- Ах ты, богомерзкая кровожадная тварь!
- Кха-кха… - Я смущенно закашлялась. Правда, скорее от застрявшей в глотке куриной лапки, нежели от праведного покаяния.
Ну да, тварь. Подумаешь… Меня еще и не так прозывали.
Человек с жалостливым всхлипом сопроводил очередную живность, с протестующим воплем исчезнувшую в моей пасти. Громкое кудахтанье последний раз надрывно донеслось откуда-то из середины брюха и затихло. Только желудок довольно заурчал голодной собакой, принимая подачку.
- Мерзкое отродье! Гореть тебе в пламени преисподних! – Время от времени покрикивал он со своего насеста на терпко пахнущей соломенной крыше, но тщетно. Чхать я хотела и на него и на пламя преисподних – мне было искренне жаль того, кто бы самолично утвердился на должность подсчета всех моих ужасных злодеяний и грехов. Бедняжка б поспешил скончаться, не дожив и до преклонного возраста….
На помощь сюда под такие вопли и взвизги тем более никто не торопился. Благо, мужичок был подозрительно нелюдим, и свой домик с обширным хозяйством возвел на расстоянии двух верст от ближайшего поселка. Ишь, непуганый какой…
- Боги покарают тебя, бесовская гадина! – Особо громко возопил он, не сильно убедительно помахав мне щуплым кулачком, вслед чего чуть не брякнулся с пологой соломенной крыши и занялся более убедительными стенаниями и оханьями о том, какая я все-таки свинья (я скептически хрюкнула) а он маленький и несчастненький, страдающий радикулитом, плоскостопием и прочими смертельными и неизлечимыми хворями.
В знак согласия я раздраженно лязгнула челюстями: особо долго гоняясь за наиболее прыткой рыжей курицей, я вновь промахнулась, невольно стригнув ушами в сторону доносившихся сверху воплей. Прямо из-под пасти клювокрылая негодяйка с кудахтаньем вознеслась ввысь голодающей ласточкой на полтора метра в бок, разнося по всему двору перья и так ниспадающие на землю в обильном количестве, и бухнувшись на бок, вновь унеслась куда-то в темноту. Мне оставалось только яростно отплевываться от перьев в пасти.
Неподалеку в лесу уныло завыл мой голодающий серый конкурент. А дальше, за холмами ему возмущенно вторили многогранные голоса поселочных псов, грубо перебив звонким взлаиванием густой и чистый вой тут же затихшего волка.
Невольно повернув уши в сторону доносившихся голосов, я, не спешно потрусила вдоль дома по вымощенной дорожке, поцокивая когтями, свернула за угол, и, ежась под лунным светом, вышла на передний двор. Я невольно облизнулась, прислушиваясь к невнятным бурчанием в желудке, но так и не поняла его первопричину – то ли он распух от изобилия, и так странно выявляет свое благодарство, то ли, наоборот, в голодной тоске гневно гнал вперед, к пропитанию. Я шумно вздохнула, с наслаждением почесалась за ухом вытянутой задней лапой, и задумчиво вскинула голову, уставившись чуть прищуренным мутным взглядом на мужика.
Тот как-то резко затих, и подозрительно оглянувшись назад, в нескрываемой надежде найти хоть кого-нибудь, на кого был бы обращен тоскливый взгляд, тут же поспешил съежиться и заохать еще сердобольней, руками и ногами клещом вцепившись за дымоход.
- Тьху! – Сплюнула я, наконец, и, поудобней усевшись на испорченную клумбу, оглянула место… э-э… моих новых охотничьих угодий. А посмотреть было на что – взгляд разбегался от лицезрения моего непосредственного вредительства: весь огород перекопан, все хозяйство потоптано, на белой стене дома темнела под тусклым полумесяцем свежая кровь, кружились в воздухе и оседали на землю перья не то снегом, не то тополиным пухом. У открытых ворот небольшого хлева, что стоял напротив домика, лежала туша задранной буренки с застывшим изумлением в больших черных глазах…. Голод. На самом деле, будь я менее голодна, обошлась бы одними курами. Если и жрать, то жрать так, чтоб потом не пришлось в спешке драпать от колдунов, твердо вознамерившихся познакомиться с наглой нежитью поближе.
- Помогите! – Вдруг тоненьким голосочком запищала моя жертва на крыше, и сдавленно захрипела в тон робко огласивших округу сверчков, видимо наконец-то осознав, что переживать надо не только за дорогих цыплят.
