Продолжение. Предыдущие части:
Часть первая ... Часть вторая ... Часть третья ... Часть четвертая





-- Хочешь анекдот? -- вяло спросила Дина, не утруждая себя тем, чтобы поднять голову с деревянной спинки трамвайного сидения.
С перестуком, скрипом и лязгом самый первый утренний трамвай вез их к цели.
Аня кивнула, зевая до слез. Злая, недоспавшая кондукторша в вязаных перчатках с обрезанными пальцами подозрительно косилась на нее и что-то бурчала под нос.
-- Приходит Брэд Питт к Энтони Хопкинсу...
Кассандрушка залилась хохотом, отчаянно шлепая себя по губам:
-- О, господи! Смешно!
-- Но это еще не все! -- с возмущением вскричала Диана.
-- Да?! Ух ты!..
-- Приходит и говорит: "У меня для вас плохая и хорошая новость. С какой начать?" Энтони Хопкинс отвечает: "Давай с плохой". -- "Хирург, который оперировал вас, забыл в вашей грудной клетке тампон". -- "Ох, как неприятно! А какая хорошая?" -- "Я договорился, и для вас уже забронировано комфортабельное место в раю".
Выждав несколько секунд в безмолвии, Аня на всякий случай уточнила:
-- Теперь всё?
-- Теперь да.
-- Ха-ха-ха-ха-ха! Очень мило!
-- Ты издеваешься, да?
-- Сама придумала?
-- Недавно в дурке показывали кино, вот и...
-- Не придумывай больше анекдотов, Дин. Хорошо?
Кондукторша уставилась на них взглядом лягушки, на которую внезапно упал арбуз. Опомнившись, она стала часто-часто моргать, уже готовая вытолкать взашей странных пассажирок.
-- И что это она так пялится? -- прошептала Диана, невольно пытаясь скрыться от всевидящего ока за передним сидением. -- Ты ей ничего не задолжала?
-- Я?
-- Ну она же на тебя таращится, значит ты. Долго нам еще?
-- До конечной.
-- А когда конечная?
Аня вздохнула:
-- Сейчас спрошу у кондуктора, -- она встала и направилась к тетке в обрезанных перчатках. -- Не подскажете, скоро будет конечная?
Та с ненавистью посмотрела на нее и процедила:
-- Через одну. А будешь безобразить -- прямо сейчас конечную тебе устрою. Развели психов, нормальным людям по улицам пройти страшно...
-- Спасибо.
-- Ты мне еще поогрызайся!
-- Да я же...
-- ?!!
-- Всё, всё, я ухожу, простите меня! -- Аня примирительно покачала кистями рук и ретировалась. -- Дина, через одну.
-- Да я слышала. Ань, а ведь у тебя, кажется, на лбу не написано, что ты из психбольницы сбежала. Чего это она на тебя ополчилась?
-- Тс-с-с! Не надо ее злить, у нее психика не уравновешена, недосып, пусть ее успокоится.
-- Спалить бы их тут всех прямо сейчас...
-- Дина, только без криминала, ладно? Нам ведь дело нужно сделать, а ты в тюрьму загремишь! Думай!
Аня схватила Дину за подбородок и отвернула ее лицо в окно, а заодно и сама прикинулась, будто очень заинтересована происходящим на улице.
-- Ты что, ненормальная? -- освобождаясь, зашипела Дина. -- Совсем, что ли, рехнулась?
-- Да. Историю болезни показать? -- Аня потянулась к своему рюкзаку.
-- Что ты делаешь?!
-- Если бы мы с тобой сейчас не отвернулись, а продолжили пялиться на эту жабу, ровно через минуту она вышвырнула бы нас за двери, и мы полторы остановки тащились бы по лужам и под дождем -- пешком! Поняла?
-- А... -- покривилась Диана. -- Я и забыла, что ты у нас Кассандра во плоти. А теперь не вышвырнет?
-- Теперь нет, но приметы наши милиции сообщит, будь уверена.
-- Отлично. В таком случае предлагаю все же не мелочиться и поджечь этот дрянной трамвай. Вместе с Жабой Кондукторовной.
-- О, боже мой! И за что ты мне на голову свалилась, Дин? Кому я что плохого сделала?
Мучения Ани закончились, когда трамвай достиг нужной остановки и выплюнул их на перекошенные плиты платформы, а потом, весело прозвенев, ушел на кольцо. Было уже почти совсем светло.
