впрочем, в долгу они не оставались.
Замок Салазара Слизерина возвышался над пустошью в одном из самых глухих районов Девоншира, и из всех его окон, витражей и бойниц, со всех башен, открывался вид на болота. Нетрудно догадаться, что этот пейзаж был весьма уныл, нагонял тоску, и в целом, внушал мрачные мысли. А также таил в себе какое-то мрачное притяжение. А сам владелец местности имел весьма сомнительную репутацию и в мире волшебников. Его привлекала тёмная магия, самые малоизведанные её стороны, его неудержимо притягивало к себе всё, что было окутано мраком, как, впрочем, и меня. И всё это вполне можно было понять, но Салли Слизерин был жесток, что отталкивало от него многих. Ещё он мог говорить со змеями, что тоже создавало ему неблаговидную репутацию. Среди волшебников ходит мнение, что таковой дар является признаком чёрного мага. Но, в наши дни почти что и не осталось змееустов – волшебников, умеющих разговаривать со змеями, змееязычных волшебников, а чёрные маги и тьма, и всеобщее мировое зло, как были, так и продолжают существовать, и будут всегда, пока стоит этот мир.
Конечно, Слизерин тоже по своему был умён, но у него, в большинстве случаев, хитрость преобладала над мудростью, ему, даже, было присуще какое-то женское коварство. Подобно многим заносчивым магам, он превыше всего ценил чистоту крови, и в конечном итоге, это, плюс его несдержанный нрав, не довели его до добра. Карьера его не сложилась, его потомки промотали почти всё семейное достояние и, в конце концов, влачили жалкое, беспросветное существование в нищете. А последний его потомок по прямой линии стал одним из самых тёмных волшебников в истории нашего мира, много зла и пролитой крови было на его руках, но об этом речь пойдёт несколько позже.
Четверо вышеперечисленных гениальных чародеев решили «собрать со всей Британии юнцов, склонных к магии»[«История Хогвартса», глава 6, (прим. автора)], чтобы передать им свои знания и навыки. Решили создать свою школу, и с этой целью воздвигли замок на территории Шотландии, как раз невдалеке от владений Годрика Гриффиндора. Теперь уже точно не известно, кто дал замку это название, «Хогвартс», в переводе с древнемагического означающее «вепрь», однако изображений диких вепрей здесь немало, а два крылатых каменных вепря спокон веку «охраняют» ворота замка, возвышаясь по обе стороны, на каменных столбах.
Как только замок был построен, в школу были приглашены первые ученики. Каждый из основателей Хогвартса организовал свой факультет и выбирал себе подопечных по тем моральным качествам, которые больше ценил.
Гриффиндор ценил отвагу и благородство, хотя, в теперешних гриффиндорцах я что-то этих качеств не замечал.
Рейвенклоу, естественно, собирала у себя тех, кто отличался сообразительностью, остротой ума.
Слизерин принимал к себе тех, кто отличался властностью, и в ком присутствовал дух авантюризма. Решительность и сообразительность он тоже ценил, однако, даже при всех вышеперечисленных качествах, Слизерин категорически отказывался принимать на свой факультет тех юных магов, которые не являлись чистокровными, однако, нечистокровные волшебники на Слизерин тоже проникали – невозможно ведь уследить за каждым и выявить наличие маггловской крови – и мой пример тому лишнее доказательство, так было на протяжении веков и будет продолжаться до тех пор пока на этой земле стоит Хогвартс. А иногда Салли Слизерин и сам был готов закрыть глаза на происхождение кого-то из своих подопечных, но, разумеется, никому из посторонних в этом не признавался.
Хаффлпафф ценила в людях трудолюбие, а так же, доброту, отзывчивость, честность, однако она готова была принять к себе каждого, и так уж вышло, что на её факультете собрались те, кого не решались принять к себе остальные основатели Хогвартса, и к её факультету у остальных трёх, непроизвольно возникло какое-то пренебрежительное отношение. Малфой так и вовсе утверждал, что в Хаффлпаффе учатся одни тупицы, опять-таки, глубоко заблуждаясь в силу своего неукротимого высокомерия и неразвитости ума. Однако, выдающиеся выпускники выходили и из Хаффлпаффа, так как ценившиеся там качества также немало значат, и неталантливых людей, как известно, не бывает, нужно лишь раскрыть в себе свои таланты и развить их, только многим это делать попросту лень.
Каждый из факультетов Хогвартса спокон веку имел свою символику.
Символом Слизерина была серебряная змея на зелёном фоне, поскольку, основатель факультета был змееуст, и был весьма неравнодушен к этим пресмыкающимся. И вообще, очень многие слизеринцы любили держать при себе змей в качестве домашних любимцев. Я тоже давно уже хотел завести себе ручную змею, да всё никак не собрался – не было времени.
Символом Рейвенклоу был бронзовый орёл на голубом фоне. Рейвенклоу очень любила этих гордых отважных птиц. Мне, признаться, они тоже нравились, в небе над Хогвартсом мне нередко случалось видеть орлов – зрелище было достойно восхищения. Невдалеке от Хогвартса возвышались горы, там, в скалах, и гнездились орлы.
Хаффлпафф символизировал симпатичный чёрный барсук на ярко жёлтом фоне. Барсуки водились в Сонной лощине, откуда была родом Хаффлпафф, и она сама с ними дружила. Она, вообще, очень любила животных.
А символом Гриффиндора был приготовившийся к прыжку золотой лев на пурпурно-красном фоне. Похожий лев был и на родовом гербе Годрика Гриффиндора, и Гриффиндор сам своим внешним видом напоминал льва, а также, были сведения, что он и рождён был под знаком Льва.
Да, и, вообще, все четверо основателей Хогвартса дали своим факультетам символику своих фамильных гербов.
Поначалу, все волшебники в Хогвартсе, как студенты, так и преподаватели, вроде бы, сосуществовали мирно. Учителя обучали студентов магическим наукам, юные волшебники и ведьмы постепенно набирались опыта, приобретая новые знания, но в какой-то степени все здесь, изначально, были соперниками друг другу, и дух соперничества со временем всё разрастался. Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор поначалу были друзьями. Но, это были друзья-соперники. Слишком уж разные были они по своей сути, постоянно расходились во мнениях, не желая идти друг другу на уступки, и кончилось тем, что совместная деятельность их разделила. Началось с того, что они выхвалялись друг перед другом своими заслугами перед обществом, своими научными открытиями, причём, чем дальше, тем больше. Также, возникало множество разногласий в жизненных взглядах и идеях. Способствовало конфликтам и то, что оба они были слишком гордые, властные и упрямые, каждый жаждал быть лидером. Рейвенклоу и Хаффлпафф пытались их помирить, но у них ничего не выходило. Но практически во всех спорах женщины принимали сторону Гриффиндора, Слизерин был для них странен и непонятен. В результате чего Салазар Слизерин остался совсем один, не понятый никем. С Гриффиндором они окончательно рассорились. И в конце концов они сошлись в поединке. Кто конкретно победил в этой дуэли, уже никто точно не знает. Гриффиндорцы кричат, что победил Гриффиндор, а слизеринцы утверждают, что в этом магическом поединке победу одержал Слизерин. А рейвенкловцы говорят, что конкретной победы никто не одержал, что Гриффиндор и Слизерин тогда пальнули друг в друга по нескольку заклятий, потрепали друг друга, конечно, изрядно, да и разошлись в разные стороны. Но, в итоге, дело кончилось тем, что Салазар Слизерин, озлобленный и обиженный, покинул школу. А его факультет продолжал пользоваться в Хогвартсе дурной славой. Не стану отрицать, факультет Слизерина за всю историю Хогвартса выпустил большее количество чёрных магов, чем остальные три вместе взятые, но, пожалуй, даже не потому, что у студентов Слизерина была такая особенность, а скорей от того, что изначально, на протяжении всего существования Хогвартса, испытывали по отношению к себе недоброжелательное отношение остальных, в результате, назревало озлобление, которое порождало нездоровые мысли и поступки. Конечно, слизеринцы и сами были не без греха, но если волшебнику на протяжении длительного времени постоянно говорить, что он чёрный маг, то на уровне подсознания, он начнёт непроизвольно следовать этому внушению. Но и из выпускников других факультетов тоже, бывало, выходили тёмные маги. Но, также, в скором времени я сообразил, и убедился в этом на деле, что даже, если ты иногда и применяешь тёмную магию, то это отнюдь не означает, что ты тёмный маг, но можно и не являться тёмным магом, даже, не применять тёмной магии, но при этом быть последним негодяем и подлецом.
В отличие от мужчин, Рейвеклоу и Хаффлпафф были неразлучные подруги, между ними никогда не возникало серьёзных разногласий, и даже если они в чём-то расходились во взглядах, они не теряли уважения друг к другу. Они всегда прекрасно между собой ладили. Были они в хороших отношениях и с Годриком Гриффиндором.
И тем не менее, с тех самых пор, дух соперничества не покидал стен Хогвартса.

5
Переезд в Хогвартс был первым значительным переломом в моей жизни. Раньше я жил себе дома, в школу уходил на пол дня, и после полудня, как правило, возвращался домой, если не оставался на репетиции хора или не бежал с ребятами играть в футбол, или ещё что-нибудь в этом же роде. Теперь же, я круглосуточно пребывал в школе, а мой дом находился отсюда за тысячу миль. Ещё, признаюсь, я никогда не был большим любителем прогулок, хотя, и понимал, что свежий воздух полезен для здоровья. Но, раньше я бывал на свежем воздухе куда чаще, чем теперь, хотя бы, потому, что для того, чтобы пройти от дома до школы, надо было пройти почти через весь городок, а потом, по окончании уроков, проделать весь этот путь обратно, да и школьные друзья регулярно вытаскивали меня из дому. Здесь же, необходимость покидать стены замка почти, что полностью отсутствовала, разве, что, на большой перемене я иногда выходил на школьный двор вместе с Люциусом, да и Люциус не был большим любителем прогулок на свежем воздухе. И всё же мне хотелось обследовать территорию замка. Между прочим, если не считать Люциуса с его компанией, то я был здесь совсем один, со мной почти что никто не заговаривал, да и сам я никому не навязывал своё общество.
Но второго сентября, уже после ужина, я решил прогуляться вдоль берега озера – вечер был тёплым и ясным, до отбоя ещё оставалось достаточно времени, и я решил им воспользоваться. Прогуливаясь у озера, я увидел, как несколько первокурсников с Гриффиндора и Хаффлпаффа, с диким смехом и шумом, ломают кусты, повисая и раскачиваясь на тонких ветках. Такого варварства мне прежде наблюдать не приходилось – в рабочем посёлке никто из ребят до такого не опускался, тем более на школьной территории.
- Немедленно перестаньте ломать кусты! – возмущённо крикнул я ребятам. – Это запрещено школьными правилами!
Проходившая мимо рыжеволосая девчонка, поступившая на Гриффиндор, которая ещё вчера на лестнице мерила неодобрительным взглядом меня и моих противников, сейчас обернулась в мою сторону, с любопытством на меня посмотрела и засмеялась.
Я смерил её холодным взглядом:
- Я, кажется, ничего смешного не сказал.
Но, она снова рассмеялась, обернулась ко мне спиной и пошла дальше, в направлении леса, где возле самой опушки стояла хижина лесничего. По каким-то неуловимым признакам чувствовалось, что она росла среди магглов: то ли туфли у неё были такие же, как у старшей сестры Джимми, то ли пластмассовые цветочки у неё в волосах были, как у младшей сестрёнки Джо, но уверенности в себе ей было не занимать. Ещё, как мне показалось, она, каждый раз, неодобрительным взглядом смотрела на мою причёску. Наверное, она считала, что волосы у меня слишком длинные, во всяком случае, для мальчика, и это тоже её раздражало. Её волосы были не намного длиннее, чем у меня, они едва доходили ей до середины спины. А я всегда ношу волосы до плеч, что, между прочим, создаёт своего рода защитную энергетическую ауру, лишь, когда я был совсем маленьким, мама меня иногда подстригала чуть-чуть покороче, но стригла она меня всегда очень осторожно, чтобы эту ауру не повредить.
Однако, после моего замечания, хулиганившие малыши перестали ломать кусты и побежали вдоль берега озера. А я снял ботинки и носки, подвернул штанины брюк и прошёлся по воде на отмели. Солнце опускалось за горизонт, небо на западе окрасилось в багряные тона, оно отражалось на поверхности озера, и крошечные волны поблёскивали в лучах заката. Я с наслаждением ступал по прохладной воде босыми ногами, ощущая подошвами мягкое песчаное дно. Затем ко мне присоединился Кевин Севидж, который ночевал с нами в одной спальне, и предложил искупаться в озере целиком. Недолго думая, мы с ним разделись до трусиков, сложили одежду на берегу и с удовольствием выкупались в нашем озере, несмотря на то, что вода была уже достаточно прохладной. Лишь заставшая нас за этим занятием мадам Помфри сказала нам: «Смотрите, не простудитесь, дети». Но, мы не плавали долго, и, поскольку время было уже довольно позднее, вскоре вылезли из воды, оделись и вернулись в замок, в подземелье Слизерина, в нашу спальню.

Хотя задавали нам на уроках здесь достаточно, и я, бывало, уставал, учиться мне нравилось. Предметы, конечно, были до какой-то степени сложные, но все они были невероятно увлекательны.
Три раза в неделю, в огромных оранжереях у нас проходили занятия по травологии, где профессор Спраут – невысокая, полноватая и довольно приветливая дама обучала нас уходу за волшебными растениями и грибами. Поскольку я уже давно выучил наизусть свой учебник по травологии, вместе с цветными картинками, то теперь горел нетерпением увидеть все эти растения живьём. Работать в школьных оранжереях мне нравилось.
Каждый вторник, ровно в полночь у нашего класса начинался урок астрономии. Эти уроки проходили на самом верху, на площадке астрономической башни – самой высокой башни замка. Вела уроки астрономии в то время в Хогвартсе профессор Вероника Коннолли. Это была молодая, очень красивая, и не менее умная и талантливая волшебница. Урок она вела крайне увлекательно, каждый раз рассказывая нам что-либо новое и невероятно интересное. Ко мне она с первого урока прониклась симпатией за моё увлечение астрономией, и я отвечал ей взаимной симпатией. Она всегда готова была меня выслушать и с удовольствием отвечала на все мои вопросы, и я с не меньшим удовольствием её слушал.
Мы изучали ночное небо, звёзды и планеты, наводя на них волшебные телескопы. Эти занятия мне очень нравились, я мог часами смотреть восхищённым взглядом в звёздное небо, и с увлечением познавал его строение. У меня дух захватывало от восторга: эти загадочные бесконечные глубины космоса таят в себе столько неизведанного, поколения учёных, маги и магглы, постоянно совершают открытия, одно невероятнее другого, а загадок и необъяснимых явлений становится всё больше. Астрономией я увлекался ещё до Хогвартса, так как эта наука была полна тайн, а меня всегда интересовало всё таинственное. К тому же, мне нравилось бодрствовать по ночам, и отправляться в постель я обычно предпочитал попозже.
С нетерпением ожидал я первого урока Защиты от тёмных искусств. Силы тьмы тоже таили в себе немало загадочного и неизведанного, зловещую опасность, и я уже тогда понимал, что требуется немалое мужество, отвага, сила духа, изобретательность, находчивость, знания и навыки, чтобы противостоять им. Ещё задолго до того, как я прибыл в Хогвартс, для меня представляли немалый интерес тёмные силы и борьба с ними. Для окружающих меня магглов это было не более, чем страшная сказка. Я же с детских лет был вынужден признать, что это действительность. Чего скрывать, мальчишкой я боялся, но страх плохой помощник, он не выход из положения. Уже тогда я понял, что если закрывать глаза на опасность, то этим можно привести себя к гибели, но и безумно кидаться в бой тоже глупо. Чтобы победить врага, его надо знать. Надо всегда знать, с чем имеешь дело. И я решил изучать тёмные силы, их происхождение. Я задавал множество вопросов матери, потом прочёл свой учебник по защите от тёмных искусств, и вскоре сделал вывод, что какими бы опасными и жуткими ни были силы зла, противостоять им – вполне посильная задача, надо лишь найти их слабые стороны, найти правильный выход из ситуации, применить нужные средства защиты. Но на деле всё это не так просто – надо найти действительно правильный выход из опасной ситуации, и успеть вовремя дать отпор, и я знал, что должен этому научиться. Меня это захватило. Познания о враждебных нам силах и умение противостоять им, борьба со злом – что может быть лучше? Борьба со злом всегда представлялась мне воплощением героизма. Как и каждый мальчишка, я мечтал о подвигах, хотел быть героем. Дома я прочёл о борьбе с вампирами, и о том, как противостоять направленному на тебя заклятию, и о многом другом. И чем глубже я познавал тёмные искусства, тем меньше они мне внушали страх, и, отправляясь в Хогвартс, я был уверен, что приобретя определённые навыки, со временем, если в дальнейшем мне предстоит столкнуться с силами тьмы, то дать достойный отпор я смогу.
