ГЛАВА 11.
НОЧНОЙ ГОСТЬ.

Для Леонарда Могилина наступило самое, что ни на есть обычное утро. Это было одно такое ну совершенно ничем не примечательное утро, одно из тех многих «утер», в которые ему доводилось просыпаться под стрельчатыми сводами «Цитадели». Он по привычке проснулся от поцелуя Оливии с той только разницей, что он сделал вид, что проснулся. Он не спал. Совершенно. Всю ночь.
Проходя по коридору, Леонард по привычке заглянул в комнату брата. Комната Анаксагора была завалена мелким мусором, в ней было очень холодно: не хватало одной стены. Леонард, как это всегда бывало по утрам, обнаружил Анаксагора лежащим на спине в своём гробу. Анаксагорово лицо было как обычно зелено, руки сложены на груди. Он спал в своём гробу, как обычно, с той только разницей, что проснуться у него не было ни единого шанса. Дядюшка Анаксагор умер.
«Цитадель» была разрушена. Окончательно и бесповоротно. После вчерашнего набега Всадника главная лестница пришла в полную негодность: пришлось Павору выбираться через чёрный ход и подставлять запасную. От гостиной не осталось и следа, в библиотеке снова царил хаос, пострадали жилые помещения: комнаты близнецов, комната Медеи, была разрушена стена в спальне Анаксагора, полностью уничтожена мастерская Оливии. Коридорные картины были сбиты на пол. Рамы были целы, но полотна потрескались и порвались местами. В бальный зал вообще лучше не заглядывать: там уничтожили люстру, и тысячи мельчайших осколков светились в свете печального утреннего солнца. В зимнем саду были разбиты горшки и стеклянные стены. Росянка и ещё несколько любимцев Оливии не вынесли перепада температур и погибли.
Вместо завтрака Леонард отправился на кладбище. Я не могу объяснить, в каком состоянии он сейчас находился. Всё равно этого ощущения не передать словами, так что лучше даже и не пытаться, чтоб не испортить картину. Хотя, чего уж там, куда уж хуже…
Леонард не хотел думать о похоронах, но понимал, что это неизбежно. Конечно, на морозе тело может сохраняться некоторое время. Возможно, он может потянуть день, два, неделю, а что потом? Родной брат начнёт разлагаться прямо у него на глазах. Появится запах, потекут биологические жидкости… Леонард старался не думать об этом, но не мог. Он то и дело оглядывался на особняк и сквозь огромную дыру в стене мог видеть лежащего в гробу Анаксагора.
Леонард медленно брёл по узкой кладбищенской дорожке, стараясь решить, где будет могила Анаксагора. Он хотел похоронить его в хорошем месте, чтобы у брата были хорошие соседи, и ему не было скучно до сентября, когда они вновь увидятся на Осеннем Балу. А увидятся ли? Леонард вспомнил: когда умерла его тётя Мари, она появилась на Осеннем балу только спустя 10 лет. А вдруг с Анаксагором произойдёт то же самое? 10 лет! Так долго и так неизбежно.
Обычно приветливые кладбищенские статуи теперь казались Леонарду уродливыми. Он молча брёл между горгулий с большими глазами, мимо полуобнажённых женщин в каменных накидках, мимо гладких плит. То и дело на могильных памятниках встречались эпитафии. Раньше Леонард находил их чтение интересным занятием, теперь же они вдруг опротивели ему. Он старался их не читать, хотя все они были в некотором смысле оптимистичными, а некоторые даже весёлыми. Могилины всегда утверждали, что в смерти нет особой трагедии. Теперь Леонард сильно сомневался в справедливости этого высказывания.
Леонард сам не заметил, как спустился с холма, на котором высилась «Цитадель». Он спустился к задворкам особняка и очутился в самой древней части кладбища. Здесь скульптуры были в основном в духе барокко и поздней готики. Но более всего было склепов: небольших, но обильно украшенных лепниной. Леонард подумал, что один из этих склепов может стать новым домом для Анаксагора, но тут же оставил эту идею. Не нужен склеп. Лучшее место для Анаксагора на этом кладбище – рядом с отцом, в земле, поближе к дому. Да, так определённо будет лучше.
В прежнем настроении Леонард вернулся домой. Его семья сидела за столом и в молчании завтракала. Леонард заметил, что Медея сидит перед тарелкой и, ничего не видя сквозь слёзы, наугад тычет в глазунью вилкой. Когда глазунья была «обезглазена», Медея отодвинула от себя тарелку.
- Медея, ты должна поесть.
- Я поем в школе, спасибо.