-- Давай-ка обогнем дворами, -- предложила Аня. -- Когда кондукторша нашлет их на нас, мы все-таки выиграем немного времени.
Дина не спорила. От усталости она как будто стерлась на фоне этой реальности, стала прозрачной и почти невидимой. Ей хотелось двух вещей: закутаться во что-нибудь очень теплое -- в крайнем случае, обняться с горячим радиатором отопления -- и принять что-нибудь теплое внутрь. А там уж как получится. Только бы не простудиться и не слечь!
Беглянки поднялись на указанный сторожихой этаж простой "хрущевки" и позвонили в дверь под нужным номером.
-- Время-то раннее... -- спохватилась Дина.
-- А себя ты в зеркало видела? Сейчас посмотришь. Тебе срочно надо отогреться!
Однако Анин боевой настрой изрядно поистратился, когда им открыл дверь тощий сутуловатый парень с бледно-серым лицом и мутными глазами. Ничего не спрашивая, он посторонился и пропустил их в прихожую. От стеснения Аня сразу стала неловкой, едва не опрокинула прислоненную к двери ванной гладильную доску, охнула, поймала, поставила в прежнее положение и сумбурно извинилась.
-- Ладно, забей! -- великодушно отмахнулся Игнат, растирая слипающиеся глаза. -- А чего бабе Наде надо-то?
-- Не бабе Наде, -- ответила Аня, -- а нам... По электронной карте города нужно посмотреть одну улицу...
-- Улицу, говоришь... Ну, пошли поглядим...
Похоже было, что этот парень давно разучился удивляться чему бы то ни было.
Его рабочее место походило на постапокалиптический натюрморт, созданный больным воображением декоратора-фантаста. Горы совершенно неопознаваемого разномастного мусора высились вокруг монитора и клавиатуры, шелуха от семечек так и норовила проскочить между клавишами, под ногами же путались системные блоки с корпусами и без, перемотки проводов и россыпи гаек и болтов. А еще в комнате страшно воняло, но тоже непонятно чем.
-- Ну, и чего будем искать?
Компьютер, который не выключали никогда, моргнул светодиодами и разбудил потухший от бездеятельности монитор.
-- Остоженку. Улица Остоженка. И если можно, посмотрите, на чем туда можно доехать...
-- Я тебе и так скажу, на чем. Садишься на поезд или в междугородний автобус и мотаешь в Москву.
Аня ужаснулась.
-- Ладно, не бзди! Давай ради эксперимента глянем твою Остоженку на карте города. Вдруг изменилось что-то...
Такой улицы не оказалось.
-- Что же делать? -- прошептала черноглазка. -- Нам очень нужно туда попасть, просто во что бы то ни стало!
-- А мне что? Телепортировать тебя туда, что ли? Смешная, блин! Ладно, давай вот так, -- Гоня-хакер закрыл программу и кликнул на значок "Эксплорера", а там сразу же вызвал поисковик. -- Посмотрим, где еще может быть такая улица...
На запрос "Остоженка" поисковая программа выдала несколько тысяч ссылок, спрятанных на десятках страниц.
-- Ну вот... Москва, Москва, и снова Москва, и опять Москва, и обратно Москва... Нету больше нигде этой твоей Остоженки, сечешь? Смотреть тебе московскую карту? У меня, кстати, тут навороченная прога в Три-Дэ-Максе есть...
-- Это как? -- нерешительно спросила Аня, чем заставила Гоню презрительно поморщиться и пробормотать что-то ругательное в адрес неизвестного ламера, о котором беглянки не имели ни малейшего представления.
На мониторе показались дома, объемные, как в хорошей компьютерной игре. Над одним, вращаясь и покачиваясь подобно буйку на воде, зависла зеленая, тоже объемная, стрелка вниз. Даже не стрелка, а в сравнении с домами -- стрелища.
Игнат ввел название улицы и подсказанный Аней номер дома. Словно неведомый вихрь подхватил камеру вместе с зеленой стрелкой и перенес их в нужное место со стремительностью сверхзвукового истребителя. Стрелка стала ярко-алой и принялась упорно тыкаться наконечником в большой и красивый дом.
-- Ну вот тебе то, что надо, а респектов не надо, ты не в моем вкусе.
Аня тряхнула головой:
-- Я ничего не поняла. Это Москва?
-- Ну да, самый центр Москвы. Кремль видишь где? О! Вот храм Христа Спасителя. Вон там церетелевский Петр I над рекой. А по эту сторону -- набережная Пречистенка и параллельно ей твоя Остоженка. Сечешь?