Но на первом же уроке Защиты от тёмных искусств я был разочарован. Предмет вёл, как мне, да и не одному мне, показалось, немного повредившийся в уме молодой человек, который рассказывал нам разные небылицы, невероятные истории о том, или ином подвиге какого-нибудь чародея, при этом довольно мало уделяя внимания самим способам борьбы с тёмными силами, концентрируясь лишь на красочных сценах, с целью создать больший эффект. Всё это было безо всякого порядка и связи, и мне очень скоро стало неинтересно. Наш учитель, профессор Рекс Стаут, ни на одном уроке не дал нам ни одного дельного совета, ни разу не объяснял нам, как надо действовать в критической ситуации. Мы не открывали на уроке учебников, не пользовались волшебными палочками, нам даже не приходилось отвечать на вопросы, во всяком случае, имеющие прямое отношение к уроку. Эти занятия были лишены всякого смысла. А, порой, причём, очень часто этот, так называемый, учитель начинал нести и вовсе полнейшую чепуху, что меня почти на каждом уроке так и подмывало наговорить ему дерзостей. Но я не стал спорить с преподавателем, поскольку знал, что этим можно лишь навлечь на себя неприятности, и не только на себя, но и на весь наш факультет, так как за нарушение дисциплины учителя обычно начисляли штрафные очки факультету, на котором учился нарушитель. К тому же, споры с глупыми людьми не дают никаких результатов, во всяком случае, положительных, поскольку, доказать им что бы то ни было попросту невозможно. Но сейчас мне предстояло убедиться на деле, что плохой учитель представляет собой серьёзную проблему в получении учениками достойного образования, поскольку, ничему толковому научить не может. С первого же урока я понял, что мне предстоит изучать этот предмет самостоятельно, во всяком случае, в этом году. Благо, у нас дома имелись нужные книги, были они и в школьной библиотеке.
С не меньшим нетерпением я ожидал и своего первого урока по волшебным зельям, который должен был состояться в пятницу, сразу же после Защиты от тёмных искусств. Зельеварение у нас вёл наш декан, профессор Гораций Слагхорн. Как я уже говорил, приготовление волшебных зелий и снадобий тоже было моим коньком. Те зелья, что я варил прежде, получались удачно, и теперь я жаждал пополнить свой практический опыт. Единственное, что омрачало мой дух, это то, что зельеварение нам предстояло изучать вместе со студентами Гриффиндора. А я замечал, что Джеймс Поттер и Сириус Блэк, мои недоброжелатели с Гриффиндора, не перестают насмешливо и с неприязнью на меня посматривать в коридорах и Большом зале. К счастью, наши столы находились далеко друг от друга.

Кабинет, в котором проходили уроки зельварения, находился в одном из подземелий замка, кстати, недалеко от нашей гостиной. Здесь было темно и довольно холодно. Добираться приходилось длинными, мрачными коридорами, тускло освещёнными факелами. И многим ребятам здесь с непривычки становилось страшновато, но меня этим мрачным и даже несколько зловещим с виду местом было не напугать – я ещё с начальной школы, как вы помните, проявлял интерес к разного рода подземельям, и мне подобные прогулки подземными коридорами старого замка доставляли истинное удовольствие. Да, что там, я ещё в детстве любил лазить в подвал нашего дома. К тому же, в виду того, что наши гостиная и спальни тоже находились в подземелье, и мне за эти дни уже пришлось по ним достаточно побегать, я уже успел привыкнуть к подземельям Хогвартса. Поэтому сейчас я, вместе со своими одноклассниками довольно бойко шагал коридорами подземелий на свой первый урок по приготовлению волшебных зелий.
Мы остановились перед дверью кабинета зельеварения. Гриффиндорцы уже были здесь, они шумно переговаривались. И вот, дверь открылась, и на пороге появился наш улыбчивый декан.
- Добро пожаловать, дорогие друзья, на свой первый урок по приготовлению волшебных зелий! – он широким, радушным жестом пригласил нас войти.
Первым порог его кабинета переступил Люциус Малфой, Слагхорн очень любезно приветствовал его, завязал разговор, задав несколько вопросов об отце Малфоя – судя по всему, они были давние знакомые. Малфой, преисполненный важности, любезно отвечал на все вопросы профессора.
Мы, тем временем, не спеша вошли в класс и расселись по местам. Студенты Слизерина сели с левой стороны, студенты Гриффиндора – с правой. Профессор Слагхорн сперва проверил всех нас по журналу, а затем, сияя, произнёс:
- Приветствую вас, всех здесь собравшихся! Я несказанно рад вас видеть! На наших уроках мы будем изучать приготовление волшебных зелий и снадобий. О, это удивительная и увлекательная наука! Но прежде, чем мы приступим к работе, для начала я вам хочу показать один интересный предмет. – Он подошёл к одному из своих шкафов, достал оттуда какой-то маленький предмет и пустил его по рядам: -Присмотритесь повнимательнее! Может, кто-то из вас знает, что это такое?
Когда предмет дошёл до меня, я обнаружил, что это маленький камушек в форме фасолины. Это же безоаровый камень! Сильнейшее противоядие почти от всех ядов. У нас дома имелось несколько таких, на всякий случай, у мамы в тайнике, она сама мне их неоднократно показывала и давала подробную информацию о том, как их использовать. И точно такой же камушек был на картинке в моём учебнике зельеварения для первого курса, так что догадаться было нетрудно. Я посмотрел и передал камень дальше.
- Ну-с, так как? – спросил профессор Слагхорн, когда безоар прошёл по всем партам и вернулся к нему. Он поднял его повыше: - Кто-нибудь может сказать, что это?
Я тут же поднял руку. Кроме меня, ещё подняла руку девочка с Гриффиндора, та самая девочка с рыжими волосами, Лили Эванс.
- Так-так, отлично! – продолжал улыбаться профессор Слагхорн. – Две руки! Ну, что ж, сперва спросим даму.
Девочка подскочила и начала бойко рассказывать:
- Это безоаровый камень, который служит противоядием от большинства ядов. Его извлекают из желудка козы.
- Очень хорошо! – воскликнул профессор Слагхорн. – Великолепно! Попрошу напомнить мне ваше имя, мисс.
- Лили Эванс, - ответила девочка.
- Браво, мисс Эванс! Десять очков Гриффиндору за точный ответ и блестящие знания! – наш декан сиял от восторга. – Как я рад, когда ко мне в класс приходят талантливые студены!
Щёчки девочки слегка порозовели. Она с довольным видом снова села за парту. Я обратил внимание на то, что Джеймс Поттер, время от времени бросавший на меня едкие взгляды, сейчас в некоторой растерянности и с восхищением смотрел на неё сквозь круглые стёкла своих очков, что само по себе выглядело довольно странно, его взгляд сейчас был несколько отсутствующий и туманный.
А я был немного расстроен тем, что учитель спросил не меня. Тогда бы наш факультет получил десять очков. Но, что ж, девочкам надо уступать.
- Что ж, - продолжал профессор Слагхорн. – Этот вопрос, пожалуй, будет потруднее. Кто скажет, в чём разница между волчьей отравой и клобуком монаха?
Я снова поднял руку, так как знал правильный ответ, недаром я, ещё когда учился в начальной школе, выучил наизусть «Тысячу волшебных растений и грибов». Также, руку вновь подняла Лили Эванс. Профессор Слагхорн опять одарил её своим сияющим взглядом, а затем, чуть ли не с неохотой перевёл взгляд на меня:
- Что ж, давайте теперь послушаем джентльмена с моего факультета. Прошу, мистер Снэйп!
Я встал с места и спокойно принялся рассказывать:
- Волчья отрава и клобук монаха – это одно и то же растение, так же, известное, как аконит.
- Браво! Браво! – воскликнул профессор Слагхорн, даже не дав мне договорить. – Вы добились неплохих познаний в магических растениях, мистер Снэйп! Я начисляю десять очков Слизерину.
Я, тоже немного смущённый, сел на своё место, а Малфой ободряюще похлопал меня по плечу. Но он, также, отчасти, смотрел на меня с завистью. Ещё бы! Я заработал десять призовых очков нашему факультету.
- А сейчас я хочу приступить с вами к практическим занятиям, - медовым голосом сообщил нам профессор Слагхорн. – Разбейтесь на пары, откройте в учебнике страницу десять, где написан рецепт простейшего зелья для исцеления от фурункулов. – Он раздал каждому нужные ингредиенты и разжёг огонь в специальных горелках для котлов, которые стояли на каждом столе, по две штуки.
Я работал в паре с Малфоем, поскольку он опять сидел со мной за одной партой, как я уже успел заметить, он садился со мной за одну парту на каждом уроке.
Я достал свой котёл раньше, чем Люциус свой. Мне не терпелось пустить его в дело.
- Ну, ладно, давай твой,- пожал плечами Люциус, пряча свой котёл под парту.
А я тем временем аккуратно установил свой котёл над огнём. Рецепт действительно был предельно прост, и, хотя я не применял его раньше, но в нём всё было понятно. В основном, всю работу сейчас выполнил я, Малфой только мне ассистировал. Я заметил, что Люциус и сам неплохо разбирается в приготовлении зелий, и вообще, голова у него соображает, а всё же, каждый раз, прежде чем что-либо сделать, он предпочитал советоваться со мной. Мы аккуратно взвешивали на весах листья крапивы, толкли в ступках змеиные зубы. Я следил, чтобы количество нужных ингредиентов было предельно точным. И, судя по всему, у нас получилось, зелье обрело правильный цвет. Я перевёл дыхание.
Но, как я заметил, успех был далеко не у всех в классе, большинство не то что не справились, а и вовсе умудрились натворить невесть что. За работой я краем уха слышал, как девочки с нашего факультета, Присцилла Джейсон и Деметра Дрэйк потихоньку спорят:
- Ну, дай мне хоть немного поработать!
- Нет, Присси, давай лучше я.
А у Крэбба и Гойла зелье вдруг с лёгким взрывом выплеснулось на пол, и по всему классу разнёсся едкий, противный запах. Мне это было совсем некстати, поскольку они сидели позади нас с Малфоем.
- Да вы что, совсем тупые? – я обернулся к ним, сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть это на весь класс.
Они в ответ только уставились на меня ничего не понимающим взглядом и развели руками.
- Конечно, тупые, - сдержанно и, даже, снисходительно произнёс Малфой. – А что с них возьмёшь, свой ум им ведь не вставишь.
Профессор Слагхорн поспешил прийти им на выручку, с помощью волшебной палочки он убрал с пола пролитое зелье, и, с отвращением воротя нос от котла Крэбба, стал объяснять им, что и как, что ингредиенты надо отмерять точно, и внимательно следить за процессом приготовления, но, как мне тогда показалось, эти объяснения и растолковывания дали мало проку – Крэбб и Гойл всё равно ничего не поняли.
Однако, в этом классе нашёлся ученик, который своей тупостью превзошёл и Крэбба с Гойлом. Мы были насколько отвлечены и не очень-то присматривались к тому, что делается за столами гриффиндрцев, пока в противоположной стороне класса не произошёл ещё один взрыв, который был куда мощнее того, что был у Крэбба с Гойлом. Но ему ещё предшествовал испуганный и возмущённый возглас Сириуса Блэка:
- Что ты наделал, Петтигрю?! Мать меня убьёт за котёл!
И в этот момент грохнул взрыв. Класс наполнился ядовито-зелёным дымом, испорченное зелье Петтигрю с угрожающим шипением стекло на пол вязкой, жгучей жижей, напоминающей вулканическую лаву в миниатюре, и запах от него был куда неприятнее, чем от варева Крэбба и Гойла.
- Ты мне, кажется, прожёг подошву на ботинке! – сказал сидевший впереди него Римус Люпин.
Уже Римус Люпин не был столь аккуратно причёсан, как в первый день приезда. Очевидно, дома его тоже усиленно опекали, а теперь он находился под влиянием своих новых друзей, и небрежность стала ему более свойственна. Но, прожжённая подошва – это, конечно, было уже слишком, и я от души радовался, что сижу далеко от них.
- И мне тоже! – обернулась в их сторону Джилл Фокс – одна из девочек с Гриффиндора.
- И мне!
- И мне!
Гриффиндорцы в один момент взобрались с ногами на сиденья. Петтигрю разрыдался в три ручья. Слагхорн кинулся ему на помощь. Прежде всего, он, с помощью волшебной палочки убрал с пола пролившееся зелье, затем принялся утешать нерадивого ученика:
- Вам ещё повезло, молодой человек, что оно не выплеснулось на вас. Иначе, нам срочно пришлось бы вести вас в больничное крыло. Как же так у вас получилось?
Вместо Петтигрю начал объясняться Блэк:
- Мы положили в котёл толчёные змеиные зубы, и листья крапивы, затем – побросали рогатых слизней. А потом Питер сунул туда иглу дикобраза. Я хотел спросить: «Зачем?», но тут и произошло…
- Я не знал, что из этого выйдет, - промямлил Петтигрю.
- Это и послужило причиной столь драматичного происшествия, - сказал Слагхорн. – Нельзя добавлять в зелье ингредиенты, которых нет в рецепте, в большинстве случаев нельзя.
Затем Слагхорн склонился над тем, что осталось от котла Блэка:
- А ваш котёл, мистер Блэк, к сожалению, уже не восстановить, придётся вам покупать новый. Я лишь могу вам одолжить на время один из своих старых котлов.
Гриффиндорцы были слегка расстроены, зато наши – веселились вовсю. Блэк продолжал утверждать, что дома мать его за это убьёт, Поттер, Петтигрю и Люпин решили скинуться на новый котёл для него. Приподнимаясь на цыпочки, мы наблюдали за событиями на другой стороне класса.
- Сириус, а почему твоя мама должна убивать тебя? – не то в шутку, не то всерьёз спросила Блэка Присси Джейсон. – Ведь это Петтигрю твой котёл растопил. Пусть она явится в школу и убьёт Петтигрю.
- Моя мать не склонна выяснять, кто прав, кто виноват, - мрачно ответил Сириус Блэк. – Она рассвирепеет и всё. А если не дай бог, она объявится в Хогвартсе, то не беспокойтесь, убьёт обоих: и Питера, и меня.
Питер Петтигрю разрыдался снова. Очевидно, испугался, что мать Блэка может его убить. Он вытирал слёзы рукавами мантии, друзья ободряюще хлопали его по плечам.
- Да, успокойся, ты, Пит, не явится моя мать в школу, - уверял его Блэк. – Что я, безумец, что ли, ей про котёл рассказывать. А если у меня, как вы пообещали, вскоре будет новый, то она ничего и не узнает.
- Будет, - пообещал Поттер. – Раз уж я пообещал, то исполню.
А от котла Блэка осталась одна только ручка – сам котёл расплавился и смешался с испорченным зельем, которое теперь медленно стекало в сток в углу класса. Слагхорну, при всём его многолетнем опыте, стоило немалых трудов очистить каменный пол. А я с шести лет в таких случаях использовал один способ, который изобрёл сам. Если, к примеру, на полу была разлита вода или ещё что-то, то я одним лёгким движением руки по направлению к луже отгонял её в угол.
Когда всеобщее волнение потихоньку улеглось, профессор Слагхорн похвалил нас с Малфоем за правильно сваренное зелье, и начислил ещё десять очков на счёт Слизерина.
Ещё на этом уроке успех сопутствовал той самой Лили Эванс, у которой единственной в классе, кроме меня, зелье было сварено правильно. Следовательно, Гриффиндору Слагхорн тоже начислил дополнительные десять очков, несмотря на полное фиаско Питера Петтигрю. Но ради Эванс он готов был плясать. Что он в ней нашёл, ещё подумал я тогда. Я на уроке показал себя ничуть не хуже, но меня он хвалил в весьма сдержанных тонах, и смотрел на мой котёл чуть ли не вскользь. Или, может, он так прыгает вокруг неё, потому, что она девчонка? А вот это уже попахивает нехорошим! Хотя, я слыхал, что волшебникам, вроде бы, нездоровая страсть не свойственна. Я сдержанно усмехнулся.