- В школе? Сегодня никто не пойдёт в школу, - сказала Оливия. – Вы все должны остаться дома и поддержать отца. Вы понимаете?
Оливия не видела, что Леонард стоит в дверях и слышит каждое её слово. Да если бы и видела, это ничего не изменило бы.
Дамаст и Дементра коротко кивнули маме и тоже отказались от завтрака.
- Мы пойдём, поищем себе комнату с целыми стенами.
- Хорошо.
- Вещи мы перенесём сами.
Дамаст и Дементра с опущенными головами прошли мимо отца. Он посмотрел, как они по очереди взобрались по приставной лестнице, и только тогда вошёл в столовую.
- Медея, съешь хоть кусочек.
- Я поем в школе, - с нажимом ответила Медея и встала из-за стола.
Оливия хотела сказать ей что-то ещё, но тут увидела Леонарда и переключилась на него. Господин Могилин сел на своё место во главе стола и заложил руки в замок.
- Кто-то должен позвонить Либитине и рассказать ей о случившемся, - сказал Леонард.
Оливия встала с места и налила ему чая. Могилин сделал два глотка и больше к чашке не притронулся. Хлопнула входная дверь – Медея ушла в школу.
Оливия пододвинулась поближе к Леонарду и взяла его за руку. Они остались одни в мрачной столовой. На столе стояли тарелки с нетронутой едой. Павор давно был отправлен отсыпаться в свою комнату. Дворецкий долго протестовал, но старость и усталость взяли своё, и он сдался.
- Милый, ты уже решил, где мы будем хоронить Анаксагора?
- Пожалуйста, не произноси при мне слова «хоронить». Я был сейчас на кладбище. Я не могу.
Оливия крепче сжала его руку.
- Я не могу собственного брата в землю закопать. Лив, я не выдержу. Я сойду с ума. Тебе лучше тоже сходить на кладбище и решить, где ты будешь хоронить меня.
- Что ты такое говоришь! – испуганно воскликнула Оливия. – И думать об этом не смей! Слышишь, забудь! Если тебе не жаль меня, то пожалей хотя бы детей!
Голос её был полон такого пронзительного отчаяния и в то же время решительности, что Леонард немного пришёл в себя. Словно извиняясь за бред, что нёс только что, он крепко обнял Оливию.
- Извини, прости меня, прости, пожалуйста. Просто…
- Не стоит объяснять. Я понимаю.
- Нет, я должен сказать. Я подозреваю, что Анаксагор умер не случайно.
- Что ты имеешь ввиду?
Леонард встал со стула, заложил руки за спину и принялся мерить шагами комнату, вслух рассуждая:
- Когда Медея сказала мне, что Анаксагор умер, первой моей мыслью было самоубийство. Во время последнего нашего разговора он несколько раз намекал мне, что готов расстаться с жизнью хоть прямо сейчас, чтобы быть вместе с Кристиной.
Леонард говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом.
- Я думал так до тех пор, пока не увидел выжженные буквы на руке у Анаксагора. «Это было последнее предупреждение». Предупреждение… от кого? От Бездны? Бездна, она, конечно, на многое способна, но этот поступок совершенно не в её стиле. Другое дело, что если кто-то конкретный из Бездны мог это совершить. Всадник, к примеру. Вчера шел сильный снег, но мне показалось, что я видел отпечатки лошадиных копыт. И Медея утверждает, что именно Всадник спихнул её в сугроб.
- Ты много думал об этом…
- Всю ночь, - кивнул Леонард. – Всадник убил Анаксагора. Причём сделал это, нарушая законы Бездны – никто из них не может покушаться на наши жизни, это противоречит нашему договору. А Бездна следит за выполнением условий этого договора, по крайней мере, не обрадовалась, когда Анаксагор вышел за ограду.
- Пока всё понятно.
- Мне тоже так показалось, но потом я заметил неувязку. Прародители говорили, что Бездна недовольна. Анаксагор говорил, что Бездна не может причинять нам вреда. Я был зол тогда и не согласился с ним, но он процитировал пункт договора, он был прав. Вопрос: а в чём тогда проявлялось недовольство Бездны, если Всадник действовал сам по себе?
Оливия пожала плечами. Тогда Леонард продолжил:
- Получается, что Всадник совершал набеги либо по собственному желанию, либо по чьему-то поручению. И единственную причину, связывавшую Анаксагора и Всадника, я вижу в Кристине.
- В чём связь?
