Глава I
Дождь висел перед глазами дрожащей, непроницаемой завесой. Упругие, косые струи хищно врезались в землю, холодные капли били в лицо, затекали за шиворот. Не добавлял радости и ветер. Холодный, пронизывающий до самых костей. И не подумаешь, что лето!
Я натянул повод, заставляя Крепыша остановиться, и повернулся в седле, оглядываясь назад. Моего наставника не было видно. Наверное, я зря погнал вперёд, старая кобыла Каладриуса уже не в силах поспевать за молодым конём. Да и сам учитель в последнее время стал как-то слаб. Я уже давно начал подмечать, что Каладриус в последнее время начал сдавать. Осунулся, побледнел, чаще болеет. Всё-таки возраст сказывается. Каладриус, как и его лошадь, Кувшинка, далеко не тот, что прежде. Далёкие путешествия не шли ему на пользу. Ох, недаром я так противился этой поездке!
Я уже собрался развернуть Крепыша и вернуться к учителю, как из-за серой завесы я различил тёмный силуэт. Вначале навстречу мне вынырнул Скаа. Ворон медленно скользил над землёй, лениво взмахивая крыльями. Я вытянул руку и Скаа изящно приземлился, аккуратно переступая ногами. Он бросил на меня холодный взгляд и укоряюще покачал головой. Да знаю я, знаю и без тебя, что не лучшая идея бросать Каладриуса позади! Уже сообразил.
Громкое фырканье лошади известило меня о приближении наставника, а через минуту я разглядел и его самого. Каладриус верхом на Кувшинке взбирался на вершину холма. Кобыла устало перебирала ногами, вытягивая тощую, рыжею шею, раздувала ноздри и напрягала все свои силы, чтобы вскарабкаться на крутой холм. Наконец Каладриус спешился и, взяв кобылу в повод, помог ей взобраться на кручу.
Я поспешно соскочил с Крепыша, посадив Скаа на луку седла. Птица хрипло каркнула и перелетела на плечо к моему наставнику, бросив на меня холодный, колючий взгляд. Я сделал вид, что ничего не заметил.
- По-моему Кувшинка уже отслужила своё, - произнес я, взглянув на кобылу. Выглядела она не важно, того и гляди брякнется бренными косточками оземь и сочиняй ей поминальную песнь. Каладриус перевёл взгляд на Кувшинку и ласково похлопал ладонью впавший бок кобылы.
- Не говори так о ней, - мягко сказал он. – Это лошадка верно служила мне много лет.
- Знаю. Но не пора её продать и купить нового коня? Кувшинка уже не та, что прежде. Она не выдерживает дальних расстояний.
Каладриус вздохнув, согласно кивнул. В его глазах я заметил знакомую мне печаль.
- Однако и я не тот, что прежде. Но ты прав. Кувшинке действительно пора подыскать более подходящего хозяина. Мне она уже не спутник. Её старые ноги не выносят моих дорог. Ладно. Поглядим, где мы уже.
Взяв лошадей в повод, я и Каладриус направились вдоль какой-то рощицы, окаймлявшей лысую верхушку холма. Каменистая почва под ногами была скользкой, и приходилось то и дело посматривать, куда ступаешь. Обогнув группу серых, унылых деревьев, недовольно перебирающих листами на ветру, мы вышли на прогалину, едва прикрытой зелёной травой. Вокруг щетинились какие-то древние валуны. Кажется, это были менгиры, но я точно не уверен. Такая находка не редкость в этих местах. Некогда эти земли принадлежали восточным язычникам, и часто можно было наткнуться по дороге на нестройные ряды мегалитов. Конечно, большую часть разворотили крестьяне, освобождая просторы полей для посевов. Но вдоль обочин дорог и на холмистой местности всё ещё можно было встретить напоминания о былых хозяевах этих земель.
- Ну вот, - произнёс Каладриус, щурясь сквозь дождь. – Недалеко осталось.
- Где? – я пытался хоть что-то разглядеть из-за водяной серой завесы.
- Вон там, - тонкий, белый палец Каладриуса указал куда-то западнее холма. – Видишь огни? Это Призамковая деревня. Нам туда и надо.