- Скажите, мисс Эванс, кто ваши родители? – спросил Слагхорн, не отводя от неё своего восхищённого взгляда.
- Роберт и Джулия Эвансы, - скромно ответила девочка. – Они врачи.
- Целители? – переспросил профессор Слагхорн. – Они работают в больнице святого Мунго? Никогда не слыхал об Эвансах…
- Да, нет же, - слегка смущённо улыбнулась девочка. – Они магглы.
Малфой, услыхав это, издевательски захихикал, а за ним подхватились и Крэбб с Гойлом. Профессор Слагхорн, явно их не слыша, уставился на Эванс своими круглыми глазами:
- Магглы?!. Этого не может быть! Нет, вы, конечно, не подумайте, я – человек без предрассудков, но глядя на вас, мисс Эванс, можно запросто подумать, что вы – чистокровная волшебница.
Джеймс Поттер тем временем нервно заёрзал на своём стуле. За его зелье Слагхорн поставил ему «четыре», хотя Поттер серьёзно напутал с ингредиентами.
- О, мисс Эванс, я весьма сожалею, что вы не на моём факультете, - сказал Слагхорн девочке.
- Вот ещё! – вспыхнула девочка. – Я предпочитаю свой факультет, и очень рада, что я в Гриффиндоре.
Малфой презрительно хмыкнул.
- А вы с характером, юная леди! – засюсюкал Слагхорн. – Люблю детей с характером! Но я ведь не говорю, что ваш факультет плох.
- Он просто не может быть плох! – вдруг подскочил с места Поттер. – Гриффиндор – самый лучший факультет в школе!
Это уже была наглость. Чтобы так выскакивать на уроке! Весь класс повернулся к нему.
- Разреши с тобой не согласиться, Поттер, - ледяным тоном ответил ему Малфой.
Он явно имел намерение произнести длинную тираду, но профессор Слагхорн вытянул вперёд свою короткую руку:
- Хватит, друзья мои, не нужно ссориться. В Хогвартсе четыре факультета, и каждый из них хорош по-своему.
Поттер снова сел на своё место, с неприязнью взглянув сперва на Малфоя, затем – на меня.
Что ж, наш урок скоро уже подойдёт к концу, - сахарным голосом сообщил нам профессор Слагхорн. – Но пока он не кончился, я хотел бы рассказать вам о целебных свойствах сегодняшнего зелья…
И тут входная дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура встревоженного шестикурсника:
- Профессор Слагхорн! Прошу прощения!
- Что случилось, Эйвери? – спросил его наш декан.
Без сомнения было ясно, что что-то случилось.
- Монтегю застрял ногой в проваливающейся ступени на лестнице и не может выбраться! Кажется, Пивз налил там какой-то дряни, и Монтегю приклеился.
- Вот, неприятность! – воскликнул Слагхорн и обратился к нам: - Леди и джентльмены, прошу меня извинить, но я, как видите, вынужден вас оставить. Поговорим на следующем уроке. Оставайтесь на своих местах, можете потихоньку собирать вещи. Как только прозвенит звонок – идите в Большой зал на обед. – И говорливый декан Слизерина побежал выручать Монтегю.
Несколько секунд в классе стояла тишина, затем мы принялись запихивать в сумки свои учебные принадлежности.
- Разрешите задать вопрос, - послышался недовольный голос со стороны Гриффиндора, это говорил Сириус Блэк. – Чем Слизерин лучше Гриффиндора?
- У нас чистая кровь! – заявил Малфой.
- А в чём превосходство чистой крови? – Джеймс Поттер снова вскочил со своего места, одной рукой взлохмачивая свои и без того непослушные волосы, краем глаза он посматривал на Эванс. – По-моему, хуже Слизерина здесь ничего нет и быть не может!
- А кто тебе дал право так говорить? – не выдержал я. – Кто тебе, вообще, дал право так нагло себя вести?
- А кто это там пищит? – c напускным удивлением поинтересовался Поттер. – О, да это тот самый Hюнчик, который тогда на лестнице разревелся в первый день: «Ай, у меня ручка болит!» Нашёлся неженка! Нюниус! Больше у тебя ничего не болит? А, Нюниус?
Я почему-то не мог произнести ни слова: ни в свою защиту, ни о том, что их дружок Петтигрю сегодня проявил себя весьма нелестным образом, так что не им меня судить, я только чувствовал, что меня начинает потихоньку трясти от гнева и обиды.
- Я его вчера в библиотеке видел, - сообщил Блэк. – Он сидел и читал что-то о тёмных искусствах. Кажется, о том, как насылать порчу. Не успел в Хогвартс приехать, а уже изучает чёрную магию! Это правда, что на Слизерине учатся чёрные маги. Я дома этой дряни понаслушался. У меня вся семья оканчивала Слизерин. А я как в Хогвартс собрался, так решил, куда угодно, да только не в Слизерин.
Лили Эванс тем временем молча, с неодобрением наблюдала за разгорающимся конфликтом. Поттер удовлетворённо поймал её взгляд. И снова решил обратиться ко мне:
- Скажи, Нюнчик, тебе так нравятся тёмные искусства? Ни в чём другом, более достойном, добиться успеха не можешь, вот и решил податься в чернокнижники. По мне, так это каким-то тронутым надо быть, чтобы любить тёмные искусства.
Я почувствовал, что начинаю дрожать. Это что же выходит, если волшебник читает книги о тёмных искусствах, значит, он уже чёрный маг? А как же нам защищаться от тёмных сил? Я решительно вдохнул воздуха и спросил:
- А как по-твоему защищаться от тёмных сил, если ничего не знать о них? У нас здесь и предмет такой есть, Защита от тёмных искусств, если ты до сих пор об этом не знаешь.
Со стороны девочек Слизерина послышался смех.
Поттер покраснел. Не найдя ответа, он вдруг стремительно направил в мою сторону свою волшебную палочку и выкрикнул:
- Диффиндо!
И моя новая школьная сумка, которую я только что собрал и повесил на плечо, полетела на пол – ремешок был порван.
На стороне Гриффиндора одобрительно захихикали. Громче всех хохотал Сириус Блэк, его смех в чём-то напоминал собачий лай. Уже приободрившийся Петтигрю молча, с жадным интересом, наблюдал за происходившим.
Я посмотрел на свою порванную сумку. На глаза навернулись слёзы, готовые вот-вот брызнуть. Нет, раньше с подобным отношением мне сталкиваться не приходилось. Да если бы в начальной школе нашего Рабочего городка кто-то вздумал бы себя вести подобным образом, то нажил бы себе большие неприятности – миссис Уоллис и миссис Спенс этого так просто не оставили бы, они - дамы строгие. Публика у нас была довольно демократичная, уважающая свободу: как собственную, так и других. Я осознал, что сейчас мне, как никогда, не хватает моих друзей, уж кто-кто, а они бы меня поддержали. Но все они теперь были от меня далеко и при всём желании не могли здесь со мной находиться, и стоять за себя теперь мне надо было самому.
- Чего ты ко мне прицепился? – строго спросил я Поттера, глядя ему прямо в глаза; но мой голос при этом слегка дрожал.
- Чего? – уже несколько оторопев, переспросил Поттер. – А потому, что ты – неженка, кретин, маменькин сынок и Нюниус! Ты – чёрный маг из Слизерина, этой зловонной, прогнившей дыры!
- Это тебя папа с мамой научили так говорить? – спросила его Миллисента Лонгрейн с нашего факультета, сидевшая за первой партой. – Если они закончили Гриффиндор, это ещё не даёт им права обливать грязью другие факультеты. А ты, как дурак, повторяешь, не задумываясь. Ты вообще ничего не знаешь о Слизерине!
Поттер хотел ей что-то ответить, но тем временем Блэк тоже направил волшебную палочку в мою сторону, что-то выкрикнул – и мне на ногу упал и довольно больно ушиб мой стул. Я отшвырнул его ногой, выхватил свою волшебную палочку, на ходу соображая, какое заклинание здесь можно применить. И тут почувствовал, что глаза мои, пока ещё не очень заметно, застилают слёзы.
- Точно, Нюниус, - сказал Поттер. – Плачет по каждому поводу, как девчонка. Что б я так заплакал хотя бы раз. Сколько тебе лет?
- В ноябре будет одиннадцать, - с вызовом ответил я, не опуская волшебной палочки.
- О, какой оптимизм! – издевательски воскликнул Поттер.
- Не дождёшься! – зло пригрозил мне Блэк и принялся разглагольствовать: - Так тебе нет ещё одиннадцати? Кто это пустил малявку в Хогвартс? Кажется, ты поторопился деточка.
- Может, я и поторопился, да зато зелье от фурункулов сварил правильно, в отличие от вас с Петтигрю!
Блэк побагровел от злости:
- Всё равно, тебе здесь совсем не место, разве что, на вашем Слизерине. Маменькин сынок! Я слыхал о нём раньше, он живёт с матерью, мать с ним нянчится – смотреть противно – я видел их вдвоём на вокзале. Он, действительно, Нюниус, это ты, Джеймс, верно подметил. Он на платформе девять и три четверти никак не мог от маминой юбки оторваться…
- Не смей трогать мою мать! – закричал я, поднимая волшебную палочку повыше.
Сегодняшнее зелье напомнило мне о заклятии «фурункулюс», о котором я вчера прочитал в книге, но Поттер очевидно разгадал мои намерения, к тому же, я опасался наказания от преподавателей за применение подобных заклятий в стенах школы, в то время, как Поттер, не задумываясь, творил, что хотел.
- Только попробуй! – угрожающе крикнул он мне. – Замухрышка! Сварил зелье и думает, что герой! У Эванс зелье лучше!
- Хватит, Поттер, - подала голос Эванс.
- Ох, Эванс, не надо вмешиваться в мужские дела, - ответил он ей, стараясь придать себе как можно более напыщенный вид.
Эванс только презрительно на него глянула. А он в этот момент взял со своего стола большого сушёного рогатого слизняка, которых мы использовали сегодня для приготовления зелья, и швырнул его в меня. В ту же секунду я ощутил довольно болезненный удар в висок. Если до сих пор я держался, то сейчас не выдержал. Грудь мне больно сдавило со всех сторон, я тихонько опустился на стул Малфоя, упал лицом на парту и зарыдал.
Со стороны Гриффиндора снова захихикали. Громче всех смеялся и визжал Петтигрю. Он уже забыл о своих сегодняшних неприятностях, к которым ему, похоже, было не привыкать, и теперь упивался моими страданиями.
Но слизеринцы все, как один, посерьёзнели.
- Он плачет, - встревожено произнёс кто-то из наших, кажется, это был Кевин Севидж, только сейчас он говорил без своего йоркширского акцента.
- Да, что же это, в конце концов, твориться в школе! – послышался возмущённый голос Деметры Дрэйк. – Поттер, ты, что на помойке вырос? Ты элементарных понятий не имеешь о том, как принято вести себя в цивилизованном обществе! Совсем спятил – кидаться, метя в голову, твёрдыми предметами! Удар в висок вообще может обернуться смертельным случаем!
- Куда там! – послышался ехидный девчоночий голосок со стороны гриффиндорцев. – Ничего вашему Снэйпу не сделается! Ты, Дрэйк, целую сказочку рассказала. И кто тебе дал право на Поттера такие вещи говорить?
- Стефани, да ты, что совсем того? – ответила на это Деметра. – По голове, и тем более в висок, вообще бить нельзя! И прежде всего, кто Поттеру дал право издеваться над Снэйпом, и не только над Снэйпом?!
- И, вообще, драться в школе запрещено! – сказала Присцилла Джейсон.
- Удар в висок – это опасно и довольно болезненно, - сказала Деметра.
- Бедный Северус. – На мою голову легла чья-то тёплая, ласковая ладонь – я узнал Миллисенту Лонгрейн, по голосу.
На мою голову тут же опустились ещё две девичьих ладошки:
- Северус, не плач, не надо!
- Бедный Северус!
Это были Присцилла и Деметра. Во мне снова всколыхнулись чувства. С одной стороны, я терпеть не мог, чтобы меня жалели, с другой стороны, всё же, был благодарен девчонкам за доброе отношение. Правда, если бы мы сейчас находились только среди своих, я, пожалуй, сказал бы им, чтобы они прекратили, но огрызаться на своих в присутствии гриффиндорцев я не мог, да и девчонки не желали мне ничего плохого, только теперь, после этого, гриффиндорцы мне точно проходу не дадут.
- По-моему, это подлость, - вновь подала голос Эванс. – А вам так не кажется? Он ведь сидел в стороне. Почему вы напали именно на него?
- Потому, что напасть на меня им слабо, - раздался высокомерный голос Малфоя. – Понятно тебе, паршивая грязнокровка?
Почти все в классе возмущённо ахнули.
- Не смей её так называть!!! – не своим голосом заорал Поттер, и как я выяснил чуть погодя, таки, направил на Малфоя свою волшебную палочку.
- А ну, попробуй! – презрительно бросил ему Малфой. – Попробуй, наложи на меня какое-нибудь заклятие! Если, хочешь неприятностей на свою голову, разумеется, - добавил он вкрадчиво.
- Да что он, вообще, может, - тоже с презрением в голосе произнёс Кевин. – Рвать ремешки сумок и швыряться сушёными слизняками? Прямо, совсем как Пивз!
Слизеринцы снова захихикали.
- А ты что, в таком случае, можешь, Севидж? – спросил Блэк Кевина.
- Работать с пользой, хотя бы, - спокойно ответил Кевин. - Нападать на человека, беспричинно я, конечно, не могу. Я, вообще, не люблю никого обижать, но когда вынуждают, то я за себя не отвечаю. А вы это любите, обижать других. А когда вас самих обидят, вам, интересно, это понравится? Подожди, Блэк. А вот я возьму и напишу твоей матери о том, что Петтигрю твой котёл испортил. Готов поспорить, это её весьма обрадует!
Похоже, такая перспектива Блэка совсем не прельщала.
- Хватит, мальчики! – сказала Эванс тоном учительницы.
А я всё никак не мог унять охватившие меня рыдания. Я не был знаком с оскорблениями в начальной школе, грубость я знавал лишь от отца, да и то, эта грубость не принималась всерьёз в сравнении с теперешним происшествием.
В этот момент прозвенел звонок. Задвигались стулья и скамейки, зазвенели оловянные котлы, ученики высыпали из класса. Я достал из кармана платок и принялся вытирать слёзы. Ко мне подошла Лили Эванс. По своему обыкновению глянула по-взрослому на меня и спросила:
- Скажи, пожалуйста, Северус, ты нормальный человек?
Я поднял на неё глаза:
- Тебе-то я чем не угодил?
- Мне – ничем. Но, скажи, почему ты так себя ведёшь? Ведь ты часто сам даёшь повод, чтобы к тебе так относились. Плачешь, чуть что.
- Разве плакать запрещено школьными правилами? – спросил я.
- Причём здесь школьные правила? Ты чуть что – на школьные правила ссылаешься, я уже заметила. А жизнь состоит не только из школьных правил. И это считается ненормальным, если мальчишка плачет по каждому поводу.
- Меня довели. Я им ничего не сделал, они первые на меня взъелись, и ничего – им всё можно, они у вас герои. Хороший у вас факультет.
- Не надо трогать наш факультет.
- Я пока что не трогал.
- Только попробуй! – Она развернулась на каблучках и вышла из класса.
Теперь я обиделся и на неё. Умная нашлась! Я, видите ли, плачу по каждому поводу! Попробовала бы сама, каково это, разбить локоть о каменные ступени. Почему все здесь такие противные, вредные и злые? Сердце с болью сжалось в груди. Слёзы снова подступили к горлу. Домой хочу! К маме! Но я мужественно взял себя в руки. Этих мальчишек надо проучить. Я не должен позволять им надо мною безнаказанно издеваться! Теперь я действительно нашлю на них порчу. Можно заклятие «фурункулюс», а можно придумать и что-нибудь похлеще. Но оставлять всё это так просто я не намерен.
Я взял свою волшебную палочку (она лежала на парте), направил её на порванный ремень школьной сумки и произнёс:
- Репаро!
Это заклинание я тысячу раз слышал от матери и неоднократно видел в действии. И уже пару раз опробовал его дома, перед отъездом в Хогвартс. Теперь оно мне снова пригодилось. Оно у меня прекрасно получилось: ремешок прирос на своё место, как будто не отрывался. Я одел сумку на плечо, волшебную палочку сунул в карман, отряхнул мантию, забрал свой котёл и вышел из класса.