- Точно не знаю. Быть может, Всадник был влюблён в неё, или они что-то не поделили… в любом случае, вся эта история завязана на трёх действующих лицах: Кристине, Всаднике и Анаксагоре. Всадник убил его, и тогда становится понятным смысл этой фразы: «последнее предупреждение». Первым предупреждением Всадника был набег на «Цитадель», когда он загнал нас в убежище. Второе и окончательное предупреждение было…
Неожиданно Леонард замолчал.
- Что такое?
- Предупреждение! Предупреждение, Лив! Всадник не хотел убивать Анаксагора, он хотел только ещё раз предупредить его! Теперь я не понимаю, как в результате всего этого Анаксагор оказался мёртвым?!
Оливия боялась взглянуть на Леонарда. Его руки мелко тряслись, а чёрные зрачки бегали из стороны в сторону.
- Лив, я знаю, что нужно делать! За мной, в библиотеку!
Он схватил её за руку и потащил за собой. Она еле поспевала за ним. Вскоре они уже стояли на пороге библиотеки, пол которой был сокрыт под неравномерно разбросанными книгами – Уго с друзьями не успели убрать за собой, но Могилиным было не до этого. Они ничего не заметили. Леонард нырнул в ближайшую кучу и начал её разгребать.
- Что мы ищем? – спросила Оливия.
- Дневники моего отца. Иди сюда, помоги мне… Отец занимался исследованиями Бездны и поплатился за это. Но я уверен, на сто процентов уверен, что ему удалось записать некоторые результаты исследований. Если бы он не достиг чего-то значимого, его не наказали бы преждевременной смертью. Если мы хотим разобраться в этой истории, понять, почему погиб Анаксагор, нам нужно знать о Бездне всё и даже больше. Скорее, Лив, нам дорога каждая секунда!
Оливия переместилась к уцелевшему стеллажу и принялась перебирать старинные книги.
В дверях показался Уго.
- О, вы решили почитать? – громко спросил он. - Зачем вам книги, ведь я гораздо лучше книг! Хотите, я расскажу вам презабавнейшую историю?
- Уго, пойди прочь! – рявкнул Леонард.
- Однажды моя недалёкая кузина, - продолжал Уго, пропустив реплику Леонарда мимо ушей, - гуляла по краю обрыва и любовалась на заходящее солнце. Вдруг налетел порыв ветра, и из рук моей кузины вырвало зонтик. Она потянулась, чтобы поймать его, но потеряла равновесие и грохнулась в воду. Она не умела плавать и потонула. Но забавнее всего то, что она напоролась на один из подводных камней, и когда прилив закончился, и море ушло, рыбаки обнаружили её обглоданный рыбами труп. А зонтик, прошу заметить, лежал рядом, целёхонек. Вот смешная история, правда? – засмеялся Уго.
Леонард и Оливия не обращали на него внимания. Уго хотел обидеться и уйти, но потом вспомнил, что кроме Леонарда и Оливии в доме из живых остались только крепко спящий Павор, близнецы, которым он успел проиграть свою правую почку, и Агриэль, к которой сейчас было опасно подходить – и остался стоять в дверях.
- Лив, нашла что-нибудь?
- Нет. А ты?
- Ничего. Но я знаю, дневники где-то здесь, и мы обязательно найдём их.
Оливия ничего не ответила и положила на место последнюю книгу исследуемого стеллажа.
- Лив, ты мне веришь? – неожиданно спросил Леонард. - Скажи мне, что я не сошёл с ума. Скажи, пожалуйста.
Леонард жалобно смотрел на неё снизу вверх.
- Ты веришь, что смерть Анаксагора – не случайность? Скажи! Скажи мне правду, какой бы она ни была.
Уго притих и, старясь не шевелиться, наблюдал за ними со стороны.
- Я тебе верю. Ты поступаешь абсолютно правильно.
- Лив! Я… прости, я должен побыть один, - сказал Леонард и вышел из библиотеки.
Оливия повернулась к Уго и спросила:
- Если бы ты что-нибудь знал, ты рассказал бы?
Уго кивнул.
- Ты что-то знаешь?
Уго кивнул.
- Ты расскажешь мне?
Уго помотал головой.
- Почему?
- Я расскажу Леонарду. Я знаю немногое, но я расскажу. Сегодня.
- Спасибо, Уго.

***

Тяжёлая зимняя ночь.
Тяжёлая не только оттого, что небо было пронзительно синим и на нём вовсе не было звёзд. Ни единой звёздочки, даже самой крошечной. Тяжёлой эта ночь была ещё и от тяжёлых мыслей. Мыслей самых разнообразных, тяжёлых, пугающих, порой настолько абсурдных, что Леонард пугался сам себя.
В кабинете сильно пахло сигарами. Ни одна из сигар не была докурена до конца: всякий раз, когда Леонард чувствовал начинающийся приступ паники, он хватался за сигару, и всякий раз, когда страх сходил на нет, сигару тушил. В дорогой коробке осталось три штуки, перед ним на столе лежало одиннадцать, сгоревших едва ли на половину. А ночь ещё так длинна…
Неожиданно на лестнице послышались шаги. Леонард вооружился любимой шпагой и прислушался. Шаги становились всё громче. Кто бы это мог быть? Близнецы и Медея спят, Либитины нет, мама не выходит из своей комнаты, Анаксагор… Оливия?
Дверь тихонько со скрипом отворилась. Сначала показалась горящая, оплывшая свеча, затем рука с тонкими музыкальными пальцами, а потом и владелец руки.
- Можно войти, господин Могилин? – спросил полуночный гость с порога. – У меня к вам серьёзный разговор.
- Проходи. Садись, – ответил Леонард, но шпаги не опустил.
Уго затворил за собой дверь, всё так же с тихим, цепляющим скрипом. Этот скрип был единственным признаком того, что в «Цитадели» ещё теплилась хоть какая-то жизнь. Люстры в кабинете Леонарда были потушены. Мягким рассеянным светом горела только настольная лампа в абажуре, и одинокая свеча, которую Уго принёс с собой.
- Сигару?
Уго покачал головой.
- Виски?
- Нет, спасибо. Хотя, я гляжу, виски у вас действительно хорош, и при других обстоятельствах я бы… Ну да ладно, хватит обо мне. Я пришёл говорить с вами о другом.
- О чём же? Хотя, позвольте мне первому сказать. Мы больше не нуждаемся в новогоднем оркестре, бала не будет. Вы и ваши друзья можете остаться здесь до истечения установленного срока. Я говорю это к тому, что вы можете больше не репетировать. Ваша музыка сейчас… неуместна. Не обижайтесь.
- Прародители вам этого не простят.
- Мне всё равно.
Леонард допил остатки виски в стакане.
- Вы не хотите, чтобы мы сыграли на похоронах Анаксагора?
- Я как-то не думал об этом. Ладно, хорошо, пожалуй, это хорошая идея. Как вы думаете, какую музыку предпочёл бы Анаксагор? Только теперь, когда он умер, я понял, как сильно я не знаю своего брата.
- Ваш брат, возможно, ещё не совсем умер.
- Не нужно пытаться утешать меня, я способен держать себя в руках, - ответил Леонард непривычным для него вымученным голосом.
- И если вы меня выслушаете, - настойчиво продолжил Уго, - … я ничего вам не обещаю и ничего не гарантирую, я всего лишь располагаю информацией, которая может оказаться полезной для вас. Так я начну?
Леонард кивнул. Он был даже несколько рад этому ночному визиту. Его убивало одиночество. Он хотел остаться с Оливией, но видел, как она устала, и потому соврал, что идёт спать (он по-прежнему ночевал в рабочем кабинете). Леонард был намерен внимательно слушать Уго. Впрочем, что бы он ему ни сказал, хорошо уже то, что он сидит здесь перед ним и шевелит губами.
- Жизнь в Бездне течёт размеренно, - вздохнув, начал Уго. – Она куда более скучная, чем здесь, наверху, даже если здесь ты работаешь молочником, и каждый день развозишь по домам молоко, а в Бездне у тебя есть оркестр и ты колесишь по подземному миру, давая концерты. Впрочем, не могу судить о справедливости этого заключения, потому как после смерти я оказался замурованным в стены склепа ваших прародителей. Вскоре, где-то полвека спустя, ко мне подселили пятерых парней, четверых из которых вы сейчас имеете у себя в гостях. У меня была тогда затяжная депрессия, творческий кризис, называйте, как хотите. С приходом парней в склепе стало веселее. У них с собой оказались музыкальные инструменты, потом кто-то подбросил в склеп виолончель, так что я смог не только петь, но и играть. Мы с парнями сработались, у нас была неплохая концертная программа, но нам некому было её показать.
- Зачем вы мне всё это говорите?
- Терпение, господин Могилин. Терпение спасало героев, равно как и нередко становилось началом панихиды. Сделайте скидку на моё образование: я так давно ни с кем честно не говорил. В подземном мире слишком часто приходится врать, чтобы хоть чего-то добиться.
- В этом наши миры похожи.

_________________________________________

окончание непростого разговора - следующим постом.
терпите, немного осталось