Наконец и я что-то разглядел. Мутные силуэты домиков, сгрудившихся за леском, что вытягивался клином у подножия холма. Чуть левее от деревушки вилась серая ниточка реки, почти невидимая из-за дождя. Она убегала, огибая каменистую гряду холмов, и врезалась в ровную, как гладь зеркала, равнину. Ещё я различил в окружение замок, огородившийся от мира рвом. Тоненькая струйка воды ответвлялась от реки и впадала в ров, выгибаясь у подножия серых стен. Над угрюмыми башнями я увидел неестественно яркие, ровно горящие огни, не похожие на трепет пламени. Меня это немного удивило.
- Это что? Сияющие шары?
- Наверное, - пожал плечами наставник. – Кажется, это изобретение быстрее распространяется, чем я ожидал. Вот ведь… Учёные из Академии Трёх Магов достигают больших успехов. Но глядишь, их алхимические штучки скоро вытеснят и саму магию.
- Чушь, - я возмутился, хотя чувствовал правоту наставника. Однако признавать, что когда-нибудь какие-то игрушки придворных короля способны ввергнуть в забытье древнее искусство, я не собирался.
- Ладно, - понимающе улыбнулся Каладриус. – Нам надо поторопиться, мы и так задержались.
Снова оседлав лошадей, мы поехали вдоль леса. Скаа сорвался с плеча Каладриуса и скрылся в роще, но мы не беспокоились о нём. Старый ворон часто покидал нас и при необходимости мог позаботиться о себе сам.

Вот примерно так выглядел наш с наставником приезд. Я столько слышал о владениях графа Эрлинга, что был, мягко говоря, разочарован тем, что увидел. Некогда могущественный род Дейроса ныне увядал. Уже ни для кого не было секретом, что потомок древней и почитаемой династии погряз в страшных долгах. Расточительность отца Эрлинга и его самого неумелое руководство в финансовых вопросах окончательно подрубили под корень величие дома Дейросов. Разбитые дороги, поредевшие стада, запущенные леса, побитая дождями рожь и куча долгов, как тесак палача нависли над головой Эрлинга. Так что не удивительно, что на его землю прокрались иные проблемы. Тёмная сила очень чувствительна к бедствиям людей. Но давайте обо всём по порядку.
Наверное, стоит начать с себя. Как вы догадались я не местный. И вообще я не поданный Альсараса, иначе Единой Империей. Мой дом лежит далеко, за границами этого богатого и развратного мира. Я родился на берегах Рифового Моря в Побережном Королевстве в Малом Порту.
Ожидаете слёзной истории моего детства? Не дождётесь. Судьба моя банальна донельзя. Я не потомок древнего, угасающего рода каких-нибудь древних королей, не скрывающийся от мести наёмный убийца и не полукровка альвар, страдающий от своей неполноценности. Я просто человек. Родился в многодетной семье рыбака. Когда повитуха передавала меня на руки матери, с усмешкой сказала: «Чёрноволосый. В отца пошёл. Кеоран!». Так это имя за мной и осталось. Тёмный значит.
С малых лет я всегда был предоставлен сам себе. Не то, что обо мне не заботились или морили голодом. Сколько себя помню, я всегда был и сыт, и обут. Просто старшим до меня не было никакого дела. Отец подолгу отсутствовал в море, а вместе с ним и два моих старших брата. Сёстры давно жили мыслями о богатых женихах, да примеривались где бы сцапать парнишку позажиточнее и симпатичнее. С младшей Кэтлен у меня был такой разрыв в возрасте, что мы с ней практически не общались. А мама? Целыми днями она крутилась, вертелась, поглощённая заботами о нашей семье. Сходить на рынок, убрать дом, приготовить обед, заштопать рубаху, перешить платье. Куда ей было усмотреть, где я и что делаю? Сыт, обут, здоров и ладно.
Так что большую часть своего времени я проводил в узких переулках Малого Порта. Как-то так сложилось, что ровесников мне не нашлось. Конечно, у меня были приятели и знакомые. Но одни были на несколько лет старше меня, другие являлись, чуть ли не ровесниками моей сестры Кэтлен. Всего пару лет, а какая пропасть лежит между детьми! Однако я не унывал.