-- Секу.
-- Напротив дома, который тебе нужен, бюро египетского военного атташе. Вот тебе и ориентир. Н-дя, представляю, сколько могут стоить хаты в таком райончике...
Многозначительно вскинув бровь, Дина посмотрела на спутницу. Ее подозрения были небеспочвенны, и шансы на то, что ее подставили в борьбе за немыслимое состояние, росли.
-- Что же делать? -- прошептала Аня. -- Как туда добраться?
Гоня развел длинными тощими руками и закурил. Минуты три он будто дремал, и беглянки терпеливо ждали, когда он докурит. Когда парень раскрыл глаза, он вскрикнул от неожиданности:
-- А! Ты что, все еще здесь?! Ну ты даешь, так и Кондратий обнять может... -- Игнат затушил окурок в горе других, переполнивших банку из-под шпрот. -- Я думал, ты уже свалила на фиг... Чего тебе еще надо?
-- Понимаешь... -- Аня замялась. -- Нам бы что-то теплое из одежды... Надежда Ивановна сказала, что твоя мама откладывает старую одежду, чтобы ездить на огород...
-- А мне-то что, шмотки -- это ваши, бабские, дела... Вон в том шкафу поройся. Слушай, не обижайся, но ты часом не "того"?
-- "Того"? Это как?
Гоня повертел пальцем у виска. Аня тяжело вздохнула:
-- Ну почему все считают, что я ненормальная?
-- Да так... ты только не психуй, ладно? Просто спросил... показалось, ферштейн? Ищи, короче, что там тебе надо и вали на все четыре стороны, а то тут ко мне один бес с минуту на минуту притащится...
-- Кто притащится?!
-- Да не твое дело, блин! Вот тебе шмотье, выбирай и проваливай, ясно?
Аня ткнулась плечом в раскрытую дверцу шифоньера, закусила от боли губу и с трудом подавила выступившие слезы. Гоня кашлянул, еще раз убедившись в ее ненормальности, и ушел к себе.
-- Эй, ты что? -- шепотом спросила Дина. -- Не вздумай при нем зареветь!
-- Давай выбирать одежду.
-- Слушай, а ты попроси его посмотреть в Интернете про Турандот!
-- Зачем тебе это?
-- Да так, хочу кое-что проверить. Попроси!
-- Сама и попроси, тебе же надо!
-- Ты с ним законтачила, а меня он вообще игнорирует, ты же видела?
Аня отмахнулась и стала вынимать с полок всевозможные куртки, кофты, джемперы и свитеры. Дина подметила, что каждый из них велик ей размера на три, а уж субтильной спутнице -- на все пять.
-- Да ладно! -- сказала она, оставляя на сгибе руки пару более или менее приличных вещей. -- Дареным вампирам в зубы не смотрят... Пошли померим!
Пока Дина натягивала на себя спортивный костюм, Аня вдруг негромко позвала:
-- Игнат!
-- Ты что, упала? Я же переодеваюсь, а ты мужика зовешь! Совсем соображения нет?
-- Ты хотела про Турандот узнать или нет? Игнат, а ты не мог бы посмотреть еще, кто такая Турандот, что там в Интернете о ней написано?
Из соседней комнаты донеслось грубое ворчание, отдельными более или менее разборчивыми словами которого были "справочное", "бюро" и "оборзели".
Аня вжала голову в плечи и послушно взяла из рук спутницы длинный застиранный и растянутый свитер. Он повис на ее тощих плечах, точно парус на мачте во время полного штиля.
-- Ужас! -- прошептала Кассандрушка, таращась на себя в зеркало. -- Какой ужас!
Дина бодро хлопнула ее по спине:
-- Ничего, крепыш Бухенвальда, посмотри на меня и успокойся! Это еще не самое страшное, что может с нами произойти!
-- Это опера, -- послышался хриплый голос Гони из его комнаты.
-- Какая опера? -- не поняла Аня.
-- "Турандот", блин! А тебе еще какая-то нужна? Опера Джи -- точка -- Пуччини. Написано, что он не успел ее закончить и помер... Угу, понятно, значит, нудятина еще та! Короче, там про телку, в которую вселился дух древней китаянки. Китаянка ненавидела всех мужиков, и Турандотиха на радостях стала их казнить. Загадывала загадки, а когда их не отгадывали, отправляла на плаху.
Вольный пересказ оперы был прерван длинным телефонным звонком. Гоня чертыхнулся и пошел к трубке. Аня тут же ткнула кулаком под дых Дине:
-- Убираемся отсюда, и скорей!