Я направился в туалет, расположенный недалеко от кабинета зельеварения, проверил, нет ли там случайно Поттера и Блэка, и устремился к крану. И в течение следующих нескольки минут усиленно лил воду, набирал её в горсти и плескал в лицо. Меня терзала обида. Я бы мог с ними справиться, твердил я себе, просто их было больше. Правда, Малфой мог бы мне помочь куда значительнее, он всё помогал мне, а тут – держался побоку, а после урока сразу же смылся. Или, он хотел проверить мои возможности? Я уже тогда видел, что Малфой – человек ненадёжный, скользкий.
А моё дело было плохо. Похоже, гриффиндорцы подрядились меня преследовать. Кроме того, выяснилось, что Блэк наблюдал за мной в библиотеке, ему, видите ли, не понравилась книга, которую я читал. Я вчера, перед ужином, ненадолго заскочил в библиотеку, чтобы взять там «Историю Хогвартса», и на книжной полке мне попалась книга «Наложение порчи и противостояние этому». Поскольку, эта книга на руки не выдавалась, я остался почитать немного в читальне. Чтение меня, признаться, увлекло, я даже чуток на ужин опоздал, но я не предполагал, что в это время за мной кто-то наблюдает. Вот ведь как здесь, оказывается, бывает. Мне следует быть куда более бдительным. Но, тогда Блэк ко мне не прицепился, предпочёл остаться незамеченным. Может, потому, что наша библиотекарь, мадам Пинс, строго следила за дисциплиной, или потому, что тогда с ним не было Поттера, а заодно, и Петтигрю с Люпином.
Когда я пришёл на обед, войдя в зал, я тут же заметил, что вся их компания, судя по их лицам и жестам, обсуждает происшествие на зельеварении. Я вошёл в зал через центральный вход и прошёл довольно близко от угла стола Гриффиндора. Петтигрю, обернувшись, приглушённо, но так, чтобы я слышал, крикнул:
- Эй, Нюниус!
Я было дёрнулся, но тут же сообразил, что шансов у меня никаких: их сейчас четверо, в зале полно учеников и преподавателей, если я попытаюсь что-либо предпринять, то этим навлеку на себя, и на свой факультет, лишние неприятности. Я молча прошёл дальше и сел за наш стол.
- Как дела? – спросил меня Малфой.
- Ты знаешь, мрачно ответил я, даже не взглянув на него.
- Чего ты раскис? – спросил он. – Так ты ничего не добьёшься. Да, они – быдло, предатели чистокровных, позорят весь волшебный род. И злятся на нас, потому что завидуют. А мы должны быть сильнее их. Чтобы они боялись с нами связываться. А тебе нужно контролировать свои эмоции.
- Хорошо, я это учту.
Так завершилась моя первая рабочая неделя в Хогвартсе, и то, лишь половина недели, так как, первое сентября в тот год выпало на среду. Вечерком я опять прогулялся вдоль озера и вновь в нём искупался, а вернувшись в нашу гостиную, допоздна читал «Историю Хогвартса», о здешних распрях прошлого, докатившихся и до сегодняшних времён.

6
Всю ночь я крепко спал, свернувшись калачиком под одеялом, а наутро решил написать письмо матери. Ох, и огорчится же она, когда узнает о моих злоключениях. Но какой смысл скрывать от неё правду? Нет, уж лучше написать всё начистоту.
Проснулся я в то утро непривычно рано: было около шести утра, и уснуть больше не мог – сказались пережитые накануне события. К тому же, все вокруг ещё спали, и никто не мог помешать мне писать письмо. Я достал лист свежего пергамента и принялся составлять текст письма. Я писал около часа, перечисляя события прошедших дней, начиная с первого вечера в Хогвартсе, и даже рассказал, как ещё в поезде познакомился с Малфоем, Крэббом и Гойлом. Рассказав о вчерашнем инциденте на зельеварении, я задал матери вопрос о том, как обстоят дела дома, сообщил ей, что уже скучаю, пожелал удачи, поставил точку и подписался: «Люблю, Северус». Затем перечитал написанное, переписал начисто, сложил в конверт, надписал его: «Маме в Рабочий городок», наложил печать, встал с постели, оделся, сунул письмо за пазуху и направился в совятню.
Я припоминал, какими путями меня вчера вёл Люциус, но всё равно, очень скоро понял, что заблудился. Я блуждал по коридорам, стараясь найти что-либо знакомое, и не находил. Я уже начинал нервничать: где же находится эта совятня? Ещё, я боялся наткнуться на Пивза, или на школьного завхоза с его вездесущей кошкой. Но коридоры были пустынны: мало кому взбрело бы в голову выбраться из своей постели в свой первый выходной в учебном году в столь ранний час. Ещё не было восьми часов утра.
- Чего ты блуждаешь по школе в столь ранний час, субботним утром? – послышался знакомый девчоночий начальственный голос.
Я поднял глаза. Передо мной стояла Беллатриса Блэк и смотрела на меня сверху вниз своими жёсткими, недобрыми, полными какой-то нехорошей настороженности, глазами. Но ведь она была с нашего факультета, следовательно, причин для опасения не было, и, всё же, я ещё при первой встрече понял, что от этой девчонки добра не жди. В ней ясно ощущалось что-то неприятное, отталкивающее, повышенная склонность к жестокости. Нечто подобное замечалось и у её кузена с Гриффиндора, того самого Сириуса Блэка, но у них были слишком разные жизненные позиции и взгляды. Они с детских лет не ладили друг с другом, и это ещё мягко сказано.
- Я иду в совятню, - спокойно ответил я. – Хочу отправить письмо матери.
- А-а, ну, иди.
- Только я заблудился.
Она криво усмехнулась, по-прежднему глядя на меня сверху вниз, в её холодных глазах появилось что-то вроде снисхождения.
- Пойдём, - лениво произнесла она. – Покажу.
И она, с надменным видом, не оглядываясь, пошла по коридору. Я, стараясь не отстать, поспешил следом. Мы шли довольно долго, Беллатриса молчала, молчал и я, но я ясно чувствовал, что она не забывает о моём присутствии. Наверное, она презирает меня, думал я. У такой, как она причины найдутся. Из-за того, что я маленький, а может, она уже знает о том, что я плакал в школе, тогда – в первый день, и вчера на зельях. А может, ещё по какой-либо причине. Лишь бы она не узнала о моём происхождении. Но, эта девочка, вообще, была весьма склонна к презрению, казалось, она презирает в этом мире всё, вплоть до воздуха, за то, что он такой свежий и чистый в этих краях, и Солнца, за то, что оно такое светлое и тёплое, так ласково греет и так лучезарно светит по утрам, освещая наши классы и коридоры. А вдруг она догадывается о том, что мой отец маггл? Может, я какое-то слово неосторожно обронил. Я ведь вырос в маггловском окружении, а чистокровные волшебники, как правило, живут в полной изоляции от маггловского общества и психология их несколько иная. Это я сейчас чувствовал себя как эмигрант, выросший в чужой стране, а теперь вернувшийся на свою этническую родину. Но, что я знал точно, так это то, что с Беллатрисой надо держать ухо востро. В открытую проявлять ко мне враждебность она не должна, поскольку я – тоже в Слизерине, но ссориться с этой девчонкой было далеко не безопасно, равно, как и с Люциусом Малфоем.
- Так ты в первый вечер на лестнице упал и руку сломал? – вдруг спросила она меня, хотя, как я тут же ощутил, она знает ответ на этот вопрос, и в её голосе не было ни капельки сочувствия.
- Я локоть ушиб, - не особенно любезно ответил я. – И у меня кость треснула.
- А что у тебя с моим кузеном вчера на зельях вышло? И не только с ним? Они с Поттером тебя снова до слёз довели? Ты плакал? – Она продолжала смотреть на меня свысока, холодным взглядом, и в голосе её звучало нескрываемое презрение, казалось, у этой девочки вовсе нет сердца. – Он мне вчера в коридоре рассказывал, что они на зельеварении «дали жару» Слизерину. – В её голосе прозвучала холодная ярость.
- Передай своему кузену, что он – свинья, - сухо сказал я ей.
Беллатриса жёстко рассмеялась:
- Поверь, это его не удивит, он аналогичные высказывания в свой адрес с детства каждый день слышит. Он уже давно предал всех нас. Нам стыдно за него. И ни для кого из нашей семьи не станет большой неожиданностью то, что он поступил на Гриффиндор. Но я представляю, что скажет его мать, когда узнает об этом. Бедная тётя Вальбурга, как мне её жаль! – только не похоже было, что Беллатриса вообще способна испытывать жалость к кому бы то ни было. – Ну, зато теперь он счастлив! – продолжала она. – Водится с грязнокровками и с такими же, как он, предателями. А ты плакать не должен! Запомни это! Тоже, мальчишка называется! Дома маме в подол юбки плакать будешь. Очень приятно, если Гриффиндор будет считать нас слабаками? Они и так обнаглели вконец… Значит, так. Мы уже почти пришли. Иди до конца этого коридора, выйдешь на лестницу и по ней поднимешься в совятню. А мне некогда с тобой нянчиться, не забывай, я – староста. - И она, развернувшись, пошла по коридору в обратном направлении.
И я, если честно, был рад, что отделался от её столь сомнительно приятного общества. A вообще-то, в обязанность старост входит показывать малышам дорогу.
Я дошёл до знакомой лестницы, поднялся по каменным ступенькам и очутился в совятне, где побывал в прошлый раз с Малфоем. Я отыскал свою Софи, покормил её тем, что специально припрятал в карманы с ужина: кусочек хлебца и солёное печенье, она в своей манере осторожно хватала меня клювом за пальцы, выражая тем самым свою ко мне симпатию, я ласково погладил её, затем – аккуратно привязал к лапке письмо.
- Лети к маме, - сказал я ей. – В Рабочий городок. Возвращайся поскорее. – Я выпустил её в окно и проводил взглядом.
Вскоре Софи стала едва заметным, маленьким серым пятнышком в голубом небе, а потом исчезла совсем.
Я ещё немного постоял у окна, окидывая взглядом округу: прилегающую к замку территорию и Сумеречный лес, куда нам, студентам, строго-настрого запрещалось ходить, об этом Дамблдор ещё первого сентября сообщил нам на торжественном ужине. Я слыхал, что в этом лесу водится всякая нечисть, и что особенно опасен он по ночам. И меня невольно разбирало любопытство: лес таил в себе множество загадок. Я знал, что матушка моя собирает в этом лесу целебные травы и прочие ингредиенты для волшебных зелий. Кто знает, может, она как раз сейчас там, ходит по таинственным тропам, находясь так близко от меня, и мы не можем друг друга увидеть. Я подумывал, что когда я стану взрослым, когда наберусь достаточно опыта в магии, я смогу пойти туда без особого опасения и изучить его. Я вспомнил, как вчера вечером, в гостиной, Кевин Севидж рассказывал брату, как случайно услышал, что Поттер и Блэк уже горят желанием побывать в этом лесу и, чуть ли не планируют поход туда, а Гектор говорил, что это для них плохо кончится, и категорически запрещал младшему брату в одиночку заходить в Сумеречный лес, хотя бы, в ближайшие пять лет. Ещё Гектор сообщил, что у старшекурсников проходят определённые уроки в этом лесу, так что у нас ещё всё впереди. А что касается Поттера и Блэка, подумал я, ну, что ж, туда им и дорога, если лесные чудища их растерзают, то так им и надо.
Урчание в животе напомнило мне о том, что пора завтракать. Я отошёл от окна, спустился по лестнице, вернулся в коридор и принялся искать дорогу в Большой зал.
Сначала, вроде бы, всё было в порядке, дорога была мне знакома. Потом я опять не туда свернул, и когда я это понял, было уже поздно. Я никак не мог найти выход на лестницу. К тому же, я заподозрил, что нахожусь в опасной близости от башни, в которой находится гостиная Гриффиндора, судя по написанному в «Истории Хогвартса», она должна быть где-то здесь: восьмой этаж, восточное крыло замка. А это было для меня нежелательно со всех сторон, тем более, после вчерашнего. Я понимал, что лучше всего мне побыстрее убраться отсюда. Я поспешил свернуть в другой коридор, и лучше бы я этого не делал. Я сердцем, интуитивно почувствовал недоброе, надвигающуюся угрозу, и посмотрел вперёд. И замер: навстречу мне шли коридором: Джеймс Поттер, Сириус Блэк, Римус Люпин и Питер Петтигрю. Раз они все вместе, значит ничего хорошего ожидать не приходилось. Бежать было поздно, да и это мало бы что дало. Я сунул руку в карман мантии, нащупал там волшебную палочку, но мальчишки мгновенно, отрезав мне путь к отступлению, окружили меня со всех сторон. Поттер грубо схватил меня за левую руку и за ворот мантии, Блэк – за правую руку и за волосы, и они вдвоём прижали меня к стенке. Люпин приостановился в сторонке и принялся задумчиво чистить рукав – конечно, сразу это вдруг ему понадобилось, всё утро рукав был в пыли – и ничего, и непременно сейчас он решил его почистить. А Петтигрю запрыгал на месте от возбуждения и нетерпения – он тоже отличался склонностью к садизму, как и его друзья-телохранители, однако, неимоверная трусость не позволяла ему действовать самому, но он с наслаждением созерцал чужие страдания и жестокую работу палачей, в данный момент, моих палачей.
- Так-так-так, Нюниус, - начал ясным голосом Поттер. – Что это мы делаем возле нашей башни?
- Я… я… - Я никак не находил нужный ответ, и понял, что если скажу: «я заблудился», то этим приведу их в ещё больший восторг. – Я случайно здесь оказался, - нашёлся, наконец, я.
- Как же, случайно! – съиронизировал Поттер, хотя, ясно было, что он прекрасно всё понял, и выламывался только для виду.
- Замыслил какое-то чёрное дело? – неприязненно спросил меня Блэк, и мне показалось, что, прежде всего, он хочет убедить самого себя в только что сказанном.
- Да где там, он на храбрые поступки не способен, - издевательски произнёс Поттер. – Он только нюни разводить может, сопли лить в подушечку. Что, скажешь не так, Нюниус? Малыш ходил в совятню – отправить письмо мамочке, а потом заблудился! Нажаловался уже на нас своей мамочке?
- А своему декану? – спросил Блэк.
- Пустите! – я попробовал вырваться, но они зажали меня, словно тисками.
- Зря стараешься, - сказал Поттер. – От нас так просто не вырвешься.
- Нюниус! Нюниус! Нюниус! – визжал тем временем, корчась от бешенного восторга Петтигрю.
- Заткнись! – крикнул я ему. – Жалкий трус!
- Ой, меня напугал жалкий чёрный маг, - противно просюсюкал Петтигрю, предпочитая, однако, держаться от меня на расстоянии.
- А ещё ты – бездарный тупица, - сказал я ему. – Забыл свой вчерашний «триумф» на зельеварении?
Напоминание об этом привело мальчишек в бешенство. Блэк тут же рванул меня что было силы за волосы, а Поттер заехал ботинком по ноге. Снова из моих глаз полились слёзы. Я стиснул зубы и закрыл глаза. Я никак не мог защититься: руки мои были зажаты, как в тисках – мои локти юные гриффиндорцы вдавили в каменную стену, так же, я эту каменную поверхность ощущал и затылком. Прижав меня к стене, они ещё слегка приподняли меня над полом. Я хотел было ударить мальчишек ногами, как вдруг…
- Что здесь происходит? Прекратить немедленно! – раздался в коридоре уже хорошо мне знакомый, строгий голос.
Это была МакГонагалл. Мальчишки тут же меня отпустили, так что я чуть было не упал на пол. Я вытер рукавом слёзы и огляделся. В коридоре стояли: профессор МакГонагалл, профессор Дамблдор и профессор Слагхорн. А также, по другую сторону, несколько девочек с Гриффиндора.
- Объясните немедленно, - потребовала МакГонагалл, - что всё это значит!
- Они на меня напали! – закричал я. – Четверо на одного!
- А чего он бродил по нашей территории? – спросил Поттер.
- Это - ваша? – переспросил я. – Эта территория общая. Я из совятни возвращался. Я правил не нарушал!
Лили Эванс при этой фразе усмехнулась.
- Вы у меня все дождётесь! – пригрозил я. – Я теперь вас поодиночке подстерегу!
Дамблдор при этих словах как-то странно посмотрел на меня своим проницательным взглядом и ничего не сказал.
- Вы меня очень огорчили, джентльмены, - сказала профессор МакГонагалл. – Умышленное нападение на студента. Драка в коридоре школы. Я вынуждена оштрафовать Гриффиндор на пятьдесят очков.
