Полутемный коридор, скрипучий настил на полу. Ты идешь, а пальцы до сих пор чувствуют гладкую стальную поверхность лезвий, шершавые с зазубринами рукояти метательных ножей, их упоительную тяжесть и приятное балансирование в ладони.
Ты ни о чем не думаешь, голова пуста, звуки шагов гулко разносятся по длинному темному зеву коридора. Сзади топает страж тюрьмы, он огромен настолько, что ты никогда не заглядывала в его лицо и понятия не имеешь, как он выглядит. Тебе и неинтересно. Что может быть интересного в двуногом существе, бренчащем железом и остро воняющем потом и жареным луком. Ты не боишься его, он не обидит, слишком ты дорога хозяевам.
Он возвращает тебя туда, где ты живешь. В памяти всплывает слово «дом», но ты гонишь его прочь. Большое помещение с десятком живущих никак не ассоциируется с коротким полузабытым словом.
Ты привычно вытягиваешь руки, страж обматывает запястья кусками тряпки прежде чем надеть тяжелые ржавые кандалы. Одна лишь ты удостаиваешься такой заботы - не ты, но твои руки нужны хозяину. Тебя легонько пихают в спину, лязг двери за спиной.
Никто не глядит в твою сторону, ты привычно забиваешься в угол, вспоминая ощущения, которые остались отголосками удовольствия в подушечках пальцев. Кандалы гремят звеньями, это единственный звук в месте твоего проживания. Ты не смотришь вокруг, но чувствуешь кожей любое движение в помещении. Именно помещение, куда тебя поместили давно… сколько времени прошло ты не знаешь, потому что не умеешь считать. Ты смутно помнишь семью, двух взрослых и еще таких, как ты. Их было много, всегда стоял шум, яркий свет заливал весь мир и ты умела думать и наблюдать. Потом что-то стряслось, тебе помнится топот конских копыт, крики и отвратительный запах. Ты испугалась, от страха бросила нож. Что поделаешь, у тебя не было других игрушек, а большой человек с мягкими ладонями под ворчание усталой женщины часто хлопал тебя по плечам и ласково шептал, что ему растет подмога.
Ты швырнула нож и зажмурилась, слыша пронзительный крик и гиканье. Над твоей головой вознесся сверкающий палаш, но кто-то перехватил карающую руку. Тебя трясущуюся и воющую от ужаса схватили под мышки и бросили поперек седла.
Ты отгоняешь неприятные и несвойственные тебе мысли. Думать для тебя невыносимо, а ведь когда-то воспоминания не давали тебе уснуть… Тряхнула головой, пальцы споро связали длинные волосы в узел. Стражи притащили еду. Узники оживились, ты получила большую порцию густой неоднородной баланды, уселась в угол рядом с Терезой. Несколькими длинными глотками заглатываешь суп, жмурясь от восторга. Тереза ворчит, что кормят дрянью, но ты привыкла к такой еде и другой не знаешь. Потом сжимаешься комочек, глаза слипаются, и шаги стражей, собирающих посуду, грезятся в полусне.
- Боже Всевеликий! Уповаю на милость твою! Припадаю к стопам твоим и умоляю о милости….
Ты привыкла к бормотанию Терезы, несколько раз в день она молится какому-то неведомому богу, который якобы любит своих детей. Она рассказывала тебе об этом, но ты почти ничего не запомнила. Это высшее никогда тобой не виденное существо не нашло отклика у тебя внутри. Под сонное бормотание твои глаза закрываются.
- И могучие деревья преградили нам путь, - очнувшись от короткой дремы, ты слышишь голос Терезы, ее никто не просит, но она все равно что-то рассказывает, - встал лес стеною темной на нашем пути…
Тереза одна из видевших мир за стенами тюрьмы. Она не похожа на тебя и других, кто знает лишь стены помещения. Она даже пыталась убежать. Но зачем? Ты не понимаешь. Ведь здесь можно жить. Хозяева кормят рабов и ухаживают за ними. В помещении тепло, вас моют и разрешают выходить наружу, пристегивая кандальную цепь к решетке забора. Тебя не истязают и не заставляют работать с утра до ночи. Ты живешь не хуже псов - зверей, что обитают в больших деревянных ящиках с круглым отверстием. Лохматые и зубастые они тоже тянут за собой длинную, гремящую звеньями, цепь. Но на их широких, будто смазанных жиром, мордах выражение удовольствия.