Им удалось проскочить мимо разговаривающего Игната:
-- Ага, ба. Эт я, да. Ну да! Не узнала? Почему не узнала? Хе! Ну, ты странная какая-то... Чего, кто? А, ну да, тут...
Девушки вылетели за дверь в ту секунду, когда внук сторожихи обернулся и, увидев их, крикнул вслед:
-- Эй! А чаю попить, как там тебя? А я как раз чайник хотел закипятить...
-- Бегом! -- зашипела Аня, хотя Дина и так перепрыгивала через три-четыре ступеньки кряду.
-- Не, ба, не получилось. Пусть они там сами, я не нанимался...
Они еще долго неслись через дворы, не разбирая дороги. Дина выдохлась первой.
-- Всё, не могу больше! Тайм-аут!
Она согнулась пополам и перевела дыхание. Спешащие на службу прохожие мчались мимо и не обращали на них никакого внимания, и только маленькая девочка, которую, как на аркане, мать за руку тащила в детский сад, показала пальцем на Аню:
-- Мам! Тетя-чучело! Мотри!
-- Перестань.
-- Ну мотри!
-- Так нельзя говорить! Это некрасиво, так невоспитанные дети говорят!
-- А как сказать, если тетя -- чучело?
-- Во-первых, не чучело, а пугало. Про чучело я тебе потом расскажу. А во-вторых, прекрати глазеть на нее. Человек болен!
-- А человек мене улыбнулся!
-- Ты тоже улыбнись и пройди мимо, как делают воспитанные девочки. Господи, ну что за ребенок такой?
Аня проводила взглядом хорошенькую улыбавшуюся ей девочку и снова посмотрела на Дину.
-- Нас хватились в клинике.
-- Я уже поняла, -- ответила та. -- Бросились к бабке, и та догадалась, кого выпустила поутру...
-- Точно.
-- Ладно, бог с ними. Ты мне лучше скажи, как мы с тобой без копейки доберемся до Москвы? А документы? Нас в таком виде примут за цыганок или бомжих и обязательно привяжутся с проверкой документов.
Аня сжала в кулачках растянутые манжеты длинных рукавов и, задумавшись, присела на полусырое сидение детской дворовой карусельки. Дина смотрела на нее с жалостью: девчонка-воробей, попавшая в передрягу, забитая и растерянная.
-- Я домой хочу! -- прошептала Аня закоченевшими на ветру губами.
Дина невольно уселась рядом и обняла ее, чтобы хоть немного согреть. Она уже почти жалела, что согласилась взять Кассандрушку в спутницы. Но теперь сокрушаться было уже поздно.
-- А где у тебя дом, Анюта?
-- Я не Анюта.
-- Извини. Аня.
-- Да и не Аня я. Это меня здесь так зовут -- Аня... Меня звать Айшет. Я по-русски хорошо говорю, потому что давно здесь живу. У меня дома сейчас тепло еще, хорошо! -- она прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь своим воспоминаниям.
-- А почему ты уехала оттуда? Учиться?
Лицо Ани потеряло улыбку, стало каменным, а затем и вовсе ожесточилось.
-- Учиться... -- зло выплюнула она, сверкнув черными глазищами. -- Прогнали меня, Дина. Совсем прогнали. Если вернусь -- убьют.
-- Кто прогнал и кто убьет?!
-- Родители прогнали, а односельчане убьют. И родители по закону и слова не смогут сказать против...
-- Что это, скажи на милость, за законы такие? Это что, средневековье?!
-- Я школу заканчивала, восемь лет назад это было. Думала, в город поеду поступать на иностранные языки... На выпускной пошла, отец сказал -- до девяти, не позже, -- Аня вздохнула, хмуря темные брови; ей тяжко было вновь проигрывать события рассказа, но ни забыть, ни исправить их она не могла. -- Я в без десяти девять взяла и побежала домой, отец у меня строгий. А тут ливень и молнии, страх один. Стою под козырьком у булочной и думаю -- как так пробежать, чтобы молнией не убило? Или как переждать, чтобы отец не рассердился?
Дина покачала головой и покрепче прижала ее к себе.
-- И вот к ступенькам подъезжает сын соседей на новой машине. Красивая машина была, прямо вся сверкала под дождем! "Садись, -- говорит, -- подвезу, а то простынешь!" Я отказываюсь: нехорошо, если кто увидит, что я с мужчиной в машине катаюсь, слухи плохие по селу пойдут, коситься на меня все будут...