- Но, профессор МакГонагалл! – взмолились гриффиндорцы.
- Пятьдесят очков штрафа! – твёрдо, нетерпящим возражений тоном, произнесла профессор МакГонагалл. – И скажите спасибо, что я не назначила вам наказание.
- Ну, всё, Нюнчик, - с угрозой произнёс Поттер. – Ты за это получишь.
- Молчи уж, - сердито сказала ему Эванс. – Из-за тебя столько очков сразу потеряли.
- Ну, всё… - только и сказал Поттер.
- Дай руку, Северус, - вздохнув, сказал мне Слагхорн. – Я отведу тебя в Большой зал.
И он снова повёл меня коридорами. Сначала мы шли молча, затем профессор Слагхорн задумчиво произнёс:
- Грустно, что студенты разных факультетов ссорятся между собой.
- Я их не трогал, - сказал я. – Они первые на меня напали. Они ведут себя, как самые настоящие бандиты.
- Не надо так говорить, Северус, - мягко сказал он мне. – Они никакие не бандиты, а очень даже милые и талантливые мальчики.
Я был, как громом, поражён: «Милые?! Талантливые?!»
- Просто они всё превратно понимают, предвзято относятся к нашему факультету, - продолжал Слагхорн. – И энергию свою им девать некуда. А если они направят её на полезное дело, то из них вырастут достойные люди и величайшие волшебники.
Спорить я не стал. Только мне показалось, что этот учитель рассуждает неправильно. Мальчишки вели себя отвратительно, и за это нужно наказывать. Моя левая нога, по которой ударил Поттер, болела, скорей всего, там уже вскочил синяк.
- Погодите, профессор, - тяжело дыша, попросил я. – Можно мне на минутку остановиться?
- Пожалуйста.
Я нагнулся и подвернул штанину. Ну, конечно! Спереди на ноге, на пядь пониже колена, расплывалось фиолетовое пятно. Я уже умел варить зелье, исцеляющее синяки, оно не сложнее вчерашнего зелья от фурункулов. Только как я могу сварить его сейчас?
- Профессор, - обратился я к нашему декану.
- Да, Северус.
- Вы видите, что они мне сделали? – Я показал синяк. – Можно, если вы, конечно, позволите, сварить у вас в кабинете зелье, исцеляющее синяки? Я умею.
- Но, я сам, хоть прямо сейчас, могу дать тебе это зелье, оно у меня имеется, уже готовое, и в большом запасе. Или, ты можешь просто сходить к мадам Помфри. А-а-а… - Тут его глаза оживлённо заблестели: - Ты хочешь сам его приготовить! Верно? Ты вчера на моём уроке показал себя зельедельцем по призванию. Ну, хорошо, сегодня у меня есть время. После завтрака мы пойдём в мой кабинет, и ты сам приготовишь для себя зелье.
Мне стало легче. Кто сказал, что я ни на что не способен? В случае чего я сам прекрасно могу о себе позаботиться.
Войдя в Большой зал, я тут же заметил, что Поттер и Блэк возбуждённо рассказывают своим об утреннем инциденте, а гриффиндорцы с интересом слушают. В сторону гриффиндорского стола, также, с любопытством оборачивались и некоторые хаффлпаффцы. Питер Петтигрю даже подскакивал на месте от поросячьего восторга. Его было слышно даже в нашей стороне зала. В конце концов, МакГонагалл, приблизившись к нему и положив руку ему на плечо, велела вести себя потише, заодно, пригрозив, что в противном случае оштрафует Гриффиндор ещё на десять очков.

После завтрака я пошёл с нашим деканом в его кабинет, он дал мне нужные ингредиенты, и я принялся за приготовление зелья. Одолжил Слагхорн мне, также, и свой котёл – мой остался в спальне. Я помнил рецепт наизусть – дома мы с матушкой бесчисленное множество раз варили это зелье. И за три четверти часа я успешно справился с работой. Профессор Слагхорн внимательно наблюдал за мной на протяжении всего времени, что ушло у меня на приготовление снадобья. Он молчал, что уже было необычно (как я успел заметить, он был любитель поговорить), и с его лица не сходило выражение удивления.
Время от времени, пока зелье кипело, я, ненадолго отрываясь от котла, поглядывал по сторонам. Смотреть было на что. Кабинет Слагхорна находился рядом с классом, где у нас проходили уроки зельеварения. Здесь царил таинственный полумрак, помещение освещалось свечами и факелами. Вдоль стен тянулись многочисленные полки, местами заставленные склянками с ингредиентами для зелий, причём, некоторые из них были редчайшие экземпляры, стоившие колоссальных денег, кое-что, даже, не всегда имелось в наличии в маминой аптеке. Мне бы такой кабинет в полное распоряжение, подумал я тогда. Но что никак не вязалось с научной обстановкой кабинета, изначально, ещё со времён основания Хогвартса, предназначенного для занятий алхимией, так это то, что все свободные места на стенах были увешаны довольно дорогими, роскошными коврами, к которым были прикреплены многочисленные фотографии, как будто здесь был фотосалон. На фотографиях были запечатлены студенты Хогвартса – множество поколений, учившихся здесь за тот период, когда в Хогвартсе учительствовал Слагхорн. Фотографии стояли на полках, свободных от компонентов волшебных зелий, и даже висели на дверях. Было заметно, что помимо зельеварения Слагхорн увлекался фотографией, только это его увлечение было несколько однообразно. Как я узнал немного позже, Слагхорн ценил выгодные знакомства и среди своих учеников искал тех, от кого можно было ожидать успехов в какой-либо отрасли. Он, обычно, активно фотографировал тех ребят, которых считал перспективными, в общении с которыми он находил какую-то для себя выгоду, разве что, когда он делал фото для школьного альбома, он просто подыскивал ребятишек с мордашками посимпатичнее. В дальнейшем он неоднократно фотографировал меня для фотоальбома Хогвартса, но перспективным человеком не считал, точнее, делал вид, что не считает, стараясь меня не замечать, к моим успехам в области зельеварения относился довольно прохладно, но это только для внешней видимости, в действительности же, каждый раз, когда он наблюдал за тем, как я работаю над приготовлением зелья, он почти не сводил с меня какого-то странно настороженного, и чуть ли не испуганного взгляда. И вот это я заметил ещё с первого урока.
Вот и сейчас, он наблюдал за моей работой со своей обычной, добродушной улыбкой, но при этом с его лица не сходило выражение настороженности, которую он старался скрыть.
- Вы достойны уважения, мистер Снэйп, - сказал мне Слагхорн, когда я закончил работу, и зелье было готово. – Далеко не каждый первокурсник может абсолютно самостоятельно приготовить такое, пусть и простейшее зелье. Я начисляю ещё двадцать очков нашему факультету. – Однако, произносил он это без особого энтузиазма, и посматривал на меня всё с той же подозрительностью.
Я тем временем прикладывал примочку к своей больной ноге. Оставшееся зелье профессор Слагхорн слил во флакон и заткнул пробкой:
- Возьмите, это ваше, принадлежит вам по праву, и оно вам, пожалуй, ещё пригодится – мальчишки частенько ходят в синяках. И, тем не менее, советую вам быть осторожным, ну, вы меня понимаете, раз у вас нелады со студентами Гриффиндора.
Я спрятал флакон в карман, поблагодарил учителя и направился в нашу гостиную, однако, уходя, оглянулся и заметил, что Слагхорн, по-прежднему, подозрительно и, даже, как-то озадаченно смотрит мне вслед.
После того, как я произнёс пароль, каменная стена отодвинулась, и я вошёл в гостиную Слизерина. Я не пошёл в спальню, а опустился в кресло у камина. Некоторое время тихо созерцал полыхающее пламя, слушал мерное потрескивание огня. Кресло было огромное, рассчитанное на крупных старшекурсников. Я снял ботинки и забрался в него с ногами, и просидел так до самого обеда. Синяк мой рассосался, нога больше не болела. Я блаженно прищурился. В целом, здесь было довольно уютно. Всё было бы хорошо, если бы не появившиеся школьные враги.
Остаток субботы и всё воскресенье я провёл или в нашей гостиной, или в спальне, на своей кровати, покидая наше подземелье лишь для того, чтобы сходить в Большой зал на завтрак, обед или ужин. Я или учил уроки, которых нам за эти два дня поназадавали достаточно, или читал «Историю Хогвартса», взятую в библиотеке, или же, свернувшись калачиком, отсыпался под одеялом, тем более, что погода на дворе, уже в субботу, к вечеру, начала портиться, пошёл дождь, и в воскресенье всё небо было в тучах.

7
В понедельник, перед самым завтраком, вернулась моя сова с ответом от матери. В Хогвартсе совы с письмами, как правило, прилетают во время завтрака в Большой зал и раздают адресатам послания, под потолком для них там имеются специальные витражи. В письме своём матушка мне сообщала, что довольна моими успехами в учёбе, что она мною гордится. И очень огорчена моими конфликтами с мальчишками Гриффиндора. Говорила, чтобы я держался от них подальше, и что она очень за меня встревожена. Также, напоминала, чтобы я ни с кем в школе не откровенничал, так как, это может быть небезопасным. Поздравила с зачислением на Слизерин. Писала также, что очень без меня скучает и уже ждёт Рождества, чтобы снова меня увидеть. В конце письма мать пожелала мне, чтобы я и впредь прилежно учился, и велела мне держаться молодцом. Сообщила, что дома всё спокойно, и в заключение сказала, что она вновь ждёт от меня письма.
У меня снова навернулись на глаза слёзы. И я вспомнил о таком обычном маггловском средстве, как телефон, с помощью которого можно преспокойно поговорить на расстоянии. У нас, в Рабочем посёлке все дома были оснащены телефоном, но из Хогвартса позвонить по телефону никакой возможности не было – в волшебном мире нет телефона, и, к тому же, на территории Хогвартса изобретения магглов не действуют, если их, конечно, не заколдовать, но это запрещено законом. Волшебники, правда, переговариваются друг с другом на расстоянии через камины, с помощью летучего пороха, но это довольно неудобно, и тогда, будучи студентом-первокурсником, я этого ещё не мог.
Я переживал, что теперь матушка будет всё время за меня тревожиться и, наверняка, уже места себе не находит от беспокойства. А вдруг она умрёт?! Как бабушка Миллисента, весной, вдруг взяла и умерла, никто и не ожидал, а ведь она была ещё не стара. Её, конечно, сильно расстроила смерть дедушки, она очень без него тосковала. Своего дедушку я не помнил, он умер, когда мне не было ещё двух лет, но видя печаль бабушки, я с ранних лет, душой и сердцем осознал боль утраты близкого человека. Я уже рассказывал, что с первых сознательных дней пребывал в необъяснимом страхе за мать, и здесь, в Хогвартсе, на расстоянии, он только усиливался. Я ощущал, что дома она тревожится за меня, а я, пребывая в разлуке, беспокоился за неё. Только бы отец не вздумал её обижать, думал я. Ведь я теперь далеко, и заступиться за неё некому. Матушка, конечно, сильная, и постоять за себя может, но ей сейчас, наверное, очень одиноко дома, как и мне здесь.
Кроме письма, мама прислала мне ещё и внушительный пакет со сладостями – волшебными и маггловскими вперемешку; волшебными – из Косого переулка, маггловскими – из магазинчика в Рабочем посёлке. Малфою родители присылали сладости чуть ли не каждый день, и он щедро делился ими с Крэббом, Гойлом и со мной, а также, с Беллатрисой Блэк, скорее всего, он к ней подлизывался, потому, что она была старостой, а хотя, их семьи и так были в дружеских отношениях. Вскрыв свою посылку, я протянул по жмене ему, Крэббу, Гойлу, Кевину и девочкам из нашего класса засахаренных ананасов и шоколадных котелков. Маггловские сладости я предпочёл никому здесь не показывать, а потихоньку прикончить в одиночестве. А засахаренные ананасы, как я заметил, были популярны как среди волшебников, так и среди магглов.

Вернувшись в тот день после уроков в нашу гостиную, я увидел шумную кучку одноклассников, которые столпились вокруг объявления, висевшего на стене, на специальной доске объявлений. Я подошёл ближе. Объявление гласило, что с завтрашнего дня нас будут обучать полётам на метле. Ясно, почему ребята так возбуждены и готовы скакать от радости. Меня эта новость, конечно, тоже обрадовала, я ведь давно мечтал научиться летать на метле самостоятельно, и квиддич тоже меня интересовал. Однако, радость моя омрачилась тем, что нам предстояло учиться этому искусству вместе со студентами Гриффиндора. Жизненный опыт предыдущих дней красноречиво говорил мне, что спокойно осваивать технику полёта на метле мне не дадут. А летать-то я тогда фактически не умел – ведь до сих пор я летал на метле только сидя впереди мамы. Хотя бы, она мне самые основы показала. Я переживал. Поттер же меня подымет на смех, он ведь уже давно играет в квиддич, а я даже не знаю толком, как с метлой обращаться. Правда, я неплохо играю в футбол, но когда я в последний раз играл – ещё весной, и всё равно, это немножко не то. И о футболе здесь вообще лучше молчать, особенно на нашем факультете. Радость моя в одну минуту улетучилась.
Тем временем, Малфой, по своему обыкновению, похлопал меня по плечу:
- Всё, приятель, теперь мы им покажем! У них в классе б`oльшая половина – грязнокровки, которые и метлу в руках ни разу не держали. Волшебную метлу, во всяком случае. Магглы вообще не знают, что на метле можно летать, они думают, что метлой можно только пол мести. – В его голосе звучало откровенное презрение. – А я всё детство на метле провёл и в квиддич давно играю. Отец говорит, что у меня к этому делу талант, а он в этом разбирается – сам, когда учился в Хогвартсе, играл за сборную Слизерина.
- Поттер тоже играет в квиддич, - мрачно сообщил я.
- Ничего, вот будут на следующий год набирать команды, я буду выставлять свою кандидатуру. А ты в квиддич не играешь? Тебе мама не разрешает?
Я качнул головой. Снова мне захотелось ударить Малфоя по морде. Он в этот момент так напоминал Поттера. Умный нашёлся! А тебе мама, что, никогда ничего не запрещает? Возможно и такое, судя по тому, какой ты избалованный. Моя матушка за жизнь мою беспокоится, что тут удивляться. Да и мы живём в тесном соседстве с магглами, нам на каждом шагу соблюдать осторожность приходится – достаточно того, что я на глазах почти всей маггловской школы вывалился из окна чердака и не получил ни одной царапины. До отъезда в Хогвартс я вполне довольствовался велосипедом и футболом и без метлы нисколечко не страдал, отдавая отчёт, что всему своё время. Летать, конечно, мне хотелось, но не было чувства неудовлетворённости, и вот теперь, столкнувшись с Поттером и Малфоем, я невольно почувствовал себя в чём-то хуже других.
- Сочувствую, - отреагировал Малфой на мой жест. – Только ты не страдай. Гойлу тоже не разрешают, с тех пор, как он с метлы свалился и треснулся головой о землю.
Я подумал, что это происшествие весьма сказалось на умственных способностях Грегори Гойла.
- Многие матери боятся этого, - продолжал рассказывать Малфой. – Моя мать тоже трясётся, когда я какой-нибудь трюк на метле делаю. А Крэбб до сих пор только на игрушечной метле и летал. А я игрушечную метлу давно уже отложил в сторону. У меня дома несколько мётел, лучшие модели. Летал я как-то раз, пару лет назад, на «Нимбусе», далеко отлетел от нашего замка, там маггловский посёлок расположен милях в двадцати от нашего имения, и я над парком летал. А тут маггловский вертолёт низко-низко кружит над землёй. Я тут же – резко вниз, схватился за верхушку дерева и спрятался в ветвях. А по парку полицейский-маггл идёт – они какого-то своего преступника искали, как я понял. Полицейский меня на дереве увидел и спрашивает: «Как ты сюда забрался? Слезай немедленно, ещё свалишься». Спускаюсь. «А метла тебе для чего?» - снова спрашивает. – «Это что, новая мода – лазить с метлой на деревья?» А я и отвечаю: «Просто мне мама поручила во дворе прибраться, а я смылся».
Я прыснул, а Малфой продолжил свой рассказ:
- Полисмен мне сказал, чтобы я топал домой, так как здесь где-то скрывается опасный преступник. Я раскланялся и ушёл, а тупоголовый маггл так ничего и не понял. А потом я снова вскочил на метлу – и домой.