В одиночку я путешествовал по городу и вскоре знал его вдоль и поперёк. Не было ни одной крыши, ни одного заброшенного, старого дома, ни одной лазейки, которую бы я не знал. Я никогда не сидел на месте. Утром меня могли видеть в доках, глазеющим на старый, военный корабль, снятый с мели и пригнанный на ремонт легкими, быстрыми, как ветерок, яхтами. А через час я уже в торговых рядах, таскаю яблоки у зазевавшихся торговцев, ещё пару минут и я в храме, слушаю проповедь Храмовника...
Ясное дело, что моим образованием никто не занимался. Да и было ли это нужно сыну рыбака? В Малом Порту, каждый ребёнок был обречён продолжать ремесло своего родителя. Сын столяра становился столяром, сын купца принимал после смерти отца его дело, сын рыбака учился править лодкой и удить рыбу. Конечно, кому-то удавалось вырваться из этого круга, но никто особо и не стремился. Зачем? Каждый ребёнок жил с твёрдым осознанием своего положения. Сын князя есть князь, сын земледельца есть земледелец. К чему лишнее? Но вольно или невольно я учился. Так получилось само по себе.
Живя в порту, где пересекаются множество торговых путей, было немыслимо чему-то не научиться. Уже с детства я знал несколько языков и мог говорить, как на языке Побережного Королевства, так и на северном наречие Альсарса, знал также язык вечных скитальцев раадоров и два языка Бесхозных Земель, что простирались за бесплодными степями запада. Также знал немного язык торговцев, что прибывали с островов где-то за Южным Морем, но в основном их витиеватые ругательства. Но этим мои успехи не ограничились. Носясь по порту, суя нос куда можно и нельзя, наряду с другими мальчишками перебиваясь мелкой работой, я освоил и другие науки. Старый лавочник с Южного Моря научил меня считать. Он бы обучил меня и большему, но я проработал у него всего лишь пару месяцев посыльным, а затем он разорился и уехал за море. Собирая обрывки разговоров, подслушивая пьяную болтовню в трактирах и постоялых дворах, я немного расширил свои познания в области географии. Правда, ненамного. Так как Малый Порт был местом, куда стекались все торговцы и купцы мыслимых и немыслимых мастей, естественно большая часть разговоров была о торговле. И в этом я во многом преуспел. Я мог без запинки назвать все торговые тракты и пути, как по суше, так и по морю. Мог рассказать, откуда поступают лён, рыба, меха, пшено, вино, сыр... Я знал, где и что растёт, куда увозят торговые караваны золото и железную руду, отлично понимал, у кого и какой породы выгоднее покупать лошадь, корову или овцу, знал названия всех крупных торговых гильдий, их расположение, главные торговые города. А вот спроси меня в то время о том, где располагаются границы Единой Империи или где находиться самый крупный город Побережного Королевства и этот вопрос поставил бы меня в тупик.
Но хватит об этом. Что-то я увлёкся. Наверное, стоит уже рассказать о том, каким образом я вдруг стал тем, кем я ныне являюсь. Как не смешно, но всё началось с собаки. Моего доброго, лохматого Жуя. Этого криволапого, лопоухого пса я ещё щенком подобрал где-то в порту, на месте где швартуются лодки. Когда я притащил это чудо домой, крошечное, пузатое создание с гноящимися ушами и слезящимися, воспаленными глазами, то моя мать чуть не выгнала меня самого с этим красавцем. Но всё же мне разрешили его оставить. И Жуй стал мне самым лучшим другом. Я любил этого пса, как может любить мальчишка своего питомца. Но век собаки не долог. У Жуя он оказался слишком коротким.
Пёс погиб под колёсами телеги по вине пьяного извозчика. Ему едва исполнилось полтора года. Как я рыдал. Ни до, ни после я никогда так не убивался о мёртвом. Родители утешали меня, как могли. Но я был безутешен. Проведя всю ночь без сна, утром я отправился к городскому колодцу за водой, по просьбе матери. И каково моё удивление, когда у ворот я снова встретил Жуя! Обезумев от счастья, я побежал к матери. Но ни мама, ни мои сёстры никак не могли взять в толк. Сколько я не указывал на радостно виляющего хвостом Жуя, сколько не тащил пса за ошейник к их ногам, они так и не увидели его. Разозлившись, я накричал на них и забыл про это. Правда, ненадолго.