- И тогда юноша подал мне руку и сказал: «Тереза, я люблю тебя»
С вялым интересом спрашиваешь:
- А что такое юноша?
- Юноша, - улыбнулась Тереза, стягивая холщовый балахон на тощей груди, - это молодой рыцарь, мой прекрасный и благородный рыцарь.
Тебе кажется, что на бледном, обрамленном седыми ломкими прядями, лице разглаживаются разом все морщины.
- Я же была красавицей в молодости, - хриплым каркающим голосом продолжает Тереза, - глаз не оторвать. Он влюбился в меня сразу, как увидел…
- А что такое влюбиться? - спрашиваешь ты, прижимая коленки к груди.
Тереза улыбается. Беззубый оскал вовсе не кажется тебе приятным, не говоря о красоте. Ты прикрываешь глаза, но вслушиваешься в ее слова.
- Влюбиться? - переспрашивает Тереза и надолго задумывается. - Влюбиться… это будто огонь по жилам. Вот мы живем здесь… как звери. А любит только человек.
Грубый простуженный голос убаюкивает, ты уже не можешь бороться со сном. Почему-то хочется положить голову Терезе на плечо. Но желание кажется тебе предельно странным. Иногда в тюрьме бывает холодно, и тогда вы все греетесь друг от друга. Садитесь, прижимаясь спинами, и сохраняете тепло. Одно на всех. Но сейчас совсем не холодно, так отчего тебе захотелось придвинуться к беззубой старухе? Почему под веками засвербело, будто попала пыль?
Ты не решилась придвинуться к Терезе, так не принято здесь. Вместо этого пальцы ощупывают собственное лицо. Ты ведь даже не знаешь, как выглядишь. Да, у тебя нос, брови, рот, два глаза и два уха. Очень длинные, постоянно спутанные волосы. Ты можешь разглядеть худые руки и ноги, выпирающие сквозь льняной балахон ребра. Ты никогда не интересовалась, как выглядишь. Тебе было все равно. А теперь стало интересно: ты - красивая? И что значит быть красивым? Мелодичное слово лишено для тебя смысла, как и многие слова, которые произносит Тереза.
Ты засыпаешь под ее негромкое пение.


Ночью тебя разбудил вой. Все живущие в здесь давно привыкли к ночным песням псов. Ты открываешь глаза и долго смотришь перед собой. Яркий серебряный свет луны расчертил дощатый пол темно-синими и голубоватыми полосами. Невдалеке хрипит с бульканьем одна из узниц.
Ты закрываешь глаза, но уснуть не можешь. Что-то разбередило твои воспоминания. Глядишь, как светлом холодном луче танцуют пылинки, серебрятся, похожие на маленькие огоньки.
- Ты не спишь, Эйни? - тихонько шепчет Тереза, откидывая накидку.
Как и у остальных, у тебя нет имени. Когда страж зовет тебя, он манит пальцем и говорит: «Эй!». Но Тереза твердит, что у человека должно быть имя. И называет тебя Эйни.
- Не сплю.
- О чем же ты думаешь?
- Ни о чем.
- Скажи, Эйни, разве тебе не хочется свободы?
Ты переводишь взгляд с дивного лунного луча на сморщенное лицо узницы.
- А что такое свобода? И зачем она нужна?
Тереза начинает рассказывать очередные бредни. Про то, что человек должен жаждать свободы. Что сидеть в клетке и зависеть от хозяина может только зверь. Да и то не любой. А только жадные жирные псы, что сидят за стеной в теплых будках и от скуки воют на луну…


Утром тебя поманил страж. Отцепил кандальную цепь от кольца на стене. Ты идешь, а вслед тебе смотрят тусклые, мутные от духоты и безделья глаза узников. Пожалуй, ты немного удивлена. Так рано, еще до приема пищи, тебя не отводят на тренировку.
Нет, тебе предстоит охота, ты отчетливо понимаешь это, когда страж сворачивает налево и направляется к ржавой винтовой лестнице. Ты послушно идешь за ним в дом хозяина. Страж распахивает дверь, ты ступаешь на мягкий пушистый настил на полу, знакомый по прошлым посещениям этого места.
- Сядь там, - раздается знакомый голос хозяина, и ты без колебания опускаешься на стул в углу. Кандалы, отпущенные стражем, бесшумно опускаются на пол.
Когда-то Тереза с отвращением сказала, что хозяин похож на жабу. Ты не знаешь, что это такое, но слово запомнилось. У него отечное, бледное лицо, рыхлое тело и выпуклые глаза. Впрочем, тебе в глаза он не смотрит.