Слушала Дина, и с каждым словом Ани ей казалось, что та вот-вот заговорит на родном языке. Речь Кассандрушки становилась все неразборчивее, откуда ни возьмись проступил сильный кавказский акцент. Но теперь все становилось на свои места -- и экзотическая внешность, и нерешительность, и дикарство. Прожив столько лет в новых условиях, она так и не смогла избавиться от пут старых условностей.
-- Уговорил он меня. В такую, мол, погоду все наши сплетницы по домам сидят, телевизор смотрят. Я села, а предчувствие плохое, ой плохое... Едем мы, и тут он возьми и сверни в другую сторону. "Ты, -- говорит, -- давно мне нравишься, я даже влюбился, хочу тебя в жены взять. Просто так твои родители мне тебя не отдадут из-за бедности, вот я тебя украду". Я стала плакать, уговаривать. Не хотела я замуж, и он сам мне не нравился совсем. Мне в город хотелось, учиться хотелось, жизнь посмотреть хотелось, а что хорошего у нас в селе замужние видят? В тридцать лет уже старухи. Просила его -- останови, пожалуйста, открой дверь, я отсюда пешком дойду, только отпусти во имя аллаха. А он меня в аул к своим дальним родственникам отвез и к моим родителям сватать меня поехал... Тронуть не посмел. Ну а я оттуда сбежала, всю ночь шла и на другой день к обеду домой вернулась. Сказала -- не пойду замуж. Отец сказал -- опозорила семью. Плохими словами назвал, бил по лицу. Раньше никогда ни меня, ни братьев с сестрами не бил, а тут рассердился, нос мне разбил, врачи потом говорили -- хрящ свернул, теперь видишь, нос немного набок...
-- Вижу... -- мрачно буркнула Дина, взглянув ей в лицо.
-- Сильно бил... Но я все равно не согласилась. Тогда меня и выгнали в чем есть. Сказали на порог не возвращаться и прокляли. Только Лейла, старшая сестра, поверила, что я осталась чистая, но что она могла сделать перед родителями? Ее саму насильно замуж выдавали, она и слова поперек сказать не решалась. Зато для меня собрала немного моих вещей, свои деньги дала и на вокзал проводила. Так я сюда и приехала, но с тех пор так людей боюсь, что стала уметь заранее предусматривать их поступки и менять события. Училась тоже тут...
-- На инязе?
-- Нет, не получилось поступить. На биологию поступила. После учебы два года пробирки в одной биохимической лаборатории полоскала, а потом у меня совсем с головой плохо стало. Я уже всего теперь боюсь, хоть и знаю немного будущее. Было дело, хотела даже счеты с жизнью свести, такие у меня помрачения были...
Дина уронила взгляд на ее запястья, но сейчас они были плотно закрыты рукавами безобразного свитера.
-- А теперь, -- улыбнулась Аня, -- теперь в Москве меня примут за шахидку. Скинхедам потеха будет над нерусью поглумиться...
-- Мы что-нибудь придумаем, Айшет! Я тебя в обиду не дам...
-- А что ты сама можешь, Дина? Нас прожевали и выплюнули, мы с тобой никто теперь. И не зови меня так, Аней зови. Айшет умерла. Не хочу больше помнить то, что помнила Айшет.
-- Тебя просто-напросто нужно одеть по-европейски, и никому не придет в голову...
-- Дина, для этого нужны деньги. А меня уже давно из съемной квартиры выставили, еще когда я в первый раз в дурке оказалась, после первой попытки самоубийства. Поэтому денег у меня нет. И ты здесь никогда не жила. Не на что нам с тобой надеяться.
-- Тогда, Ань... может, я поеду одна, чтобы не мучить тебя?
-- А я? Снова в сумасшедший дом?
-- Там хотя бы тепло и кормят. Зима на носу. А я найду свою квартиру, вспомню, кто я и что, найду хорошего адвоката, приеду и заберу тебя оттуда.
-- Я не могу больше в психушке... -- прошептала Аня, стискивая кулачки и изо всех сил зажмуриваясь. -- Я не могу больше пить эти таблетки, понимаешь? У меня все вены исколоты, как у наркоманки. Я не отличаю действительность от сна... Ты когда-нибудь видела горы, Дина?
-- Не помню я...
-- Горы, Дина, горы! И во-о-о-от такое небо, от вершин на западе до вершин на востоке, от гряды на севере до хребтов на юге! Высокое-высокое! Рябь облачков на нем, легкая рябь -- и большой орел кружит там, где он уже совсем маленький, еле видимый глазу...