- Кхо-о-кхо-кхо! – Согласно закудахтала курица в ответ откуда-то из-под листьев широко раскинувшегося лопуха, неуклюже запрыгивая на деревянный заборчик рядом. Неловко повернувшись и уныло нахохлившись, она с голодной тоской уставилась на меня, так что стало вообще непонятно, кто на кого охотился.
Я зубасто ухмыльнулась и тому, и другому, и, тряхнув вздыбленной на загривке шерстью, азартно припала к земле брюхом, напрягая мышцы и мускулы для мощного рывка с земли,… и вдруг замерла. Медленно выпрямилась, и, не обращая внимания на слетевшую с забора курицу, с взволнованным кудахтаньем умчавшуюся куда-то вглубь огорода, судорожно втянула воздух носом. Померещилось? Нет…
Словно оцепенев и не замечая воплей мужика сзади (который, между прочим, уже каким-то образом достал изрядно прогнившую старую вонючую оглоблю, от счастья даже не представляя, что будет с ней теперь делать), готовая в любой момент рвануть с места в близлежащие кусты крыжовника, я тревожно застыла в напряженной позе, навострив продолговатые остроконечные уши. Последние навастриваться категорически отказывались по причине почти полного их отсутствия: у левого сквозь шесть неровных дыр от стрел просвечивался сияющий полумесяц на фоне звездного небосклона, а правый был наполовину пожеван, и вообще у самого края не эстетично откусан.
Глупости. Параноичка больная. Не удержавшись, я громко фыркнула, встопорщив усы, как вдруг в нос встречным ветром ударил пронзительный, почти ядовитый запах… Знакомый до вставшей дыбом шерсти. Запах волшбы.
Не изъявляя никакого желания разобраться какой именно, я досадливо встрепенулась, кошкой метнулась через забор в густую траву, и была такова.



- Повторите еще раз – как она выглядела? – С болезненным видом вопросила ведьма, готовая и сама загрызть несколько отупевшего (или просто тупоумного) и оттого не в меру лаконичного мужика. Она громко и широко зевнула, мутно глядя на взвинченного селянина, и непроизвольно протерла рукой красные от недосыпа глаза.
Была такая несусветная рань, что даже петухи еще не начали петь в поселке. Бледной казалась темень вблизи, почти поблекшей у горевшего светильника рядом, но на фоне светлеющего небосклона корявые тени на деревьях в лесу и саду, черные и густые, шевелившиеся под утренним ветром, навеивали в подсознание что-то знакомое… почти теплое.
- Так я ж вам о чем?! – Жертва акта нападения «гнусной твари» ожесточенно зажестикулировала, силясь передать все свое негодование и ужасть, что она, жертва, испытала на протяжении всей долгой ночи, получив вне всяких сомнений не только моральный и имущественный ущерб, но и непосредственно телесный (например, гангрена в мыслимых и немыслимых местах, синька, чахотка, колтун узелковый и еще пакость, о которой с удивлением впервые услышала даже ведьма):
– Когтищи – во! Зубищи – во! – Мужик поспешил наглядно продемонстрировать соответствующие размеры. К сожалению, под такую категорию нежить попадала буквально вся, и ведьма в который раз подумала, с унылым видом оглядывая растопыренные руки жертвы, что на самом деле все это полная... Больше всего сейчас ей хотелось вернуться обратно в свое небольшое но уютное жилище у окраины поселка, куда с дурости пустила перепуганного взмыленного окольца, и доспать на теплой печке хотя бы до полудня. А уж там хоть за упырями с голыми руками в берлогу лезть. С ними, хотя бы разговор один, и от этой темы они отклоняться не любят.
- Это я уже действительно поняла. – Процедила сквозь стиснутые зубы ведьма, весьма правдоподобно изображая благодушный оскал, и раздраженно смахнула с плеча тугую, растрепанную косу. – А поконкретней?!
- Та я ж вам говорю! – Мужик уже и сам был на грани истерики. – Зубищи – во! Когтищи – во! Хвостище – во!..
- А вот с этого места и поподробнее. – Девушка, подавив зевок, тут же насторожилась. – В смысле, с хвоста.
- Ну, хвост такой… примечательный. Длинный аки две такие зверюги, и гибкий как вербовая лозина. Эта бесовщина даже ею кур ловила и прямо в пасть свою ненасытную таскала, чтоб ей…
Ведьма крепко задумалась, и молча поднявшись с узкой лавки, приставленной к тыльной стороне дома в тени растущей яблони, с таинственным видом прошествовала по вытоптанной тропинке к корове, уже начавшей свой неизменный процесс. Мужичок послушно засеменил следом, что-то негромко причитая и горько, тягостно вздыхая за спиной.
Категория, включающая длинные хвосты, резко сокращалась. Немногая нежить при своих зубасто-клыкастых принадлежностей могла позволить себе еще и хвост.