Перед хозяином на стуле человек, судя по одежде (грубая кожная куртка, мешковатые штаны, сапоги с прилипшими ошметками грязи) загонщик. Но лицо, голос, запах его не знакомы тебе. Он тоже тебя не знает, резко обернулся, взгляд, полный отвращения и страха, скользнул по твоей фигуре.
- Это? Вот с этой кикиморой я должен…
- Что поделаешь, - спокойно сказал хозяин, - судьба дала этому отродью редкий дар. И словно в отместку отняла все остальное. Ты же не замуж ее берешь, - хихикнул он, - разговаривать с ней необязательно, просто отдавай приказы, она все понимает. Дело-то несложное. Уничтожить баламута, называющего себя пророком. Оружием он не владеет, да и не носит с собой ничего, кроме посоха да котомки…
- Зачем же тогда?
- Смутьян и еретик, - буркнул хозяин, - пока в графстве не узнали, лучше успокоить от греха подальше.
Загонщик снова обернулся.
- Может, я тогда один, на кой мне убогая?
- Убогая то, убогая, - пожал плечами хозяин, - да пригодится.
Ты не прислушиваешься к разговору. Он тебе неинтересен. К тебе хозяин обращается с иной интонацией: коротко, резко, с нажимом. Ты не смеешь ослушаться его приказа. Когда-то этот человек спас тебя от палашей. Ты не испытываешь к нему приязни и благодарности, но служишь верно.
Загонщик громко засопел. Хозяин повертел головой, бросил на край стола нож для разрезания бумаги.
- Подойди. Брось его туда, - палец, с врезавшимся кольцом, указывает на портрет на стене. Там в резной раме лысый человек с белым бантом на шее, с гадким острым носом, - брось прямо в глаз.
Ты берешь нож за гладкую рукоять. Тупое из мягкого металла лезвие, тяжелая блестящая ручка…неудобно, но ты не колеблешься. Резкий бросок. Нож оставил дыру в нарисованном глазу и упал на пол.
- Поешь, - хозяин придвигает тарелку с куском вареного мяса, - потом получишь еще.
Ты съедаешь мясо жадно, на глазах хозяина и загонщика. Вот теперь твоя сущность наполняется радостью и благодарностью. Хозяин велит тебе переодеться. Ты меняешь полотняное серое платье на совсем уж непотребные лохмотья. И вместе с загонщиком отправляешься во двор.


Тебе завязывают глаза и усаживают в возок. Порой ты можешь наблюдать за происходящим через щелочку, но новый загонщик старательно выполняет приказ хозяина. Он садится рядом, ты втягиваешь носом запах влажной кожаной куртки и волнения. Подобно псам ты различаешь настроения по запаху. Загонщик нервничает, его рука, прижатая локтем к твоему боку, подрагивает.
Ты плохо переносишь конский топот и качку, поэтому весь путь проводишь в отвратительной полудреме. Тычок в бок оказывается для тебя неожиданным. Загонщик вытаскивает тебя из возка, больно впиваясь пальцами в локти. Он совсем еще неопытный. Когда с тебя стаскивают повязку, ты видишь, как неловко он держит копье. Зачем оно ему?
- Вот, держи.
Протягивает пояс с ножнами. Рука снова чуть подрагивает, запах страха столь силен и отвратителен, что ты содрогаешься. Он что, боится тебя?
- За мной, и без фокусов.
Ты идешь за ним быстрым шагом по тропке, виляющей в седой от инея траве. Взгляд не отрывается от широкой спины загонщика. Ты вся на нервах, тебе не по душе этот человек, его страх и неуверенность, рваные резкие движения…
“И могучие деревья преградили нам путь…» Вспомнились слова Терезы, когда вокруг потемнело и небо закрыли темные кроны. Чахлые кривые лапы кустов цепляют твои лохмотья. Неожиданно загонщик останавливается и пропускает тебя вперед.
- Иди вперед. Увидишь человека с посохом, убей его.
Ты киваешь и устремляешься вперед по тропинке. Нож уже в ладони - единственная вещь, которую ты знаешь, как саму себя. Пальцы нагрели рукоять, большой палец прижимает лезвие, рука спрятана за спиной. Ты стремишься вперед, как гончая за добычей. Не испытывая никаких чувств, кроме азарта.