Прошла неделя, с моря вернулся отец. Моя мама рассказала ему о том, что я играю с собакой, которой давно уже нет. Вначале отец пытался поговорить со мной, убедить, что Жуй умер. Но как он мог умереть, если я видел его?! Я не верил ему, упрямо мотал головой, убегал. А во время последнего разговора просто рассмеялся в лицо. И отец наказал меня. Жестоко наказал. Я пару дней не мог подняться с кровати. А когда выздоровел, то Жуя больше не видел. Семья успокоилась, решив, что я, наконец, оправился после смерти собаки.
«Всего-то стоило вправить ему мозги!» - сказал мой брат Оливер. Но они не знали, что на этом моя история далеко не закончилась.
После смерти Жуя я начал видеть и других. Поначалу это были животные, потом люди. Они проходили мимо меня, бегали рядом. Старый воин древней эпохи каждое утро патрулировал мою улицу. Он словно и не знал, что умер зарезанный грабителем несколько столетий назад. Он просто слепо не замечал уродливого кинжала, торчавшего между лопаток, вогнанный в плоть по самую рукоять (ну и силища же была у того убийцы!). Я видел старого кучера, который вёз своего хозяина домой. Но ни он, ни усатый господин в карете, не четвёрка породистых лошадей, не подозревали, что давно мертвы. Экипаж равнодушно рассекал прохожих на улице и катил себе в вечернем тумане, не обращая внимания на другие кареты, обозы и телеги. Я уже не говорю о ворчливом Храмовнике, стоявшем за спиной молодого ученика, читавшего проповеди в храме, молчу о двух дуэлянтах на перекрёстке, лунатике на крыше и толпе висельников, без дела слонявшихся у стен тюрьмы.
Поначалу я их боялся. Но потом ничего. Привык. Наученный горьким опытом я не говорил об этих людях родителям. Вообще никому не говорил. Общаться с ними я побаивался, разве что однажды указал дорогу призраку матроса в порту. Позже я слышал, о каком-то пьянчуге, что в тумане поскользнулся, упал с пирса и утонул. Но был ли это тот самый матрос, не ручаюсь.
Что бы стало с таким даром потом, сказать трудно. Может быть, как и все магические дарования, он истлел бы и умер, может быть, я стал самым обычным рыбаком, а может, спился бы от тяжести своего бремени. Но всё изменилось.
Мне было тогда десять лет. Только-только наступила осень, и нашу улицу встряхнуло небывалое событие. Напротив нас жил дряхлый, крикливый старик. Казалось, вся его жизнь состояла из единой цели. Как бы испортить мирное и спокойное существование людям. Но, в конце концов, злоба и вредность сточили дедка, и осенью, как только пошли дожди, он угас.
Как добропорядочные соседи, мы и ещё несколько горожан похоронили его, устроили по нему поминальный вечер. Впрочем, и поминать нечего было. Но мать настаивала на проводах, считая, что не должно помнить ушедшего только злом. Такая уж она была женщина. С нежным, добрым сердцем.
В тот день многие рыбаки вернулись с моря, ремесленники раньше обычного закрыли лавки и собрались у нас дома. Был накрыт стол, по обычаю спели поминальную песнь, затем принесли покойному посмертную трапезу – зажаренного петуха, который сгинул углями в камине. Посчитав на этом свой долг исчерпанным, все приступили к еде. Вскоре послышался первый смех, песни. Вино лилось рекой, горячие блюда стремительно кочевали с кухни на стол, а обратно на кухню возвращались пустые тарелки. Даже дети, которые обычно в праздники занимались лишь уборкой посуды, могли сидеть вместе с взрослыми.