- А окроме зубов и когтей? – Наконец сдалась девушка, резко обернувшись к жертве. – Что было в ней… примечательного?
- Ну-у… - Мужичок сморщился, изобразив отчаянные потуги мышления. – Худющая, зараза, была, поджарая как мой… О-о-о! О-о-о-о! Верны-ы-ый! Друг ты мой убиенный, на кого покинул-то меня, сиротинушку-у-у?..
Ведьма, не обращая внимания на сердобольные завывания, привычно огляделась в поисках вышепокинувшего, и вздрогнула. Прямо у забора, полускрытая высокими грядками, безжизненной окровавленной грудой валялась некогда породистая массивная серая псина с разорванной глоткой. Безмерное удивление застыло в ее глазах. И ни капли страха, как будто…


Я сдавленно зашипела, цепляясь когтями за глинистое дно, и заползла еще дальше в нору. Последняя являлась узким лазом, в конце который расширялся в довольно уютное углубление, являющееся моей, так сказать, зловещей берлогой. На дне в умеренном количестве валялись листья и свежескошенная трава, нахально стащенная мной с дворов два дня назад.
Немного потоптавшись и вдохнув родной запах логова, я с гортанным стоном тяжело рухнула на подстилку. Болели лапы, болел окровавленный бок. Первые – от долгого истощающего бега, другой – от глубокой раны, нанесенной громадным псом. При воспоминании об этом вся шерсть на загривке невольно встала дыбом. Я как раз судорожно заглатывала первую попавшуюся под челюсти курицу, утолив захлестывающую волну голода, когда что-то тяжелое и мохнатое с гортанным рычанием навалилось на меня, больно резанув клыками холку и намертво вцепившись в правый бок. Ошеломленная не столько болью, сколько наглостью лобастой псины, я не сразу оторвала ее от себя, так что, прежде чем издохнуть, столь бесстрашный, но глупый сторож изрядно успел пожевать мне ребра….
Сердце тягостно остановилось на одну секунду под усиленным физическим влиянием тела, и снова забилось-затрепыхалось в груди умирающей недобитой ласточкой.
Теперь хорошо…
Тем временем, по-летнему палящий золотистый круг наверху совсем вышел из-под алых берегов горизонта, ярко осветив спрятанную тенями землю. Солнце не собиралось ни с кем считаться и вскоре уже доставало вездесущими лучами до полтора метра вглубь норы. Я еще раз раздраженно зашипела, забиваясь в самый темный угол. Зашебуршала листьями и травой, по-хозяйски обнюхала все логово, и подозрительно оглядев обстановку на выявление всяких нежелательных морд, с вздохом сжалась в комочек, спрятав лапы и хвост под взъерошившейся шерстью.
Не то, чтобы свет мог как-нибудь мне навредить…. Но удобства он доставлял не мало – во-первых, пропадало мое зрение, обостряющееся только в темноте. Еще будучи совсем щенком, от непривычки однажды оказавшись вне логова, я с визгом и воем металась по лесу часа три, пока не споткнулась об не менее перепуганного улепетывающего от меня волка, и не полетела в овраг, где отсиживалась, испуганно прижимая хвост ко брюху до самой ночи. К тому же, при свете дня у всех селян желание визжать от ужаса пропадало и появлялось менее гуманное в образе не шибко привлекательных хоть тех же вонючих оглоблей или ржавых кос для жатвы.
Я снова пошербуршала листьями, в которых уже наполовину закопалась, и взволнованно прислушалась к звукам просыпающегося леса. Но возжелавшей моей крови и шкуры толпу засевших у норы злобных ведьм и колдунов не учуяла, и заметно успокоилась. На самом деле, с первого взгляда мое логово не так-то и просто обнаружить. Вокруг небольшого лаза, расположившегося в корнях невысоких елей, обросли дикие лесные травы, и высился в стороне кустик ольхи, иногда успокаивающе потрескивая листьями под порывами теплого летнего ветра.
Громко и широко зевнув, так что обнажился полный комплект неровных острых зубов и клыков, я, наконец, принялась за кровоточащую рану, из которой уже многозначительно выглядывала-белела кость ребра. Нет, безусловно, нежить весьма живучая по сравнению хоть с теми же людьми. И бегать с такой вот раной как ни в чем не бывало, от которой каждый второй бы всенепременно скончался (в первую очередь, от ужасти), это да, это каждая третья нечисть молодец. Но сгенерировать при всем при том за один день я не могла.