Впереди видится просвет, две тропинки скрещиваются, и ты замечаешь фигуру человека, не торопясь бредущего с посохом в руке. У него волосы цвета свежей соломы, одет в рубаху и короткие штаны, ноги босы. За спиной странника висит котомка.
- Эй! - окрикиваешь ты его. Он поворачивается…
И время замораживается, застывает, как кисель. Картина, которую видят твои глаза, замирает и кажется состоящей из множества разноцветных точек. Точки сливаются в пятна и снова разделяются на отдельные искорки. Ты чувствуешь каждую свою мышцу, каждый нерв, словно с тебя содрали кожу, оголив обтянутый мускулами скелет. Каждое натяжение, каждое малейшее движение пальцев, дуновение ветерка ты ощущаешь ясно и четко. Рука выпрямляется, расслабленная, как плеть. И лишь в момент броска ты напрягаешь все мышцы кисти, задавая правильное направление.
Странник оглянулся, губы его дрогнули, уголки поползли в стороны. Он чуть подался вперед, будто приглашая к себе. Ты замерла с вытянутой рукой, не в силах оторвать глаз.
Это Юноша. Именно так ты и представляла его по рассказам Терезы. Растрепанная челка упала на высокий лоб, полукружья бровей удивленно взметнулись вверх, улыбка осветила лицо, сделала Красивым. Это открытие поразило тебя. Юноша шагнул к тебе, и в этот миг острие ножа нырнуло ему под ребро.
Он неловко взмахнул руками, воскликнул:
- Ах!
Посох с глухим стуком ударился оземь. Юноша схватился за грудь и упал на мерзлую землю.
И этот миг, когда Юноша, уже мертвый, рухнул на землю, разлетелись твои кандалы. Тебя окатило горе, как ливень из огня. Над тобой раскололось небо и осыпалось мелкими осколками, впиваясь в плечи. Ты подползла к лежащему, скуля, как щенок. Знакомая рукоять, торчащая из груди пророка, показалась тебе похожей на крысу.
Что-то застилает глаза, но ты силишься разглядеть мертвого, которого полюбила через миг после броска и за миг до смерти. Ты проводишь руками по гладким щекам, оглаживаешь волосы, что светятся в тусклых отблесках лесного солнца. Широко распахнутые глаза глядят в небо. Синие, но обведенные зеленовато-серой каемочкой, длинные ресницы слишком темные для соломенных волос. На носу и щеках редкие, светлые веснушки. Тонкая длинная шея страдальчески выгнута…
Ты больше ничего не видишь. Взявшаяся неизвестно откуда влага (ведь дождя нет) застилает глаза, но руки ощупывают худое тело Юноши. Как раньше кончики пальцы запоминали контуры метательных ножей, так сейчас они запечатлевают в памяти того, кто канул в вечность.
- Эй, ты!
Ты затравленно оглядываешься и видишь загонщика, в одной руке копье, в другой - плеть.
- Иди сюда, отродье, кому сказал?
Ты выхватываешь из ножен на поясе метательные ножи и бегом возвращаешься к загонщику. Тело горит, как в огне, по коже волнами бежит дрожь, руки немеют от страшного напряжения. Но на один бросок тебя хватает.
Страх и злость, исходящие от загонщика, окутывают темными зловещими волнами. Ты отталкиваешься от ледяной земли и бросаешь свое слабое тело на огромного воина, руки резко разгибаются, лезвия со свистом вспарывают пространство. Вначале ты слышишь хруст костей, и лишь потом появляется боль. Копье вонзилось в плечо. Руки загонщика больше не держат оружие, он стоит, шатаясь, ты слышишь бульканье. Один из ножей вонзился в гортань, другой - в глазницу. Отвратительное зрелище. Но тебе не приходится смотреть в залитое кровью лицо. Отступив назад, загонщик валится на спину, с треском ломая уродливо-кривые кусты.
Воя от боли, ты выдергиваешь острие копья из собственной плоти. Тебе повезло, что успела с броском. В глазах темнеет, но ты отползаешь к телу Юноши. И долго обнимаешь, гладишь лицо окровавленными пальцами. Прощаешься, не зная слов, мысленно просишь прощения.
Вечереет. После нескольких неудачных попыток встаешь на ноги, опираясь на посох пророка. Медленно, оставляя за собой кровавую дорожку, покидаешь заиндевелый, пропахший смертью лес. Ты идешь в мир, которого не знаешь. В твоей руке посох, в ножнах на поясе последний из метательных ножей. Что ты сорвешь с его острия: смерть, любовь, свободу?