Не знаю, насколько эта история была правдива, но поскольку Малфой был мало знаком с жизнью магглов, то вряд-ли бы он смог такое сочинить, так что было похоже на то, что он говорит правду. История мне показалась интересной, и она наверняка понравилась бы и моим товарищам по начальной школе, только им её рассказать, к сожалению, было нельзя.
Я скучал за ними всеми: за Мэттом, за Хьюго, за Джо, за Нэтом, за Джимом и его сестрой Лизой. Здесь мне их очень не хватало. Теперь я понял, что те мальчишки, с которыми я ходил в начальную школу нашего Рабочего посёлка, были мне настоящие друзья, и что они очень мне дороги, и я люблю их всех – их нельзя не любить, они все разные, но очень славные. Они были добры ко мне и всегда готовы прийти на помощь. А я, пожалуй, раньше недостаточно ценил их общество; конечно, у меня всегда была определённая тяга к одиночеству, но сейчас мне так хотелось увидеться, поговорить хотя бы с кем-нибудь одним из нашей компании, всё равно с кем. Сейчас я даже не мог никому из них написать письмо. У меня опять комок встал в горле – я впервые в своей жизни ощутил горечь одиночества.

Весь вечер только и разговоров у нас в гостиной было, что о полётах, о моделях мётел и о квиддиче. А я почти всё время молчал, так как особенно и рассказать мне было нечего. Конечно, я видел Чемпионат мира по квиддичу, его финал, когда мне было шесть лет. Казалось, это было так давно, я тогда ещё даже в школу не ходил, но это великолепие меня захватило. Иногда мы с мамой выбирались и на менее масштабные соревнования по квиддичу. Квиддич мне тоже очень нравился, не меньше, чем футбол. Только футбол я уже опробовал на практике, квиддич же наблюдал только с трибун стадиона. Многие ребята в Хогвартсе, выросшие в волшебных семьях, когда узнавали о футболе от своих товарищей, которые выросли в семьях магглов, то, как правило, начинали смеяться и завешивать футбол ярлыками, и при всём этом они искренне утверждали, что уважают магглов; но как в таком случае можно было с таким пренебрежением относиться к их популярному виду спорта? Это уже получалось самое настоящее лицемерие, хотя, возможно, детишки в этом тоже не отдавали себе отчёт. Если ты уважаешь людей, которые в чём-то от тебя отличаются, то должен уважать и их обычаи и традиции.
И вот теперь мне захотелось попробовать себя в квиддиче. Раз в футбол я играю довольно прилично, то, стало быть, и в квиддич играть получится. Но, как у меня получится управлять метлой? И как я смогу сосредоточиться в присутствии гриффиндорцев, если уже, стоит мне выйти из нашего подземелья, как я начинаю затравленно озираться по сторонам.

Следующим утром, сразу же после завтрака, мы, первый курс Слизерина, поспешили на специальную площадку, куда нас, выполняя обязанность старост, провели Беллатриса Блэк и Девид Крамер. В Хогвартсе на каждом курсе, начиная с пятого, было по двое старост: мальчик и девочка, среди них, также, выделялись двое старост школы, у которых полномочия были немного выше, чем у обычных старост факультета.
На площадке нас уже ждала учительница полётов, мадам Трюк. На зелёной траве лежали в два ряда приготовленные для нас мётлы. Я нервничал. Причин было несколько: и то, что нам вновь придётся заниматься с гриффиндорцами, и то, как оно у меня получится – первая попытка оседлать метлу, в то время, как все твои товарищи с этим уже более-менее знакомы, и самое неприятное – в этом преуспевает твой злейший враг. Кроме того, я ещё вспомнил, что школьные мётлы далеко не самого лучшего качества, и очень часто не слушаются.
- Доброе утро, класс! – приветствовала нас мадам Трюк. – Как хорошо, что вы уже здесь! У нас ещё пять минут, мы подождём студентов Гриффиндора, и тогда приступим к уроку.
Голос у неё был громкий, под стать офицеру – ей бы в самый раз было командовать взводом солдат. Она была дама довольно энергичная и строгая, и в то же время, отличалась добродушием.
Гриффиндорцев долго ждать не пришлось, вскоре появились и они: шумный говор и смех приближались к нам. Двое гриффиндорских старост, проводив ребят на площадку, тут же удалились и поспешили обратно в замок, а первокурсники Гриффиндора подошли к нам.
- Доброе утро, класс! – вновь поприветствовала нас мадам Трюк. – Сегодня у вас первый урок полётов! Каждый встаньте с левой стороны от рукояти метлы! И попрошу поторопиться!
Мы послушно выстроились в две шеренги, каждый – слева от рукояти метлы и один напротив другого, в одной шеренге – слизеринцы, в другой, лицом к нам – гриффиндорцы. Я посмотрел на свою метлу. Она была довольно старая и потрёпанная, очевидно, не одно поколение школьников на ней летало. Я поднял глаза на шеренгу соперников: слава Богу, Поттер, Блэк, Петтигрю, а с ними и Люпин, находились далеко от меня, в другом конце шеренги. Напротив меня стояла незнакомая девочка с тёмными кудряшками и насмешливым взглядом тёмных глаз. Взглянув на меня, она усмехнулась, она, вообще, была смешлива сверх меры. Я опустил глаза.
- Вытяните правую руку над метлой и скажите: «Вверх!» - скомандовала мадам Трюк.
- Вверх! – разом выкрикнул весь класс, и я в этом хоре едва слышал свой голос.
Моя метла рванула вверх с такой силой, что ударила меня по руке, но я успел схватить её. Она рвалась, как бешенная, я едва удерживал рукоять. Мне пришлось схватиться за неё двумя руками. Одно время я даже не замечал, что происходит вокруг, так как все мои силы и внимание были заняты рвущейся из рук метлой. Тем временем мадам Трюк начала объяснять, как на метлу садиться. Вроде бы, всё было понятно, ничего сложного. Я попробовал свою метлу оседлать, но не тут-то было! Моя метла по дикому дёргалась из стороны в сторону и брыкалась, как необъезженная лошадь. Краем глаза я заметил, что все находившиеся рядом ребята, кто лучше, кто хуже, но уже оседлали свои мётлы, а у меня всё никак не получалось. Напротив послышался смех: смеялась та самая девочка с кудряшками. Сама она давно уже влезла на свою метлу, а теперь слезла обратно и, держа её в руке, покатывалась от безудержного смеха, трясясь и сгибаясь в три погибели, наблюдая за моими тщетными попытками оседлать непослушную метлу. Её это очень веселило. Только мне было совсем не до смеха, я выбился из сил, на лбу выступили капельки пота, руки давно устали – казалось, ещё секунда, и метла вырвется из моих рук и улетит сама по себе. Моя ручонка тогда была тоньше рукояти этой метлы.
- Что с тобой, мальчик? – приблизилась ко мне мадам Трюк. – Твоя метла слишком забрала вверх! – Она взялась за рукоять сама и твёрдой рукой опустила метлу на пол фута ниже.
Моя метла тут же перестала брыкаться и стала вести себя тише.
- Ну, теперь пробуй, - сказала мне мадам Трюк и строго посмотрела на смеющуюся девочку: - А ты почему не на метле?!
- Сейчас, - как ни в чём не бывало, ответила девочка - она опять взобралась верхом на метлу и тут же свалилась на землю.
Я торжествующе посмотрел на неё сверху вниз, а она снова расхохоталась, но уже не столь весело.
В полёте на метле огромное значение имеет сосредоточенность, нервы тут могут серьёзно подвести. Моя метла перестала вихлять, но я по прежднему нервничал – так, сразу успокоиться я не мог.
Я заметил, что мои недоброжелатели на другом конце шеренги преспокойно держали между ног мётлы и, посмеиваясь, переговаривались, временами бросая в мою сторону насмешливые взгляды. Один Петтигрю имел жалкий вид, его метла тоже плохо слушалась, и он то и дело ухитрялся упасть с неё, даже ещё не взлетев.
- А теперь, - произнесла мадам Трюк, окидывая взглядом обе шеренги, - когда я дуну в свисток, вы с силой оттолкнётесь от земли! Метлу держите крепко, старайтесь, чтобы она была в ровном положении, поднимитесь на метр-полтора в воздух, а затем – спускайтесь, для этого надо слегка наклониться вперёд. Итак, по моему свистку: один, два… - Пронзительно засвистел её свисток.
Я оттолкнулся от земли ногами и взмыл в воздух, но не на метр-полтора, а на три, как минимум. Надо спускаться, сообразил я. И резко наклонился вперёд, слишком резко. И тут же, перевернувшись на метле в воздухе, упал на траву – благо, с небольшой высоты.
- Мальчик! – снова кинулась ко мне мадам Трюк. – Ты в порядке? – Она протянула мне руку и помогла подняться с земли. – Как тебя зовут?
- Северус Снэйп, - сказал я, опуская метлу.
Снова послышался смех: уже смеялась не только та зловредная девочка, а почти что все гриффиндорцы. Мадам Трюк строго на них посмотрела – и глупых ухмылок как не бывало.
- Что-то ты сегодня не в форме, Северус, - вдруг неожиданно мягко заговорила она. – Тебе надо больше сосредоточиться. Соберись!
На том конце шеренги опять захихикали – на этот раз Поттер с компанией. Мне снова стало не по себе. В тот момент я возненавидел этих мальчишек. Думаете легко сосредоточиться, когда тебя постоянно сбивают с толку? Но взлететь-то у меня получилось! Если бы обстановка была более спокойной, я, возможно, и не дёрнулся бы резко вниз, и смог бы приземлиться вполне благополучно. Хотя я прекрасно понимал, что могло кончиться и куда хуже, но, всё равно, на душе скребли кошки.
Петтигрю тоже сегодня свалился с метлы, причём, с довольно большой высоты – его метла резко взмыла вверх, её серьёзно занесло, и он мог бы сильно покалечиться, если бы Поттер не подхватил его в воздухе и на своей метле не доставил на землю.
Когда мадам Трюк отпустила нас, и мы шли обратно в замок, Малфой сказал мне:
- Эх, ты, с метлой не справился. У Крэбба с Гойлом и то получилось лучше.
- У них опыта больше, - коротко отрезал я.
- Зато они – тупицы. Ладно, идём. Прежде всего, ты не должен бояться – я же видел, как ты весь трясёшься. – (И при этом испытывал чувство удовлетворения, что нашёл отрасль, в которой ты меня превзошёл, с неприязнью подумал я). – И ещё, гриффиндорцы наших промахов видеть не должны.

Следующий мой полёт прошёл немного лучше. Метла уже не так брыкалась, и в воздухе я продержался дольше. И, всё же, в последний момент, при спуске, резко дёрнулся и снова растянулся на траве. И так было каждый раз. Поттер не упускал случая отпустить по этому поводу едкого замечания, и его поддерживал в этом весь Гриффиндор, за исключением Эванс и ещё нескольких девчонок, считавших себя паиньками. И, разве что, ещё Люпина – тот старался избегать вступать в конфликтные ситуации, которые устраивали его друзья. Сам Поттер верхом на метле чувствовал себя как рыба в воде, и его закадычный друг Сириус Блэк ему почти не уступал. У Люпина летать получалось довольно сносно, но он всегда держался тихо, и вообще, чем дальше, тем, казалось, глубже был погружён в какие-то свои проблемы, и это выглядело подозрительно. А вот, Петтигрю летал отвратительно, из урока в урок прогресса не было никакого, и если бы не его друзья, он бы никогда этого дела и не освоил, как, впрочем, и многого другого – этот парень отличался невероятной бестолковостью.
А в целом, наш факультет в полётах на метле был посильнее Гриффиндора. Лучше всех среди нас летал на метле Кевин Севидж. Он парил в воздухе совершенно легко, уверенно и спокойно – он был превосходный спортсмен. И девочки наши тоже довольно хорошо летали. Только у меня здесь не всегда всё получалось, из-за того, что именно на этом уроке у меня ни с того, ни с сего, вдруг начинали сдавать нервы – я дрожащими руками сжимал рукоять метлы. И Крэбб с Гойлом в полётах не блистали, как, впрочем, и ни в чём другом. Но надо мной гриффиндорцы, по каким-то причинам, насмехались больше, чем над ними. Кевин Севидж насчёт этого мне как-то сказал, что просто над Крэббом и Гойлом смеяться всем уже надоело, поскольку они полные дураки, а гриффиндорцы стремятся изводить более сильных соперников.
-Крэбб с Гойлом им ни в чём не соперники, сам понимаешь, разве, что, Питеру Петтигрю, - говорил мне он однажды. – А вот ты – соперник серьёзный. Уж можешь мне поверить. Да ты на всём нашем курсе учишься лучше всех. Даже Малфой в этом тебе завидует, только виду старается не подавать – это ему чести не принесёт. А на Гриффиндоре тоже полно задавак. Я как-то слышал как Флитвик перед МакГонагалл хвалил её подопечных, рассказывая ей, что среди её первокурсников добрая половина – отличники. Не знаю, насколько он был прав – Флитвик, ты знаешь, любит приукрасить и отличается мягкостью. Но, как я наблюдаю, на нашем факультете, среди нас, первогодок, отличник ты один. Серьёзно.
- Спасибо, стараюсь, - ответил я.
- А гриффиндорцы, сам знаешь, как нас «любят». Разумеется, они не будут жаловать сильных учеников со Слизерина. Кому нужны сильные соперники? Вот, в основном, за это они тебя и невзлюбили, и теперь всю жизнь будут искать твои слабые стороны. Ты им помеха во многом. Знаешь, как их задело, когда ты зелье у Слагхорна на уроке правильно сварил? Поттер с Блэком тебе завидуют и потому изводят.
- Ты прямо как взрослый психоаналитик рассуждаешь, - сказал я.
Кевин скорей всего не знал, кто такой психоаналитик, но, похоже, пропустил это слово мимо своих ушей.
- Много со взрослыми приходится общаться, - ответил он. – Я в семье самый младший, и брат меня намного старше.
- Ну, это тоже очень неплохо.
- Согласен, я ни на что не жалуюсь. Ты тоже, как я погляжу, слишком серьёзен для своего возраста. Я что хочу тебе сказать. От природы тебе дано очень много. У тебя здесь получается буквально всё. И полёты на метле должны получиться. Тебе просто необходимо сосредоточиться.
Я и сам понимал, что тут мне необходимо сосредоточиться, но пока не очень получалось. Гриффиндорцы надо мной насмехались. Слизеринцы на мои промахи смотрели сквозь пальцы и во всю потешались над неудачниками с Гриффиндора, которых, что ни говори, в этом деле было больше. Малфой и прочие из наших объясняли это примесью маггловской крови. А ведь я тоже нечистокровный, встревожила, как-то, меня мысль. Может, всё дело в этом? Да нет, глупости, предрассудки таких, как Малфой. Я – волшебник, и во всех других отраслях магии у меня всё получается довольно прилично, так что, маггловская кровь тут не причём. Я, конечно, нередко обижался на отца – он не дал мне ничего, кроме своей фамилии, если не считать того факта, что, также, и благодаря ему, я родился на свет. А, также, успел и навредить: моя нервная система уже была расшатана. Как-то раз, в уборной я подошёл к большому зеркалу. Всмотрелся в своё отражение. А я, вроде, и не очень-то похож на отца, разве, что, нос и, немного, брови. А так, я почти весь в маму.
Как назло, у Поттера в полётах всё получалось само собой. Метла на удивление его слушалась. Он не прилагал никаких усилий и парил в воздухе, как птица, под всеобщие аплодисменты, и бросал на меня сверху презрительные взгляды, от души радуясь моим неудачам. Он был счастлив, что нашёл дело, в котором оказался сильнее меня. Можно было легко поверить Кевину на слово, что Поттер мне завидует, поскольку, я учусь лучше. Завидовал ли я ему, что он, вроде, как, лучше летает? Разумеется, меня грызла досада, что летать на метле у меня не очень получается, но Поттер меня раздражал прежде всего тем, что не мог находиться рядом со мной и не произносить оскорблений в мой адрес, критикуя меня перед всеми – таким способом он подчёркивал своё превосходство. Но, хорошо летали у нас в классе многие. Почему-то, Кевину или Деметре Дрейк я нисколечко не завидовал. Значит, это не зависть. Просто, мне было нужно, чтобы меня оставили в покое. Но, Поттер не мог жить спокойно, ему надо было кого-то трогать, терзать и мучить.