-- Я понимаю, Ань, понимаю. Но не время для ностальгии. Нам с тобой сматываться надо отсюда, возьми себя в руки для рывка!
-- Да, хорошо, прости.
Шумно выдохнув, Аня с отчаянной решимостью отерла слезы и резко поднялась на ноги.
-- Вперед! Туда? Туда? Куда идем?
-- У нас с тобой, пророчица ты моя, один выход теперь: автостоп.




Откуда-то сверху сочился нереальный голубоватый свет, и все здание вокзала походило на павильон для съемок фильма о привидениях или готических временах.
Аня бродила между пустующими креслами, точно зная, что должна кого-то отыскать. Но кого -- не помнила, да никого и не было вокруг, чтобы предположить.
Внезапный прилив тревоги предвосхитил, как обычно, события случившегося через минуту. Но на сей раз тревога растворилась в нахлынувшей волне возбуждения и азарта.
"Игра! -- прошелестел кто-то. -- Ах, какая игра!"
И чья-то рука вскользь приобняла ее, но тут же отпустила, оставаясь невидимой.
-- Кто здесь?
Она снова одна, но теперь кровь клокочет, сердце стучит, а тело требует действий.
Ужасный грохот -- и рушатся стены вокзала, а поверх обломков, скорчившись на четвереньках, в хищной позе восседает существо с горящими глазами на бугристой морде рептилии, и хвост его столь длинен, что не видно, где он заканчивается, извиваясь меж кирпичей.
-- Убирайся отсюда, чужачка! -- прошипело существо; голос его был липким и тоскливым, словно краткая дремота в выстуженной зимней электричке рано утром. -- Как ты попала на нашу территорию? Здесь можем быть только мы, и ты не можешь видеть нас!
-- Кто она такая? -- из-под завала выбрался еще один монстр с бесконечным хвостом. -- Как она уродлива! Она подобна низшим! Но если бы она была низшей, то ни за что не проникла бы к нам и не смогла нас увидеть!
-- Неважно, кто она. Пусть убирается обратно!
-- Пус-с-с-сть! Пус-с-с-с-сть! -- засвистели со всех сторон, и в едином ритме на руины полезли подземные чудовища.
Только тут Аня смогла различить в тумане фигуры людей, которые, собравшись отдельными группами, держали концы хвоста того или иного создания -- держали бережно, словно это был шлейф венценосной особы. И не было ни одного монстра, хвосту которого не оказали почестей.
-- Тихо! -- воззвал самый крупный из них, окруженный самой большой свитой, и его сородичи благоговейно примолкли. -- Эй, Не-Такая, откуда ты взялась здесь и что с тобой случилось, если ты выглядишь, как низшие?
Аня ощутила, что теперь она не только может, но и хочет говорить. Она распрямила плечи, и голос ее зазвучал подобно трубе ангела смерти:
-- Не смей говорить со мной в подобном тоне, презренный мутант! Это тебе и всем твоим прихвостням гоже держать предо мною ответ!
Чудовище растерялось. Все остальные замерли. Расширив гигантские ноздри, мутант втянул воздух, принюхался и стал пятиться. То же самое повторили прочие, зачарованно переводя взгляды с него на Аню и обратно.
-- Стоять! -- приказала та. -- Я не отпускала ни тебя, ни эту свору! Наш разговор не закончен!
-- О, простите, мы уже осознали свою ошибку! Дорогу первородной! Дорогу истинной! -- засипел гигант и, забыв о людях, принялся подобострастно вращать хвостом; некоторые из его миньонов летали, цепляясь за самый кончик, другие падали, сбитые с ног, но большинство просто дралось между собой с удвоенной яростью.
-- Прикажи им немедля угомониться, мутант, или я огорчусь!
Существо гневно рявкнуло, и пространство застыло, словно мошка в смоле, готовой стать янтарем.
-- А теперь говори, кто вы такие и что вам здесь...
-- Аня! Черт! Аня, проснись! Слышишь меня?
Монстры, как будто только того и ждали, сразу же разбежались во все стороны, и свет померк.




-- Аня!
Дина изо всех сил трясла попутчицу, перегнувшись через спинку кресла.
-- А? -- спросила та, садясь и в полном непонимании сонно потирая глаза кулаками.