Как вы, наверное, догадались, дедуля не успокоился и после смерти. Когда уже наступил поздний вечер, и половина гостей была порядочно пьяна, вдруг погасло пламя в камине. Воцарилась тишина. Потом заплясала посуда по столу, глиняные горшки с тушеным мясом разлетелись вдребезги, на дворе завыли собаки. Что там началось! Мужчины вмиг протрезвели и бросились врассыпную, женщины в крик, дети в слёзы. И только я видел злорадно скалившего гнилые зубы старика в углу.
Но на этом проказы покойничка не закончились. На следующий день, когда в опустевший дом вселились родственники усопшего, вдруг начался пожар. Его успели затушить, и пострадал лишь один дом. Призрак и этой проказой не насытился. Он начал сводить с ума скотину, пугать грудничков ночами, бить посуду, выбрасывал раскалённые угли из каминов. Постепенно он так раззадорился, что перекинулся с жильцов своего дома и бывших соседей на прохожих, затем охватил всю улицу, потом квартал.
Конечно, мы не сидели, сложа руки. Вначале вызвали Храмовника. Тот, облаченный в серебристые одежды, приходил на улицу, читал в каждом доме какие-то молитвы, курил едкие благовония. Призрак лишь беззвучно смеялся и в ответ переворачивал мебель. Тогда вызвали самих Серых Магов, но и они не справились с задачей. Потом ряд каких-то шулеров и мошенников, лже-демонологи из-за Южного Моря. Перечислять всё лишняя трата времени.
Осень прошла, наступила зима. Покойник продолжал терзать живых. И тогда пришёл он. Каладриус. Но вы, верно, уже сами догадались? Помню, как сейчас. Я в куртке с отцовского плеча, подбитой собачьим мехом разгребал дорожку к дому. Лопата была раза в два больше меня, приходилось прикладывать не малые усилия, чтобы расчистить снег. Когда я уже подобрался к калитке, то снова ощутил присутствие призрака. Старика я уже тогда видел часто. Проказы его не кончались добром для людей, но словно чувствуя что-то, он обходил меня стороной. Словно знал. Только мне от этого легче не становилось.
Я вскинул глаза, и действительно. Соседушка стоит за углом, и снежная крошка летит сквозь него. Но он был не один. Напротив стоял высокий, сутулый мужчина неопределенного возраста. Он опирался на длинный, узловатый посох, полы поношенного, дорожного плаща спускались до самой мостовой, и края были бурыми от засохшей грязи. Капюшон, окаймленный жёстким, клочковатым мехом, был откинут назад и я хорошо рассмотрел его лицо. Нос, похожий на клюв ястреба, впавшие щёки, заостренный подбородок, тонкие губы, от уголков которых тянутся глубокие морщинки к крыльям носа. Пепельные волосы непослушно выбиваются из–под кожаного ремешка, охватывающего высокий лоб, и вьются, путаются, спускаясь к широким плечам. Он стоял и словно разговаривал с призраком, доселе видимого только мной. И снег мелким, колючим порошком сыпал ему на голову, ложась на плечи и согбенную спину.
А то, что произошло дальше, меня совсем сбило с толку. Вдруг всегда озлобленный, жестокий и капризный старик бухнулся перед ним на колени, протягивая к незнакомцу длинные, увитые венами жёлтые руки, словно моля о чём-то. И незнакомец улыбнулся. Так, краешком губ. Его тонкие, белые пальцы удобнее перехватили посох, и он мягко коснулся груди призрака. Яркая вспышка, её видели даже птицы на крышах! Дух исчез, брызнув в стороны искрами. И те столбом взмылив небо, исчезая вместе со снегом где-то в мохнатых, мягких тучах. Представляете, как это потрясло моё воображение? С минуту я стоял с отвисшей челюстью, ловя ртом ветер. Но тут заметил, что чужак уходит. Мгновенье меня грызли сомнения. А потом плюнул, бросил лопату и ринулся вдогонку.
Думаю дальше рассказывать нет смысла. Я стал учеником Каладриуса. Конечно, когда я вдруг заявился с ним в мой дом и объявил родителям, что ухожу, у тех начались крики и слёзы. Каладриуса отец выгнал взашей. Я был наказан и заперт, но это меня не остановило. Тем же вечером я собрал вещички и сбежал. С того дня я стал учеником Ловца Душ.
Нет, души я не ловлю! Вообще-то истинное название моей профессии иное и намного заковыристее, но разве простой крестьянин это выговорит? Вот и нарекли нас Ловцами. А что... Даже романтично звучит, пускай смысла никакого. Почему нас назвали так, не знаю. Может потому что когда мы успокаиваем духа, выглядит это так, словно мы ловим его в посох? Глупость, конечно. Нормальный человек не видит мёртвых, а вот такие, как я и Каладриус - да. Это наш дар.
Как потом мне любезно разъяснил учитель, задача носителей этого дара банально проста. Мы ищем и помогаем найти усопшим покой на этой земле, спроваживая их в мир иной. Конечно, наши способности не заостряются только на этом. Наша сила обманчива и изменчива. То, что наделило нас таким даром, способно менять наши возможности по необходимости, дабы Ловец смог исполнить свою задачу. Если на нашем пути встаёт проблема, магия наделяет нас даром, чтобы мы могли решить её. Проще говоря, если нам понадобиться открыть дверь без ключа, мы откроем её без ключа. Правда по исполнению задачи способность исчезает, словно и не было её. По этой причине магия Ловца трудна и не внесена в том классификации магов Финана Мудрого.
Но Каладриус был превосходным учителем. Все его разъяснения я понимал с первого раза, мне не приходилось переспрашивать, не приходилось долго ломать голову над той или иной проблемой. Со временем старый Ловец стал мне не просто учителем и даже в моих глазах превзошёл роль отца в моей жизни. Он меня не только обучал своему делу, но и открывал предо мной другие завесы. В свободное от занятий время мы разговаривали о политике и торговле, об истории и математике, об искусстве и философии. Я жадно хватал каждое его слово, а он внимательно выслушивал меня. И уже с пятнадцати лет я стал его полноценным помощником. Мы измерили сотни дорог, оставляя за спиной города и деревни. Могли месяцами скитаться в дикой глуши и неделями жить в самых дорогих городах Среднего Континента.
В последние же полгода всё изменилось. Уже минуло семь лет, как я покинул родной дом. И я ничуть не жалею об этом. Что меня могло ждать там? Сейчас же я был свободен, как никогда. И единственное, что меня беспокоит сейчас, мой наставник. Между мной и Каладриусом словно выросла невидимая стена. На первый взгляд всё в порядке, но я ведь не дурак. Я чувствую, что что-то не так. Наставник стал скрываться от меня, что-то недоговаривал. Всё чаще он отводит взгляд, всё чаще во время разговора он неожиданно замолкает и замыкается в себе. Я вижу, как темнеют его глаза, когда он сидит у камина и курит старую трубку.
Вот и перебираю я в последние дни, что я сделал не так. Может это из-за дела молодой девушки-самоубийцы? Тогда я немного напортачил и дух так и не покинул мир живых, отгородившись даже от Ловцов. Нет. Вряд ли. Сколько таких мы повидали! Может из-за умершего мальчика? Чушь. Тогда что?
Да ещё это поездка. Всего две недели назад, когда мы были на южной границе, к Каладриусу пришло письмо. Куцые обрывки, из которого ни черта не понять. Такие дела обычно я с наставником стороной обходил, а тут... Он бросил всё и поехал. Как я не уговаривал его, всё было бесполезно. И вот мы здесь. Сколько раз я перечитывал это письмо? Бумага уже истёрлась, а край где-то вымок и чернила поплыли. Но это не важно, все строчки помню наизусть.
«Очень тяжёлые обстоятельства вынудили меня обратиться к вам. На наши земли пришли смерть и ужас. Уже никто в нашей деревне не может спать спокойно, все дороги через лес заброшены и забыты, скотина гибнет, а ночами воют собаки. Умоляем вас прибыть как можно скорее, нам требуется ваша помощь, как Ловца Душ.

Старейшина Айрех
Призамоковая деревня
Владения графа Эрлинга эль Дейроса»

Чушь. Никакой конкретики. Но Каладриус послушно взялся за дело. Такой он человек. А по мне ничего доброго от этого дела не жди.