Слегка поворочавшись, принимая удобную позу, я склонила голову над раной, и осторожно, чтоб еще чем не повредить, провела длинным раздваивающимся языком по краю. Глотнула кровь. Обреченно вздохнула, зевнула, и без какого-либо энтузиазма вновь принялась за нетрудное но хлопотное занятие.
Нашла я эту нору относительно недавно. Ну, семь лун назад так точно. Внутри обнаружила целое гнездо нивок обыкновенных, и, не больно удручая себя проблемами дипломатии о смене жилища шипастых тварей, выгребла наружу, схарчила, и пока было творческое вдохновение, тут же поспешила обустроить логово по собственному вкусу. Местность оказалась на диво тихая и мирная: всякие клыкастые конкуренты по округе не шастали, чародеи - тоже, люди не пуганые…. были. Хе-хе. В общем, территория мне понравилась. Пожалуй, я могла бы и поселится надолго, изредка, исключения ради решения куриной демографии, таская со дворов по гуську или цыпленку в месяц. Но было, конечно, поздно – голод, который я испытала, как заразная хворь распространился по всему телу, забрался в каждую оголодавшую клеточку истощенного организма, в каждый нерв, заставив необдуманно броситься на буренку, как только я почувствовала запах доступной добычи. Ничего я с этим поделать уже не могла. Да и, чего греха таить, напрягаться не собиралась. Вот залечу раны, отойду от слабости, и, пересидев волнения селян, вновь перекочую, так сказать, на новые пастбища. Вот тогда ищи-свищи меня по всему земному краю.
В общем, я была нежитью. И честно говоря, абсолютно не собиралась слезно раскаиваться у ближайшей захолустной церкви по этому поводу. Более того, без зазорно пользовалась положением обязывающим не в сторону людей. Ничего. С них не станется. Кстати, их-то я честно старалась обходить стороной – благо, какие-никакие мозги имелись, да и опыта не смотря на возраст, тоже хватало. (К тому же, люди на самом деле очень невкусные)
Часто я на одном месте не оставалась и переходила из одного леса в другой, поближе к тем же людям, а то и почти вплотную к стенам городов или хиленьким заборчикам поселков. Не такая я была сильная и могучая, чтобы углубляться вглубь чащи, в которой сидели чудища почище меня. Поселялась либо в какой-нибудь уже вырытой норе, либо заброшенном сарае или хлеву, куда в здравом уме и трезвое мысли никто не лез. Оставалась, правда, недолго, чаще пока не объявлялся, кто покрупнее/зубастей/клыкастей либо предугадывала настроение деревни, и удирала до того, как на меня натравливали мага, и не начинали профессиональную охоту. Непрофессиональную я быстро пересекала, и подкарауливала незадачливого юнца (а то и престарелого немоща) под каким-нибудь кустом. Бывали и исключения. С первого взгляда – или пристального изучения из-за дырявого забора - хрупкая и невинная овечка вдруг маниакально ухмылялась от уха до уха, и начинала с дикими пронзительными воплями озверело швырять в мою сторону кучу нужных и ненужных заклинаний. Вплоть до огненных шаров, испепеляющих пространство на десятки метров вокруг, а также заклинания «снежных зубищщ и упомрачительного дышания» (однажды попав под эту пакость, я на протяжении всей недели с отчаянием достойной награды таскала из дворов прямо перед носом ошеломленных такой дерзостью селян мяту и петрушку, чтоб избавиться от мерзкого привкуса в пасти, отпугивающего в первую очередь саму меня).
От сумасшедшего колдуна способов умерщвления ни одна нежить, к сожалению, не знала, и я трусливо сбегала с поля боя, предоставляя своему противнику самому разбираться, кого же он все-таки хочет убить….
Я сонно поворочалась, вдыхая глубокий, щекочущий нос запах свежескошенной духмяной травы. Туманистые воспоминания плавно слились со сном, впервые за последние три сутки умиротворяющим и тихим…
А вдалеке возмущенно стучался о неподдающийся дуб дятел, щебетали жаворонки в кронах и шептала что-то ольха, изгибаясь под теплым ветром.


- Ага… ага… - Ведьма увлеченно ползала по траве за распахнутой калиткой опустевшего двора, время от времени многозначительно похмыкивая. Вставшее за соснами солнце вяло осветило ранее богатое хозяйство, отразившись в окошках дома жирными солнечными зайцами. Где-то далеко громко разразились кукуреканьем сельские петухи, известив о приходе наставшего утра. Но здесь о нем сообщать было уже решительно некому. Мужик, и единственная выжившая скотина в клюве изрядно помятой курицы с настороженным интересом наблюдали за девушкой из-за забора, не решаясь громко выразить свою личную точку зрения насчет происходящего. В том числе, и свихнувшейся ведьмы.