-- Не могу больше в кресле моститься, Ань. Давай на время поменяемся? А ты пока иди поразвлекай нашего водилу. Ты, кстати, кого мутантом обзывала во сне? -- Дина подмигнула. -- Уж не того ли джигита, женишка своего, козла неописуемого?
Аня молча перелезла на место Дины, а та улеглась вместо нее под старую дубленку.
-- Что, не спится? -- краем глаза замечая передвижения Ани, спросил дальнобойщик.
Та зевнула и сладко потянулась:
-- Очень даже спится! Но ведь и тебя, дяденька, развлекать нужно, чтобы ты не заснул и чего доброго не тюкнулся, вон, в кювет...
-- Да типун те... тетенька. Ладно, права, развлекай! Дорога муторная, заснуть немудрено. Развлекай давай.
-- А почему ты ездишь без сменщика?
--Раз на раз не приходится. А что ты там бормотала во сне? Кажись, о мутантах каких-то...
Аня засмеялась:
-- Ну мало ли что приснится, дяденька!
Он нахмурил лоб и некоторое время размышлял.
-- Тебе точно восемнадцати еще нет? Может, все-таки есть? -- затаенной надеждой отдавали его слова и просительный взгляд.
-- Нет, дяденька, пятнадцать мне... в августе было.
-- А из дома бежишь который раз?
-- Я не из дома, я из детдома. Впервые. Мне про мою мамку рассказали, что она в Москве живет. Я адрес узнала, теперь повидаться хочу, а кто меня отпустит?
-- Ладно, хрен с тобой, сбежала и сбежала. Может, доброе дело сделаю, все в зачет пойдет на потом... Мамке от меня привет передавай.
Водитель сжал губы и сипло засвистел, невообразимо фальшивя. Было в этом свисте что-то знакомое, из недавнего сна. Аня встряхнула головой.
-- Меня Аней звать.
-- Ха! А я думал Гюльчатай! Меня -- Лёхой.
-- У нас в детдоме аж пять Лёх!
-- Бывает.
Она подумала, почесывая лоб. Что же рассказать, чтобы он остался доволен? Ведь нужно же как-то отблагодарить его за то, что взял их с Диной в попутчицы.
"Игра!" -- прошелестело за спиной, холодным дуновением коснувшись затылка и шеи.
-- В Англии есть одно местечко, -- заговорила Аня, -- между двумя небольшими городами. Там раз в году в ненастную осеннюю ночь на обочине появляется молодая девушка в дождевике...
Водитель хмыкнул, покосился на нее и, качнув головой, со смехом закурил вонючую папиросу. Аня чихнула, а потом и вовсе закашлялась. Он молча опустил стекло со своей стороны и плюнул в темноту. Дым мгновенно выветрился; кабину наполнила дождливая свежесть раннего утра.
-- А ты, дяденька, зря смеешься! В Норфолке все рассказывают про эту девушку.
-- А ты прям в Норфолке была!
-- Нет, я в Интернете была, -- и непонятно отчего Аня указала куда-то вверх. -- Между прочим, там пишут, что ее многие англичане видели! Она голосует, и если машина останавливается, просит подвезти до города. Она садится и к одинокому водителю, и к целой компании, но всегда молчит, даже если ее о чем-то спрашивают.
-- И что, в Англии находятся лохи, которые посреди ночи вот так, запросто, подсаживают к себе непонятную барышню со странными наклонностями?
-- Ну ты же подсадил, -- делая страшные глаза и шевеля растопыренными пальцами, глухим голосом сказала Аня.
-- Дык у меня монтировка есть, а у лохов этих чего? Ладно, ври дальше, смешно.
-- При въезде в город девушка называет точный адрес, и когда машина останавливается возле указанного дома, исчезает, а на том месте, где она только что сидела в мокром плаще, на обивке кресла остается пятно. Если водитель осмеливается зайти в этот дом, ему открывает престарелая пара и рассказывает историю, от которой кровь стынет в жилах. Много лет назад они потеряли в автокатастрофе свою дочь, которая таким же дождливым вечером ехала к ним из соседнего города, где училась, погостить на выходные. Девушка погибла на месте, а водитель скрылся с места преступления. С тех пор она никак не может успокоиться и каждый год ненастной ночью кружит по окрестностям, чтобы завершить некогда начатый путь и получить свободу, о которой мечтает, заблудившись между мирами.
-- И что, этот лох верит сказкам?
-- Бывает, некоторые просят, чтобы им показали фото этой девушки, и на снимке узнают свою недавнюю попутчицу.
-- Заблудилась между мирами! Ха! А сколько там этих миров, че твой Интернет на это скажет?