Часто сцеплялись они и с Малфоем, доказывая друг другу, кто лучше летает, то и дело устраивая в воздухе гонки на скорость – кто быстрее, и выписывая сложные пируэты, пока мадам Трюк на них не прикрикнет. Но Малфоя Поттер не притеснял – ему это было неинтересно, поскольку, у Малфоя были влиятельные родители, и их злить было небезопасно. И, при всём этом, презирал Поттер Малфоя со всей откровенностью, как и Малфой его. На мне же Поттер и его банда отыгрывались, держа меня за слабака, и вот это было обиднее всего. Я убедился, что, в общем-то, заступиться за меня здесь не кому - мать находилась далеко, а нашему декану не было ровно никакого дела до тех своих подопечных, за которыми не стояли влиятельные родители, или из которых он мог бы извлечь какую либо иную для себя выгоду. Я давно понял, что теперь мне придётся постоять за себя самому, и я твёрдо решил научиться самостоятельно себя защищать. Я решил почаще наведываться в библиотеку и поискать учебные пособия по защитным заклинаниям.
В библиотеку я и так заглядывал чаще, чем все остальные мои однокурсники, но большинство из тех книг, что я брал в библиотеке, или читал в читальне, никто, не то что из моих однокурсников, но и среди старшекурсников вообще не читал.
Поттеру за все обиды я отплатил очень скоро, ещё в четверг вечером, как раз накануне следующего урока по волшебным зельям. Возвращаясь из библиотеки, я встретил в пустом коридоре его, Блэка и Петтигрю, и на всех троих наслал заклятие «Фурункулюс», в результате чего их физиономии в одно мгновение покрылись огромными прыщами, и они срочно вынуждены были бежать в больничное крыло, и сводить со мной счёты были просто не в состоянии. Петтигрю разрыдался в три ручья, его более храбрые друзья лишь пришли в бессильную ярость и в очередной раз обвинили меня в чернокнижии, что было уже для них определённым самоудовлетворением. Люпина в тот день с ними не было, так как у него, якобы, что-то случилось дома, и он вынужден был на сутки покинуть школу. А я от души повеселился над поверженными противниками. Я только опасался, как бы мне за это не влетело от взрослых, но всё обошлось. На зельеварение на следующий день Поттер, Блэк и Петтигрю не явились, но мне по этому поводу никто ничего не сказал. Скорей всего, учителя толком ничего и не узнали по этому делу, ну, получили трое студентов небольшую травму – в Хогвартсе это происходит каждый день, причём, по нескольку раз на дню, а мадам Помфри была не склонна задавать лишние вопросы, она прежде всего направляла свои силы и умения на исцеление больного, и в этом надо отдать ей должное.

Тем временем приближались соревнования по квиддичу, которых все в Хогвартсе с нетерпением ждали. Малфой мне все уши прожужжал, рассказывая обо всех достоинствах этой игры, и о том, какой он замечательный ловец. Для тех, кто не в курсе, сообщаю: квиддич – самый популярный вид спорта у волшебников, равно, как и футбол у магглов, и, отчасти, напоминает его своими правилами, только, пожалуй, многие маги этого высказывания мне не простят, но что есть, то есть. Играют в квиддич верхом на мётлах, две команды, по семь человек, среди которых выделяются: трое охотников, двое загонщиков, один вратарь, и один ловец. Игровое поле овальной формы. С двух его сторон расположены «ворота», которые представляют собой стоящие в ряд на высоких шестах три кольца, размером немногим больше гимнастического обруча. Загонщики, летая над полем на мётлах, передают друг другу квоффл – мяч, размером с футбольный или волейбольный, стараясь забросить его в ворота соперника, вратарь защищает ворота, как на футболе. Тем временем двое загонщиков гоняют по полю бладжеры – два мяча, немного уступающие по размеру квоффлу, метя ими в игроков команды соперника, а также стремясь защитить от удара бладжером игроков своей команды. Удар бладжером может быть довольно болезненным и далеко не безопасным, порой, как правило, благодаря этому, в квиддиче бывали смертельные случаи, но, как и в других видах спорта. Но, в Хогвартсе смертельных случаев на поле для квиддича до сих пор не было, хотя, часто школьная игра оборачивалась серьёзными травмами. И, вообще, на почве квиддича среди волшебников нередко разжигаются конфликты, как и у магглов на почве футбола. Самой трудной считается задача ловца – поймать самый маленький мячик, золотой снитч. Та команда, ловец которой поймает снитч, сразу получает сто пятьдесят очков, и, как правило, выигрывает. Говорят, против ловцов чаще, чем против других игроков используют грубые приёмы и нарушают правила, и должность ловца считается наиболее почётной в команде. Во всяком случае, так утверждал Малфой, и он сам метил на место ловца на будущий год в команде Слизерина. За эти два месяца, проведённые в школе, во время нашего с ним совместного общения, он в основном о квиддиче и говорил, и рассказал мне обо всём, что он знал касательно этого вида спорта, по нескольку раз. Говорил он на эту тему и со своими верными адъютантами Гойлом и Крэббом, но те были не очень внимательными слушателями, к тому же, разговоры о квиддиче им уже порядком наскучили, поскольку это была одна из излюбленных тем разговора у Малфоя, наравне с критикой порядков Дамблдора в Хогвартсе, но второе Крэбб с Гойлом согласны были выслушивать с куда большей охотой. Но, всё равно, из них выходили не ахти какие собеседники, ввиду того, что эти мальчики часто просто не понимали, о чём с ними говорят, и легко теряли нить разговора. И хотя время Малфой предпочитал больше проводить с ними – они часто пропадали где-то втроём, но беседовать он предпочитал со мной, хотя, тут, как правило, говорил он один, а я молча слушал.
Первый матч по квиддичу должен был состояться в конце октября, перед самым Хэллоуином, который у нас всегда пышно праздновали. Соревнования должны были пройти между командами Слизерина и Гриффиндора, поэтому гриффиндорцы были возбуждены не менее, чем наши, и тоже во всю обсуждали предстоящую игру. Особенно среди них, как всегда, выставлялись Поттер и Блэк. Как и Малфой, они были весьма разочарованны, что пока не имеют права играть в квиддич за свой факультет. Для Поттера квиддич всегда был больной темой, скорей всего, потому, что ни в чём другом он не блистал.
И, надо сказать, что Поттер, что Малфой, оба считали себя великими мастерами в квиддиче. Да и не только в квиддиче. Оба были одинаково заносчивы и самоуверенны, просто Малфой был со мной на одном факультете и не трогал меня, в то время как Поттер не мог пройти мимо без того, чтобы как-нибудь меня не задеть, и в этом не только его друзья, но и почти весь Гриффиндор его поддерживали, даже те, кто меня совсем не знал, что было крайне обидно и поначалу меня просто поражало: за что ко мне так относятся те ребята, которым я не то что ничего не сделал, а кто меня чуть ли не впервые видел? Также, я стал замечать, что незнакомые студенты Хогвартса, причём, даже старшеклассники, со всех факультетов, кроме Слизерина, в коридорах, в библиотеке, в холле и Большом зале, и на школьном дворе, то и дело подозрительно косятся в мою сторону, а иногда – и с откровенной враждебностью. Я, конечно, замечал, что на всех слизеринцев в Хогвартсе представители иных факультетов обычно смотрят недружелюбно, но на меня почему-то уже почти вся школа смотрела с неприязнью, из обрывков разговоров я уловил, что ребята как правило, обсуждают моё стремление в познании тёмных сил и мои неудачные полёты на метле, и это возмущало: с какой стати они суются не в своё дело? Кевин Севидж сказал мне, что компания Поттера по всей школе распространяет обо мне сплетни, стараясь меня посильнее опорочить, «Дался ты им», - то и дело говорил он – «Не знают, чем занять себя от безделья». Но, как мне вскоре предстояло убедиться, в Хогвартсе всегда любили обсуждать чужие дела, и особенно чужие промахи и недостатки, осуждать других, подчёркивая собственное превосходство.
Тридцатого октября был день матча. К одиннадцати часам утра вся школа собралась на стадионе. Каждый факультет рассаживался на своих трибунах. Здесь, также, находились преподаватели, и ещё прибыло несколько родителей – поболеть за своих детишек, а, также, забрели несколько жителей Хогсмида – волшебной деревни, расположенной близ Хогвартса. В одеяниях болельщиков преобладало зелёное с серебром и красное с золотом – цвета факультетских флагов, которые, кстати, у многих были в руках, а кто-то понаделал транспарантов с «революционными» лозунгами, типа: «Вперёд, Гриффиндор!» или «Вперёд, Слизерин!». Мы с Малфоем, Крэббом и Гойлом пробрались в первый ряд. Стадион был огромный. Поле покрывала ярко-зелёная трава. С двух сторон его было расположено по три кольца для мячей, каждое – раз в десять больше баскетбольного.
- У нас очень хороший ловец, - рассказывал мне Малфой, с предвкушением оглядывая поле. – Роджер Флинт. Но, он в этом году заканчивает школу. Я собираюсь на тот год занять его место. Это достаточно сложно, но у меня должно получиться. Иначе просто быть не может.
Но вот на игровом поле появилась мадам Трюк с ящиком, в котором хранились мячи для квиддича в одной руке и со своей метлой – в другой. И с двух противоположных сторон, из своих раздевалок на поле вышли игроки, по семь в каждой команде: три охотника, два загонщика, один ловец и один вратарь. Команда Слизерина была в спортивной форме зелёного цвета, игроки Гриффиндора – в красном. Стадион разразился бурными приветствиями. Мадам Трюк, оглядывая игроков обеих команд, что-то строго им выговаривала. Затем игроки обеих команд выстроились в круг, и капитаны с большой неохотой пожали друг другу руки. Мадам Трюк раскрыла ящик и выпустила в воздух поочерёдно четыре разных мяча: красный квоффл, два чёрных бладжера и маленький золотой снитч с серебряными крылышками. Мячи взмыли ввысь, мадам Трюк просвистела в свой серебряный свисток – и игра началась. Игроки, все, как один, поднялись в воздух, а вместе с ними и мадам Трюк – она обычно судила в Хогвартсе все матчи по квиддичу.
В первое же мгновение после начала матча квоффл оказался в руках у девушки из команды Гриффиндора, она дала пас своей партнёрше, которая находилась в опасной близости от наших колец. Гола было бы не избежать, если бы не пущенный в неё бладжер: охотница от него увернулась и упустила квоффл, наш вратарь отбил его, и он оказался в руках у охотников Слизерина, но вскоре снова уже был у Гриффиндора. Игроки стремительно носились по воздуху, иногда, в лучах солнца мелькал крошечный золотой снитч, размером с пинг-понговый мячик.
Комментатор – мальчишка-пятикурсник из Хаффлпаффа, сидя на специальной трибуне с волшебным микрофоном, бойко комментировал матч, описывая происходящие на поле события – совсем как на футболе. Болельщики оглушительно орали, рядом со мной подскакивал Малфой, Крэбб и Гойл были слишком тяжелы на подъём, чтобы подскакивать вместе с ним, они только вяло стучали своими массивными кулаками по своим не менее массивным коленям. Наше положение на поле было незавидным: нам накидали несколько голов, а с нашей стороны было только одно попадание – девочка-старшекурсница забила мяч, и сборной Слизерина начислили десять очков, в то время, как у Гриффиндора было уже пятьдесят. Голкипер Слизерина – Гектор Севидж отлично держался на метле, да и спортсмен он тоже был хороший, и, всё же, как вратарь допускал некоторые ошибки – я в начальной школе постоянно играл в футбол, и почти каждый раз стоял в воротах, так что опыт ловить мячи у меня был, и мне не стоило особого труда обнаружить шероховатости в игре нашего голкипера.
Болельщики Гриффиндора орали громче всех, Малфой кричал, что когда на следующий год он будет в Команде, он им покажет, но кричал он это главным образом для меня, Крэбба и Гойла, так как гриффиндорцы при всём желании сейчас услышать его никак не могли. А Беллатриса Блэк после очередного мяча в наши ворота понесла оскорбления в адрес игроков Гриффиндора, не скупясь на самые крепкие выражения, вложив в свои слова всю свою страсть, злобу и ярость. Даже мне стало не по себе: и откуда в столь юной девушке столько ненависти? Гриффиндорцы её не услышали, так как она находилась на нашей трибуне, зато услышала профессор МакГонагалл с трибуны для преподавателей и гостей, и оштрафовала наш факультет на двадцать очков. Родольфус Лестрэйндж с шестого курса, с которым Блэк, как я заметил, встречалась, сперва сказал ей, что она дура, мол, ничего, всё равно, никому не доказала, только очки мы потеряли, а потом извинялся и говорил, что она сказала правильно. А по мне, так она вела себя как полная дура, и я очень разозлился на Беллатрису, за то, что по её милости наш факультет потерял целых двадцать очков. Они с Лестрэйнджем немного между собой попререкались, а потом обнялись и принялись смотреть матч дальше.
В конце концов, нам, таки, повезло. Наш ловец Флинт поймал снитч, нам начислили дополнительные сто пятьдесят очков, и игра была окончена. Однако, самого Флинта в последний момент, таки, сбил с метлы шальной бладжер. Кстати, наши ребята утверждали, что гриффиндорский загонщик метнул в него бладжер уже после того, как он поймал снитч, что является нарушением правил, однако, доказать этого никто не мог – мадам Трюк не уловила, в какой точно момент гриффиндорский загонщик ударил по бладжеру своей битой, и ему это сошло с рук, а Роджер со снитчем в руке растянулся на траве, но упал он с небольшой высоты и не сильно ушибся. Мы победили, но с разницей всего лишь в двадцать очков.
Возвращаясь с поля, я услыхал, как Поттер отчитывает ловца из команды Гриффиндора, что тот, мол, что-то делал неправильно. Ловец молча слушал – здоровый семикурсник виновато опустил голову перед малолеткой! Да попробовал бы кто из дошколят у нас в Рабочем посёлке учить школьников играть в футбол – его просто на смех подняли бы. И попробовал бы какой первоклассник мне что-нибудь вычитывать насчёт футбола, я бы его тут же на место поставил: мол, подрасти сначала, малыш, а потом лезь в дела старших. А кто-то из команды Гриффиндора на полном серьёзе сказал Поттеру, что через год они с удовольствием примут его к себе в качестве ловца, и тогда пусть он всем покажет свои возможности. Я поспешил убраться подальше, так как на личном опыте знал, чем столь близкое местонахождение от их факультета может для меня обернуться.

В тот день всё обошлось, а вот на следующий, в Хэллоуин, они снова на меня напали, в туалете. Я уже собирался уйти, как тут дверь открылась, и в туалет ввалились все четверо. Я понял, что влип, раз они вчетвером – то добра не жди, а на пощаду надеяться нечего. К тому же, они наверняка злы на меня за фурункулы на физиономиях. Я нащупал палочку в кармане. Мои противники загородили мне дорогу.
- Как дела, Нюнчик? – спросил Поттер издевательским тоном. – Ты больше не плачешь?
- Ничего, сейчас заплачет, - пообещал Блэк.
Петтигрю уже в предвкушении потирал ладошки.
Я попытался их обойти и выскользнуть в дверь, но не тут-то было.
- Стой! Стой! Никуда ты от нас не уйдёшь! – Поттер метнулся мне наперерез, выхватил из кармана волшебную палочку и угрожающе нацелил её на меня.
- Скажи-ка, Нюниус, - с отвратительной усмешкой спросил он, - почему ты помешан на тёмной магии, ходишь всё время мрачный и насупленный, будто прокисший тыквенный сок выпил, подслушиваешь и подглядываешь всё время, как будто замыслил что-то?
- Я пока ещё ничего не замыслил, - ответил я, и почувствовал, что начинаю дрожать. О, небо, да что же это со мной происходит такое, что я не могу взять себя в руки?!
- Да что ты, я тебе не верю, - также издевательски ухмыляясь, ответил Поттер. – У вас там, в Слизерине все такие.
- Он сказал: «пока», - злорадно произнёс Блэк. – Значит, замыслит потом, он только собирается.
- Тут мы на днях, на заклинаниях, проходили основы левитации, - сказал Поттер. – Хорошо бы, закрепить урок, испытать их на чём-нибудь. Или, на ком-нибудь. Вингардиум Левиоса! – Он рассёк палочкой воздух и взмахнул.
Моя школьная сумка соскользнула с моего плеча и поднялась в воздух. Ну, конечно, мы на этой неделе тоже проходили заклинание левитации. У меня на уроке получилось поднять в воздух перо, но, к сожалению, не удастся поднять, таким образом, мальчика, а их было четверо, готовые в любой момент кинуться на меня, они лишь специально оттягивали время для того, чтобы подольше поиздеваться. Надо было защищаться. Использовать снова «Фурункулюс»? И тут я вспомнил заклинание, которое часто использовала мама в домашнем хозяйстве. С его помощью я смогу, хоть ненадолго, но одновременно вывести из строя всех четверых. Только бы успеть! Я схватил свою палочку:
- Акваменти! – Из её кончика тут же хлынула довольно сильная струя воды.
Получилось! Я направил её на своих противников.
- Ах, ты, ж, гад! – крикнул кто-то из мальчишек.
Все четверо в один момент стали мокрые с головы до ног, по полу растекались потоки воды, я с трудом удерживал свою волшебную палочку, которая дрожала в моих руках от довольно мощного напора воды, как из садового шланга, я и сам не ожидал, что он получится таким сильным, к тому же, я слыхал, что это заклинание проходят лишь на шестом курсе. На пол налилась огромная лужа, в которой плавали оброненные волшебные палочки моих противников, моя сумка упала в воду, из неё вывалились три библиотечные книжки и намокли, а мальчишки кинулись на меня уже врукопашную. Опять меня скрутили Поттер и Блэк, Люпин говорил, что им лучше поскорее уйти, а Петтигрю скакал вокруг, как обезьянка, и веселился. Меня повалили на пол, и я тоже почти весь тут же промок.
- Попей теперь этой водички, - уже со злостью сказал Поттер.
Блэк наступил мне на руку, на запястье, и я разжал пальцы, упуская волшебную палочку. Струя воды лить перестала, но уже весь пол был залит водой.
- Прекратить немедленно! – вдруг раздался сверху ломающийся голос старшекурсника. – Ишь, что надумали!
Его фамилия была Роджерс. Его я знал очень мало, но это был слизеринец. Мальчишки тут же меня отпустили, их как ветром сдуло.
- Гриффиндор, - с отвращением произнёс старшекурсник.
Он подхватил меня подмышки и поставил на ноги:
- Донести бы на них МакГонагалл и директору, так нет доказательств, кто на кого напал. Их четверо, учителя скорей поверят им. К тому же Поттер, не смотря на его паскудство, уже успел у всей школы популярность завоевать – все непонятно с какой стати вокруг него пляшут. Только и слышно отовсюду: «Поттер молодец! Поттер умница! Вундер-кинд!» Противно слушать. Без году, неделя, как в Хогвартс приехал, а считает себя владельцем всей здешней территории, будто это место его собственность! А раз тебя компания Поттера невзлюбила, то большинство в Хогвартсе тебя не будут жаловать, это уже тенденция сложилась. К тому же, наш факультет всегда был в немилости у всей остальной школы. Собери свои вещи, вытри нос, и пошли. И в следующий раз не позволяй им над тобой издеваться. Мальчишка ты, или нет? Я понимаю, их четверо, но, поверь, можно преспокойно дать сдачи и четверым, если применить нужные заклинания.
- Я знаю, - тихо, но твёрдо ответил я.
- Вот и прекрасно, - ответил Роджерс.
- Только, у меня ещё опыта маловато.
- Появится.
И мы направились в нашу гостиную. Я давно уже знал, что мне необходимо осваивать защитные заклинания, да только и времени было маловато, а самое главное – в изучении заклинаний одной теории недостаточно, тут главное – практика, а с этим всё было не так просто.
В сердце снова жгла обида. Заклинание у меня получилось, но мои враги опять взяли надо мной верх большинством.
А если честно, то от Поттера и его дружков доставалось не только мне. За эти два месяца по прибытию в Хогвартс они успели прославиться на всю школу, и стать настоящим её кошмаром. К счастью, Роджерс был не до конца прав, когда говорил, что Поттера и его компанию обожает поголовно вся школа. Негативное к себе отношение они уже завоевали не только у меня, а и у многих других, но, всё же, несмотря ни на что, большинство учеников, и даже профессоров, по каким-то необъяснимым причинам ими немыслимо восхищались, что, поначалу, просто поражало. Мальчики часто поступали жестоко, бессовестно нарушали школьные правила, совершая порой настоящие преступления. И им всё прощалось, к ним почти все хорошо относились, готовы были их превозносить. А если кто и ловил их на горячем и наказывал, это мало что давало, наоборот, благодаря этому, они в глазах других учеников становились героями, а б`ольшую часть их безобразий никто в упор не замечал.
На уроках зельеварения, улучив момент, когда профессор Слагхорн отвернётся, они корчили рожи, писали оскорбительные записки, а иногда и высказывались в открытую, не таясь, и причём, ни к кому из наших так не цеплялись, как ко мне. А наш добродушный, постоянно улыбающийся декан словно ничего и не замечал, разве, уже после того, как на них хором пожалуется половина класса, и он, шутя погрозив им пальцем, говорил, чтобы они перестали шалить. Толку от таких воспитательных мер, разумеется, не было никакого, мальчишки с Гриффиндора лишь усвоили, что здесь, в этом классе, им всё будет сходить безнаказанно.
Флитвик и МакГонагалл, Слагхорн и Спраут то и дело говорили, что таких талантливых учеников, как среди первокурсников Гриффиндора этого года у них давно не было. Я однажды слышал, как Линди Паркер и Глэдис Бэнкс, уже знакомые мне девочки с Хаффлпаффа, которые подружились с нашими девчонками, рассказывали, что занимаются травологией и заклинаниями вместе со студентами Гриффиндора, и утверждали, что не такие уж Поттер и Блэк умные, как любят их тут расписывать, просто они наглые и болтливые, выскакивают на уроках, даже если не знают толком, что отвечать, а преподаватели их поддерживают, когда они на уроке отвечают, наводящие вопросы задают – вот у них и выходит всё само собой. Да ещё многие девчонки с Гриффиндора им, то и дело, подсказывают. И, всё же, МакГонагалл, частенько, невзирая на многочисленные похвалы, наказывала Поттера и Блэка за нарушение дисциплины. А уж завхозу Аргусу Филчу не было ровным счётом никакого дела до нашей успеваемости в учёбе вообще, он любого карал за нарушение школьных правил.
Я, конечно, не знал тогда, как, в точности, обстоят у гриффиндорцев дела по другим предметам, но в приготовлении волшебных зелий они не блистали, разве что, зубрила Лили Эванс, от которой все в Хогвартсе были в умилении, а Поттер, так и вовсе, был в неё влюблён. Но Эванс, и это в течении долгих лет, не отвечала ему взаимностью, так как считала его хулиганом, и предпочитала сторониться. Лишь, к концу учёбы, когда он научился искусно скрывать перед ней свои недостатки, она согласилась встречаться с ним, что называется, попалась на удочку. С виду она была сущим ангелом, умела завоёвывать симпатию у окружающих, и у неё всегда были высокие оценки, но по своей сути эта девочка была довольно поверхностна, и многое понимала превратно.
Живя в Хогвартсе, я всё больше убеждался, что можно иметь и ум, и талант, и так и не добиться признания со стороны окружающих, а иногда, как это ни парадоксально, можно вполне обойтись без этих качеств и добиться невероятного успеха. И ещё, можно не сделать ничего плохого и при этом стать чуть ли не всеобщим изгоем.
Когда я, мокрый с головы до ног, вернулся в нашу гостиную, Беллатриса, смерив меня презрительным взглядом, спросила:
- Опять вляпался, Северус?
Я молча прошёл мимо. Пререкаться с ней сил у меня уже не было. Да и это было опасно, так как, она была сумасшедшая и совсем не умела владеть собой. Я знал, что она считает меня неудачником, и за это мне хотелось её проучить, чтобы впредь она сперва думала, прежде, чем осуждать других. Пусть лучше на себя посмотрит! Но, по настоящему, она меня никогда не трогала, поскольку, я был студентом Слизерина. А с компанией Поттера она уже тоже успела погрызться. Она и её кузен друг друга ненавидели чуть ли не с пелёнок. Я тоже уже успел его возненавидеть, не меньше, чем Поттера, но с Беллатрисой у нас никакой дружбы быть не могло, и вовсе не потому, что она была меня на четыре года старше. Максимум, что я мог – это держать с ней мирные отношения и дистанцию.
В спальне я разложил на кровати мокрые книги, аккуратно высушил их с помощью осушающего заклинания, которое также узнал от матери, и сложил их в тумбочку. Затем переоделся в сухое и высушил мокрую одежду.

А вечером вместе со всеми пошёл в Большой зал на праздник. В тот вечер зал освещали светильники из гигантских тыкв, а под потолком висело около тысячи летучих мышей, и примерно столько же их стаями летало по воздуху. Я пришёл в восторг: я любил этих милых маленьких зверушек. У нас дома, на чердаке жило целое семейство летучих мышей, и часто, летними вечерами, я, сидя во дворе, наблюдал за ними, как они летают на фоне темнеющего неба.
Когда я сел за стол, посуда на нём была абсолютно пуста, и даже блестела в освещении праздничных светильников. Еда появилась на столе внезапно, по волшебству. За столом я, по своему обыкновению сидел глубоко задумавшись. Я вспоминал, как мы праздновали Хэллоуин раньше, в Рабочем городке. В школе обязательно устраивали маскарад и выставку рисунков и поделок на мистические темы. Ребята пугали друг друга, но, в действительности, страшно никому не было. Дома матушка украшала гостиную и кухню светильниками из тыкв, только они были небольшие. Такие же светильники плавали в воздухе и на лестнице, и в коридоре на втором этаже, и в библиотеке. У нас был праздничный ужин. Матушка всегда пекла пирог из тыквы, и готовила уйму прочих вкусных блюд. Отец в такие вечера обычно пораньше запирался в своей комнате. А мы с мамой до поздней ночи сидели вдвоём у камина. Она усаживала меня к себе на колени и рассказывала всякие таинственные истории и сказки.
Приближался также мой день рождения. Раньше в этот день мама всегда пекла для меня несколько пирогов, и они с бабушкой и крёстной меня поздравляли, а последние четыре года я приглашал к себе домой друзей из школы. Теперь ничего этого не будет. Особенно будет весело, если меня в этот день побьют. За пару месяцев, проведённых здесь, я стал нервным и затравленным, и ещё более замкнутым, по коридору не шёл, а крался, а после очередной стычки с врагами тихо проливал слёзы в пустом туалете для мальчиков нашей гостиной. Над моей головой сгущались тучи. Я почти всё время ходил обиженный и злой, хмуро глядя перед собою, за что постоянно встречал враждебные взгляды окружающих. Такая жизнь была мне не по душе. Теперь я убедился на собственном опыте, каково это, как это плохо и горько, когда у тебя нет друзей, когда рядом нет ни одного близкого человека, и вокруг все тебе чужие. Когда тебя никто не любит, когда тебе никто не поможет, не протянет дружески руку, когда некому открыть душу и положить голову на плечо. Здесь я был совсем один, со своими трудностями, заботами и горестями. И решать свои проблемы мне предстояло самому, не полагаясь на чью-либо помощь.
Но я хотел учиться, всей душой жаждал новых знаний, с удовольствием изучал магические науки, и я понимал, что моё место здесь, среди магов, хотя они и приняли меня не очень приветливо. Надо было что-то делать, чтобы доказать, что ты не хуже других. Необходимо научиться давать сдачи, чтобы выжить в этом суровом мире.
Кто-то из проходивших мимо девочек с Хаффлпаффа рассмеялся, увидев мою мрачную физиономию. Я отвернулся и занялся ужином.

Почти всё своё свободное время я проводил в библиотеке, в поисках книг, посвящённым защитным заклинаниям и магическим дуэлям. Как-то раз, я наткнулся на странице одной из книг на заклинание, которое меня заинтересовало. Оно было несложным и в самый раз подходящим для самообороны. «Локомотор Мортис», заклятие обезноживания. Если верить описанному в книге, то у того, на кого наложить это заклятие, ноги прилипнут одна к другой, и он сможет лишь прыгать, или передвигаться ползком, опираясь локтями о землю. Заклинание мне понравилось, и мне захотелось опробовать его на практике. Но я понимал, что если я прямо сейчас побегу искать Поттера и вызову его на дуэль, то оно у меня может получиться не лучше, чем мой первый полёт на метле, я ещё до Хогвартса знал, что любое заклинание надо выучить. Мне нужен был партнёр для тренировок. И я решил задействовать в этом деле Малфоя. Я знал, что сражаться на дуэли ему понравится, и заклятие было как раз в его вкусе.
Малфой согласился. И однажды вечером мы покинули нашу гостиную, вышли в пустынный подземный коридор, встали друг напротив друга, и начали тренироваться, поочерёдно накладывая друг на друга заклятие обезноживания. Мне с первой же попытки удалось вывести из строя Малфоя – едва я, направив на него волшебную палочку, произнёс: «Локомотор Мортис», как ноги Люциуса тут же как будто свело судоргой, они прилипли одна к другой, и Люциус, пошатнувшись, шлёпнулся на каменный пол. Но он не жаловался, даже не вскрикнул. Я вновь направил на него свою волшебную палочку и произнёс:
- Фините Инкантатем. – Так снималось заклятие обезноживания, и этим, вообще, можно было снять почти любое заклятие.
Ноги Малфоя вернулись к нормальному состоянию, и он поднялся с пола.
- Ну, как? – спросил я.
- Круто! – воскликнул Малфой в восторге. – Давай теперь я попробую!
- Давай, - с некоторым опасением произнёс я.
Я знал, что Малфою доверяться опасно, но дело надо было довести до конца. Малфой наложил на меня это заклятие – и ничего особенного я не ощутил: ну, прилипли мои ноги одна к другой, только и всего, я даже не упал – сумел удержать равновесие. Малфой снял с меня заклятие, и мы попробовали повторно. Я вновь успешно наложил на Малфоя заклятие обезноживания и снова освободил его, затем Малфой вновь направил свою палочку на меня.
- Локомотор Мортис! – громко произнёс он.
Но на этот раз я вообще ничего не почувствовал. В первое мгновение я успел подумать: «Почему?» Но времени на размышления не осталось. За моей спиной раздался гневный, полный ярости и негодования, крик. Я догадался, что Люциус промахнулся, и заклятие попало не в меня. Я поспешил оглянуться. Заклятие Малфоя угодило в Беллатрису, которая возвращалась в гостиную Слизерина. Ей свело ноги, и она растянулась на полу. Ох, и злая же она была!
- Это как понимать?! – возмущалась она. – Наглые, сопливые малолетки! Вы что себе позволяете?!
- Белла, прости, я не хотел, - начал оправдываться Малфой.
Я снял с неё заклятие. И она тут же вскочила на ноги. Беллатриса явно намеревалась разразиться гневной тирадой. Её трясло от бешенства, казалось, она едва сдерживается от того, чтобы не наложить на нас какое-либо жуткое заклятие или, по крайней мере, вцепиться нам в волосы – её пальцы судорожно сжимались.
- Мы только тренировались, - поспешно сказал я, едва сдерживаясь от того, чтобы не рассмеяться.
Люциус тоже с трудом сдерживал улыбку.
- А по моему, вам ещё рано за подобные заклинания браться, - сердито сказала Беллатриса.
Она всё ещё кипела, и я подумал, что учись мы с Люциусом не в Слизерине, она бы нам этого так просто не спустила.
- Ой, кто бы говорил, - сказал Малфой. – Готов поспорить, ты в нашем возрасте тоже в заклятиях упражнялась.
- Всё! Хватит! Идите учить уроки! И учтите, малышня, если ещё раз повториться подобное, я назначу вам наказание – на весь вечер усажу вас строчки писать: «Я не должен насылать заклятия на старших. Я должен уважать старост».
- Брось, Белла, неужели ты нас накажешь? – иронично усмехнулся Люциус.
- Накажу, можешь не сомневаться.
- Ладно, Люциус, - сказал я. – Заклинание мы выучили, пойдём в гостиную.
  На этом наша сегодняшняя тренировка завершилась. Мы были рады, что освоили новое заклинание, а я был рад ещё и от того, что благодаря нашим занятиям нам удалось вывести из себя Беллатрису. И, надо заметить, после этого случая Беллатриса стала воспринимать нас куда более всерьёз, и старалась держаться от нас подальше, когда мы с Малфоем упражнялись в заклятиях. Я решил и дальше ходить в библиотеку и изучать новые заклинания. А как вернусь домой, попрошу у матери – пусть купит мне метлу, буду тренироваться. Правда, на зимних каникулах не очень-то потренируешься в полётах на метле – погода не лётная. Но за лето, хотя бы, к следующему году, я должен научиться летать как следует.