Первый обреченно вздохнул. Нет, ну кто бы вообще сказал что эта обыкновенная с виду девка – ведьма, какую еще поискать? Не видел бы, что чудила над котлами своими в хате, ни за что б не поверил… Лицо как лицо – нос не крючковатый, кожа не бледная, даже легким летним загаром покрыта. Глаза, правда, чудные. На свету вроде как золотом отлиты, а чуть в тень зайдет, так аки болото зеленое, мутное…Светло-русые волосы, заплетенные в растрепанную длинную косу, просторная вышиванка и длинная юбка, выгодно подчеркивающая все впуклости и выпуклости. Разве вот, не понятно - растет ли хвост?
Мужик с любопытством склонил голову и старательно вытянул шею, пытаясь высмотреть соответствующую лишнюю конечность, но поймав удивленный взгляд рассеянно обернувшейся девушки, мигом кашлянул, и с возмущенным видом покосился на курицу рядом. Та ему не ответила, только нахохлилась еще сильней, сверкая ярким пятном на фоне утреннего туманца.
- Очень интересно… - Наконец сказала ведьма задумчиво, и, поднявшись, прошлась за калитку ко все еще лежащей около сарая корове. Скривившись, девушка с нескрываемым отвращением зажала нос, склонилась над безутешным трупом, и осторожно провела правой рукой по гладкому черному боку задранной животины. Замерла. С непроницаемым лицом повторила движение, и уже с большим интересом стала обследовать широкую рану в области брюха, а затем и разорванную глотку.
- Ха! – Воскликнула девушка, ни к кому особо не обращаясь, и встала.
- Э-э… пани Ява… так вы не откажетесь в помощи бедному немощному одинокому старику? – Опасливо кося взгляд, проблеял «бедный и немощный». – Вы уж не обессудьте, последнюю копеечку отдам. Только избавьте наши души от упыря мерзенного.
- Не откажу. – Задумчиво покусав палец, вздохнула девушка. – Но сперва расскажите все-таки о том, что здесь произошло.


- Ой, девоньки, а слыхали новость-то последнюю? – Вдруг деловито поинтересовалась внушающая уважение уже одним своим необъятным станом сдобная женщина, на коленях стоя на деревянном мостке и в воде ледяной речки полоща белые портянки.
- О Маруське, что ль? – Неуверенно выдвинула предположение одна из «девонек» рядом, разгибаясь, и невольно прищурилась под ярким утренним солнцем.
- Не-е… какая ж это новость? Поди, уже все давно знают о женихах-то ее. – Процокала сморщенная бабка, пристальным взором изучая рубаху. Затем, не долго думая, смачно поплевала на трудно поддающееся пятно и заново принялась за стирку.
Остальные, помладше, не числясь в закадычных подружках, и просто так, от стеснения не решаясь подзадорить вздувшуюся от гордости Параську, могли только с любопытством прислушиваться к разговору, с наглядной рьяностью принявшись за дело, так что только захлюпало и зачавкало.
Наконец, Параська величественно сдержала паузу, во время которой девушки затаили дыхание, и слышно стало только шелест тростника рядом, и, наконец, небрежным скучным голосом поведала:
- А ночью-то Павла нашего, что за околицей живет, схарчил хто-то. Я сама-то не видела, но Васек мой с утречка пошел, за картошкой, значит. Вы ж знаете, какая она, у Павла картошка? Была…. Так вот, увидел он, значит, хату, а там тудысь-сюдысь…и никого… Токась двор весь перерыт-перетоптан, говорит, перья везде лежат, а кур-то и нет… и буренка задранная, на части растасканная.… Глядь, а на белых стенах – кровь свежая! И хозяин как сгинул…. то ли черти унесли, то ли животина, какая во двор пролезла… а то может и нежить объявилась.
Заговорщицкий доверительный тон сменялся то надрывным шепотом, то тихим хрипом вошедшей в роль Параськи. Забывшись, на нее, открыв рот, взирали не только «девоньки», но и испуганно хлопающие глазами девушки, прижав, кто штанину, кто рубаху, кто мокрые порты к груди. Затем опомнились, но было уже поздно, и темные пятна от пресной воды во всю расползались по белым вышиванкам…
Довольная эффектом Параська, засучила рукава и собиралась было вновь заняться стиркой, как вдруг оцепенела, выпучила глаза, и указующим перстом указала куда-то за спину своих сопрачек. Те, и до того устрашенные дальше некуда, все как одна обернулись назад, готовые увидеть, по меньшей мере, костлявого вурдалака, хищно нависшего над ними темной тенью. Но со всеобщим облегченным вздохом, они заметили лишь трусившего по вытоптанной тропинке рыжего жеребчика с худющим мужчиной, почти пареньком, сгорбленно сидящем на сдобном но простеньком седле. С копной светлых волос на голове и задумчивым почти сонным взглядом, он устало держал в повисшей руке меч…
- Чистой воды чародей. Вон и бирюльки его чародейские висят. – Донеслось шамканье бабки в тишине.