-- Миров много, очень много. Но для нас их пока три.
-- Ну конечно: Земля, рай и ад! Слышали...
-- Нет. По крайней мере, не в том смысле, как ты об этом думаешь.
-- А как я об этом думаю?
-- Так же, как и многие. Земля для живых, рай для праведников, ад для грешников. А ты никогда не думал, что ад может быть как раз Землей, и о ней именно так и думают в тех двух мирах?
Лёха фыркнул:
-- Это вас в детдоме такой галиматье обучают? Ё-мое, я б свихнулся мозг об это ломать! А все-таки жалко, что тебе восемнадцати нет...
-- А что, если бы было? Почему ты все время об этом говоришь?
-- Ну как -- почему... Покуролесили бы на следующем пятаке...
Аня нахмурилась, отвернулась и стала смотреть в свое окно.
Половину вчерашнего дня они с Диной провели у дороги в попытка поймать машину, водитель которой ехал бы в сторону Москвы и согласился бы подвезти их бесплатно. Некоторых отпугивала очевидная ненормальность Ани. А один раз на дороге, в народе известной как Кривая, их едва не избили вышедшие на промысел плечевые*. После громких криков и размахивания руками одна все же догадалась, что незнакомки нарушили территорию ненароком, и великодушно предложила им как можно скорее унести ноги.
_________________________
* Плечевыми дальнобойщики зовут проституток, работающих на трассах


Туда, куда беглянки унесли ноги, дальнобойщики заворачивали редко. Уже смеркалось, когда над продрогшими Аней и Диной прозвучал голос:
-- Чего скучаем?
Из окна грязного КамАЗа с полуприцепом на них смотрел широколицый веснушчатый парень.
-- Нам в Москву нужно, -- воспрянув духом, пропищала Аня. -- Но денег нет, дяденька!
-- Ладно, поднимайся в мой "Титаник", че ж я -- дам девчонке в поле замерзнуть, что ли?
И вот теперь они приближались к Москве, но Аню все равно не покидало ощущение слежки. Кто-то неотступно наблюдал за каждым их с Диной передвижением и наверняка готовил коварный подвох. Да еще и этот сон..
Аня вспомнила приснившихся ей существ. Что-то подсказывало, что они какие-то неправильные, эти чудища, которых она назвала мутантами. Другими они должны быть и по виду, и по сути -- величавее, благороднее. А эти все как один были мелкими, ничтожными, как разменные медяки -- не то пошлые завистливые жабы, не то всего боящиеся и ко всему приспосабливающиеся хамелеоны с человекоподобными телами; а еще они чем-то напоминали слетевшихся на падаль облезлых ворон, которые торопятся нажраться прежде, чем их турнет кто-нибудь более сильный, наглый и злой. Даже тот, самый крупный мутант, вызывал у нее только презрительную усмешку. А ведь он (она теперь хорошо чувствовала!) был связан с войной, чем и объяснялась его великая популярность в народишке.
-- Жалкие изгнанники... -- беззвучно проговорила Аня, дыша на стекло и рисуя в запотевшем круге рожицу.
Дина мертвым сном спала сзади, под дубленкой. Лёха курил и молчал, а Аню снова одолела дремота. Теперь ей приснились горы -- высокие-высокие, держащие на плечах купол неба, а вровень со снежными вершинами парил гордый орел. И она тоже взлетела туда, переживая восторг собственного всесилия.




Алексей свернул к обочине и слегка потряс Аню за плечо:
-- Слышь, Анька, или как там тебя звать? Мне на "Титанике" нельзя дальше по городу, так что приехали.
Она непонимающе смотрела на него и по сторонам.
-- Нельзя, говорю, мне дальше, гайцы штрафанут, у них тут всюду машинки работают. Для нас специальная дорога есть, а тебе в центр надо, поняла?
-- Это уже Москва?
-- Да это уже минут сорок Москва.
У него было простецкое лицо и добрые голубые глаза. Аня поняла и кивнула:
-- Спасибо тебе, дядя Леша. Дина, вставай, нам пора выходить!
И, не обращая внимания на вытянувшуюся от изумления физиономию водилы, девушки покинули кабину КамАЗа. Аня на прощание помахала ему рукой, а Лёха нажал на клаксон, и машина издала трубный, протяжный вопль.
-- Пафосный дядька! -- зевая и разминаясь, заметила Дина. -- А ты ему понравилась. Вот тебе и чучело!
-- Дин, ну что ты, а?
-- