Я поднимался на холм, пытаясь выкинуть из головы мысли о странных монетах. Что за чертовщина! Не мог же я при дневном свете спутать советские копейки с современными, но если отбросить мистику, то выходило именно так. Может кто-то подменил деньги? Или у меня в ветровке лежали советские монеты? Чушь какая-то. Я помнил, что завернул копейки в платок и, когда проверял карманы, вытряхнул их на ладонь. Платок был тот же самый - белый, ситцевый с голубой окантовкой. Наверное всё же обман зрения. Покажу Ирине, что она скажет.

С гребня холма открывался вид на реку. Чуть правее возвышался небольшой курган, на котором в свете луны тёмной громадой выделялся силуэт каменной глыбы. Рядом слабо поблёскивали какие-то металлические инструменты, наверное, из ирининого хозяйства. С реки раздавался слабый плеск воды. Лунная дорожка разрывалась рябью, поднятой гибким женским телом. Ирина заплыла на середину и теперь лежала на воде, помогая себе удержаться на плаву слабыми движениями рук и ног. Её силуэт слабо угадывался на фоне угольно-чёрной воды, подсвеченной полной луной.

Мысли о всякой ерунде моментально вылетели из головы. Я почти бегом пересёк грунтовку. Куртка полетела в прибрежную траву. Туда же последовала и остальная одежда. Разорвав поверхность реки, я с громким плеском с разбега ворвался в тёплую, прогревшуюся за день воду. Разность температур почти не ощущалась, только на глубине, куда я сразу же ушёл с головой, ноги приятно и почти ласково обняли прохладные струи течения. Не поднимаясь на поверхность, раздвигая руками упругую толщу воды и отчаянно работая ногами, поплыл туда, где по моим представлениям нежилась юная купальщица.

Я вынырнул метрах в двух перед ней. Девушка никак не отреагировала на моё появление. Теперь она стояла вертикально в воде и смотрела на ярко белый шар луны, неподвижно висящий в бархатном небе среди мерцающих звёзд. Её губы почти беззвучно шевелились. Я прислушался. Ирина пела. Тихо, еле слышно. Незнакомая песенка ласковым шепотком достигла моих ушей.

Течёт речечка
У крылечечка.
Кому по горлышко,
Кому по плечико.
То плещет ласково,
А то с опаскою.
Поёт соловушкой
И шепчет сказки нам...

Я подплыл ближе. Лёгкий ночной ветерок уносил слова вниз по течению.

...Про красну девицу,
Судьбу-изменницу,
Про чёрный омут
У старой мельницы.
Седые ивы
Купают гривы.
И листья тонут
Неторопливо.

Ира перевела взгляд на меня, мягко улыбнулась и беззвучно ушла под воду. Через несколько мгновений позади раздался слабый всплеск и две нежные ладошки легли на плечи.

- Не оборачивайся. - шепнули девичьи губы. - Русалья неделя. Полнолуние. Неженатым мужчинам опасно купаться в эту ночь. Но ты не бойся.
Она сжала мои плечи не по женски крепко и настойчиво потащила в тёмную глубину реки. Ирина прильнула к моей спине и увлекла за собой в прохладный мрак. Я почувствовал, что купальника на ней не было. Упругие грудки твёрдыми горошинами сосков прижались к моим лопаткам. Я оцепенел и даже не пытался сопротивляться. Грудь жгло. Толща воды давила на уши. В тот момент, когда я уже почти потерял сознание, её губы нашли мои, и глоток сладкого, как сама жизнь воздуха, ворвался в лёгкие. Сильные руки дёрнули меня вверх. Тонкие гибкие, как ивовая лоза, ноги сорвали с бёдер единственную одежду.

Я вырвался на поверхность.
- Что за...
Она приложила палец к губам. - Молчи. Теперь ты только мой. Я дала тебе самый ценный дар - жизнь. Русалочий приворот снять невозможно. Только я могу освободить тебя. А теперь - догоняй!

Тело Ирины серебристо мелькнуло в воде, и вот она уже метрах в десяти от меня. Резко, но в тоже время изящно, работая руками, почти не поднимая брызг, моя русалка плыла к берегу. Я совсем забыл о том, что едва не утонул по её прихоти. Зов плоти прогнал все остальные мысли. Я кинулся за ней с единственной целью - догнать, сжать в объятиях до боли, до стона; почувствовать как мнётся под руками податливая женская плоть; впиться в эти тонкие бледные губы и выпить до капли срывающееся с них жаркое прерывистое дыхание.
Ирина выбралась на берег и манила меня рукой.
- Ну давай же. Догоняй.

Легким кошачьим бегом, почти прыжками, она кинулась на вершину кургана и, дразня, остановилась за гранитной глыбой. Я рванулся к ней. Как молодые щенки, мы со смехом носились вокруг камня. Наконец она остановилась. Я почти врезался в неё и, обхватив, повалил на шёлк луговой травы. Время остановилось, и только луна причудливо играла нашими тенями на холодном шершавом граните.

Прошла вечность и один час. Мы лежали без всяких мыслей, глядя в ночное небо поймы, где перемигивались крупные, яркие звёзды.
- Теперь ты меня никогда не забудешь... Володя, скажи, что ты сейчас чувствуешь. Я никогда раньше не пользовалась этим приворотом. На что похожа такая любовь?
- Я не знаю. Никогда не верил в привороты. И никого не любил долго. Я даже не уверен, что смогу сохранить это чувство после того, как уеду. Лучше пусть за меня скажет поэт:

Люблю тебя сейчас, не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю...

-Я согласен с Высоцким. Нельзя говорить "любил"...

...В прошедшем "я любил" - печальнее могил,-
Все нежное во мне бескрылит и стреножит,
Хотя поэт поэтов говорил:
"Я вас любил, любовь еще, быть может..."

Так говорят о брошенном, отцветшем -
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к "я люблю"...

- Любовь, Ирина, не признаёт никаких времён, кроме настоящего. Только сейчас можно быть уверенным в своих чувствах. Время - ужасная штука: она стирает память у поколений, глушит желания и стремления, топит их в рутине повседневности...

...Люблю тебя теперь - без пятен, без потерь,
Мой век стоит сейчас - я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь -
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд, и вплавь к тебе - хоть обезглавь!-
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду".

Есть горечь в этом "буду", как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана.
И словно настоящему пощечина, -
Сомненье в том, что "я люблю" сейчас.

- Никто не ведает, что случится в будущем, да и прошлое не совсем ясно. Твёрдо уверенным можно быть только в настоящем. Хотя как бы хотелось знать всё - былое и грядущее, радости и горести, судьбы людей и их желания. Вот тебе, как историку, разве не хотелось бы знать, что было на этом месте тысячу лет назад?
- А я и так знаю. Церковь. Вот это - алтарный камень. На нём есть надпись на арамейском, я отсолала слепок с неё в Москву и сегодня получила перевод. Кстати, открою тебе служебную тайну. Мы нашли под ним настоящий клад - двадцать семь золотых денариев первого века нашей эры. Но деньги ерунда надпись, вот самое интересное. Храм был построен потомками Иуды Искариота во искупление его греха. Владелец земли обязался возместить цену предательства, тогда на него снизойдёт благодать. Только странно, в этом случае денариев должно быть тридцать, а их только двадцать семь...
- Кстати, о кладе. У меня в кармане лежат три странные монеты. Может посмотришь?
- Темно, а у нас фонарика нет. Хотя... Луна яркая, но точно монеты определить смогу только в лагере у меня там каталоги. Ладно. Неси. Гляну на твой клад. И одежду захвати, что-то зябко становится.

Я сбежал к реке, где в беспорядке валялся наш гардероб. Собирая вещи, с усмешкой вспомнил о своём белье, которое теперь лежало на дне реки. С ворохом одежды подмышкой и обувью в руках я быстрым шагом поднялся на курган.
Ирина не стала одеваться, а только накинула на плечи мою куртку.
- Показывай, что там у тебя?
- Посмотри в нагрудном. Они в платок завёрнуты.

Она запустила свои изящные пальчики в карман и вытащила матерчатый свёрток. Монетки ярко блеснули на её ладони в свете луны.
- Тоже мне клад. Царские гривенники 1904 года, да ещё со стёртым напрочь гербом. Нумизматической ценности не имеют.
Я устало опустился на траву и обхватил голову руками.