- Та не… какой ж он чародей? Мальчишка обыкновенный – мало их тут с мечами шастает?…
- А можь к нам едет, а?
- Ой, девчата, симпатичный какой!
- А меч, какой меч!..
Все недоуменно уставились на мечтательно вздохнувшую рыжеволосую девушку со смешными конопушками на носу, и «понимающе» переглянулись…
- Дурная, да? – Наконец, покрутила пальцем у виска ее подруга, с толстой черной косой, небрежно перекинутой на левое плечо.
- В смысле… какой меч! Какой острый, чудовищный меч! Ну прям то-о-очно колдун… – Торопливо поправилась девушка, смущенно отводя глаза в свою корзинку. Она незаметно поморщилась, но все взгляды уже были прикованы к приближающемуся «симпатичному» «чародею», наконец заметившему гурьбу прачек, и с легкой полуулыбкой направившемуся в их сторону.
- А что, не страшно-то вам бельишко полоскать одним так далеко от дома? – Хитро прищурился маг, осаживая задумавшуюся животину, механично попершуюся прямо на мосток. Рыжий жеребец фыркнул, опомнился, и загарцевав, попятился обратно.
- А что нам сделается? Чай, нас много, да и поселок недалёко. Криницей зовется. – Высказалась самая смелая Параська, неопределенно махнув рукой куда-то на северо-восток, в сторону холма, где еле-еле виднелся краешек купола часовни и белели хатки. Остальные только восхищенно лупали глазками на чародея.
- Ну-ну… лес-то и недалеко. Водяной хоть не шалит, в речку не зазывает? Русалки не балуются, вещи таскать не таскают? – Продолжал парень, озорно подмигивая отважным прачкам.
Девушки с немым ужасом уставились на поросшую камышом речку, до сих пор кажущуюся столь безобидной с виду. Хотя еще на прошлой неделе с этими же русалками остервенело собачились, когда одна из девушек «случайно» угодила «упавшим» с мостка ведерком прямо по голове булькнувшей рядом рыбообразной красотки. Та мириться с учиненным безобразием не стала, и неприлично что-то булькнув вставшим стеной девушкам, немедленно созвала на подмогу подружек. От синяков, царапин и вырванных клоков волос да чешуи спас только вовремя подоспевший щупленький водяной, мигом утихомиривший что одну визжащую сторону что другую охлаждающим душем из все того же злосчастного ведерка.
Одна только бабка скептически уставилась на не поддающиеся портянки, видно с трудом представляя, какой извращенной русалке понадобиться красть столь специфический предмет общественного пользования.
- Ну-ну… - Повторил паренек, и, хмыкнув, начал разворачивать лошадь обратно на вытоптанную годами марширующих туда-сюда прачек тропинку.
- А вы сами-то кто? – Спохватилась одна из девушек.
- Орест, к вашим услугам. – Оглянувшись, с улыбкой отсалютовал мечом женской гурьбе парень, скрываясь за соснами.



Ведьма смотрела на задранную буренку так пристально, что будь та чуть менее мертвой, смущенно отползла в кусты малины неподалеку.
Но труп был мертвее некуда, и посему никуда особо уже не торопился.
- М-нда… - Наконец вздохнула девушка и бросила укоризненный взгляд в сторону леса. – Что ж ты за зверь такой?..
- Бог вам в помощь, пани Ява… Как ваши успехи? – Усталое добродушное лицо Павла так и светилось мрачной решимостью кому-нибудь помочь.
- В помощь…. Да уж, помощь бы мне не помешала. – Ведьма решительно тряхнула косой и уставилась прямо на мужика. Ее черные зрачки вдруг слабо дрогнули и медленно хищно потянулись расплывающимися концами к краям глаз…
- А, ну да…. Конечно. Я вам тогда чаек приготовлю. – Мужик быстро побледнел и, шурша сапогами в сторону домишка, действительно отправился за готовку укрепляющего напитка.
- Бегают тут всякие… - Проворчала Ява, отворачиваясь и пряча ухмылку, и снова присела у молодой черно-белой буренки. Следы от зубов были, да и только. Такими размерами могла обладать любая среднестатистическая нежить, крупная собака, или волк. Обхват пасти соответственный. Когда корову после длительных препирательств («но пани!», «сами вызвались, я всегда говорила…», «но пани!», «…не перебивайте меня!…» «но пани!!!», «вы становитесь предсказуемым», «ох, пани…») перевернули на другой бок, ближе к вымени ведьма нашла два узких еле заметных острых пореза, как от кнута. Картина понемногу становилась ясна – мужик говорил, что кур тварь ловила с помощью хвоста. Длинного, гибкого, «примечательного такого»…
Девушка слегка подалась назад, устало прикрыв глаза. Очевидно, буренку нежить учуяла еще за два или три верста. По-крайней мере на главной дороге (лучше сказать, главной тропинке) проходящей мимо за сто метров, виднелись неясные когтистые следы спешно бегущего зверя. Тупая тварь даже не пыталась засесть в засаде или что-нибудь в этом роде – перепрыгнула через забор, и мгновенно напала на корову, которую как раз заводили после выпаски, обрушившись ей на спину всем своим весом. Бедняжка умерла почти сразу – во-первых, ей разорвало глотку, во-вторых, тут же был проломлен хребет. Но хвост…
Кто мог это видеть? Кто мог понимать и знать то, что он видел?
Не человек. И тем более, не куры…
Ява нахмурилась и еще раз склонилась над усопшей, словно старалась запомнить труп таким, каким он сейчас и был. И вдруг оглянувшись, чтобы проверить на месте ли досточтимая жертва нападения, (нижеописанный задорно свистел из приоткрытой входной двери, откуда уже начал просачиваться запах…. нет, не чая: колбасы, жареной картошки с яйцами и луком, сала, наливки…) быстро пробежала голыми ногами по мягкой траве к застывшему псу. Присела, досадливо смахнув спавшую прядь волос, и мягко провела раскрытой ладонью, едва касаясь кончиков шерсти, по гладкому серому боку, мощной груди, затем вдоль глубокой раны в шее, разорванного ошейника и, наконец, дрожащие пальцы опустилась на открытые безжизненные глаза. Прости, дружок…
Р-раз…
Девушка тяжело выдохнула, словно последние три минуты задыхалась, и убрала руку…
Два…
Задержать дыхание, остановить сердце. Ведьма быстро достала из хозяйской поклажи маленький мешочек со свисающей гнилой ниткой из горловины.
Три…
Это тяжело только, когда знаешь. Запах травы просачивается сквозь кровь, и гонит ее по жилам, словно собираясь выпустить из согнувшегося тела.
Четыре…
Все еще трясущимися руками опираясь на землю, девушка склонилась над псом как смогла. Ее глаза оказались наравне с удивленно распахнутыми глазами Верного.
Пять…
Нет, это все-таки тяжело…
В глазах мертвой собаки сверкнуло солнце, поймав слабый зажженный блеск внутри зрачков…



Заходящее солнце устало освещает побагровевшие облака, макушку леса и далекий поселок на холме. Знакомый запах окутывает тело. Родные звуки двора. Все хорошо, все в порядке. Он это знает, и я это знаю. Мне этого достаточно. Ему тоже.
- Верный, фьють-фьють… Верны-ы-ый!
Что-то глухо тренькнуло, хлопнуло. Глупые куры с кудахтаньем, толкая друг друга, понеслись по двору, склевывая затерявшееся на земле зерно. Вдоль передней стороны дома торопливо пробежалась, выскочив из-за угла, полосатая кошка с уныло свисающей мышью в зубах. Зашуршали высокие травы у забора, зашептались птицы в высоте…
Теплый ветер приятно взлохматил шерсть на груди, и, закрутившись, взвился вверх.
- Фьють-фьють…
Все хорошо, все в порядке. Он это знает. Но как-то странно чувствую себя я… Что это?
Удовлетворенно замычала привязанная у хлева буренка, звонко тряхнув новеньким бубенчиком на шее, и потянулась к растущей на грядке капусте....
Я привычно потерся мордой о ногу хозяина, тревожно рассматривая посеревшее небо, на котором только что скрылось солнце. В брюхе, а затем в груди и в лапах запульсировало тревогой.
Все хорошо, все в порядке.
Нет.
Хозяин, словно ничего не чувствуя, прошелся по тропинке до дома, насвистывая одну из мелодий, которую я помнил еще щенком. Гулко застучали сапоги о вымощенную дорожку.
Цок-цок-цок…
То тут то там… Я заметался по двору, стараясь прогнать страх вон. Прочь! Прочь! Безмозглые куры заметались, не понимая, что я не могу им причинить вред, а вредный петух еще и попытался клюнуть. Бестолочь. Вернувшаяся откуда-то из дому кошка тревожно мяукнула в тон взволнованному мычанию буренки в стороне, попытавшейся сорваться с привязи и не долго думая, метнулась через огород к забору, под которым и скрылась, махнув тощим хвостом. Паршивка!
- А ну тихо там! Фьють, Верный!
Я замолчал, но взъерошенная, вставшая дыбом шерсть на загривке уже говорила за меня. Не в силах бороться с противоречивыми чувствами, я то припадал к земле брюхом, взволнованно помахивая хвостом, то вскидывал голову и выл уже видневшемуся бледному месяцу, а затем скулил и рычал…Хозяин, разве ты не чувствуешь? Разве ты не слышишь?
Цок-цок-цок…
- Да тихо ты!
Уже близко!
Цок-ф-ф-ф-цок-ф-ф-ф…
Я увернулся от брошенного в мою сторону хозяйского сапога, и со всех лап метнулся к забору, надеясь пересечь, защитить. А потом почувствовал, что слишком поздно.
Цок-к.
Куры с испуганным кудахтаньем рванули уже в мою сторону, пытаясь перепрыгнуть ограждение, но наступившая темень затмила их глаза и они слепо натыкались то друг на друга, то в доски забора. Наполненное ужасом мычание прервалось резко почти сразу как началось. Грузно звякнул бубенчик, покатившись по земле.
- А-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!
Тварь. Сгорбившись над обездвиженным телом, она рвала свою добычу, не замечая ни орущего хозяина, ни кур, ни меня. Темный, вздрагивающий силуэт на фоне черного леса. А ее запах…
Я узнал его и оцепенел. Непослушное тело тряслось как в собачьей лихорадке, некогда неожиданно охватившей поселок. Внутри, чуть ниже грудной клетки, будто гусиным пером что провело по сердцу, змейкой скользнуло между ребрами, и застряло в глотке липким комком…
Я больше не знал что делать. Скулить от переполняющего ужаса, ринувшись вслед за кошкой, или бросится на ту, что когда-то… просто ушла?
Все хорошо, все в порядке, Хозяин.
…А перед тем, как отдаться собачьему ангелу, желтые глаза собаки всего на миг встретились с таким же янтарным тоскливым взглядом твари…



- Да-да, прости… прости дружок. – Побледневшая девушка с трудом судорожно вдыхала воздух в легкие, почти позабыв, как это делается. Склонившись в неудобной позе, полускрытая от внешнего мира распустившимися волосами, она нежно гладила пса одной рукой и твердо, жестко держала другую на вздымающейся груди, где билось ожившее, но, увы, разорванное сердце.
- Вот так… все хорошо… тебе больно... что ж ты так? – Шептала ведьма, жестко прижимая отчаянно дергающегося пса к земле рукой. Дрыгнули лапы, взъерошилась шерсть вдоль хребта и из окровавленного горла донесся не то хриплый вой, не то сиплый скулеж.
- Ш-ш-ш…ш-ш-ш… - Словно убаюкивала ребенка Ява, не отнимая руки от груди. Сердце, получившее жизнь, не собиралось сдаваться, но оно было обречено на провал. На жизнь оно было уже неспособно. А на нежизнь?
Тук-тук-тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук…
Пес неестественно дернулся в руках у девушки и неподвижно застыл в той же позе, какой умер несколько часов назад.
- Все. – Девушка глубоко вздохнула, откинув мертвое тело, и выпрямилась. Сглотнула, провела мокрой трясущейся рукой по лбу, и только тогда вдруг заметила, что та вся в липкой красной жиже.
Голова болеть будет. Ха! И поделом ей. Ведь что она, в общем-то, узнала? Черт бы побрал эту тварь! Хотя вполне возможно, что непосредственным образом нежить и сама относится к дьявольщине. Потому что если даже пес ощутил чувство для восприятия посложнее, нежели человек к этому созданию, ничего более умного в голову больше не приходит.
- Павел, принесите чистой воды, пожалуйста. – Не оборачиваясь, почти ровным голосом обратилась девушка к хозяину. Мужик, стоя у открытой двери, медленно кивнул, сделал пару шагов назад, затем один нерешительный вперед. И застыл.
- Мне действительно очень нужна вода. – Громче сказала ведьма, скучным взглядом оглядывая линии на левой ладони.
- Пани Ява,… а как же…
- Я позабочусь о псе, Павел, не волнуйся. Это тоже входит в мои обязанности.
Мужик понятливо закивал, попятился, стукнулся спиной об раскрытую дверь, но быстро пришел в себя и мигом шмыгнул в хату. Может быть, даже и за водой.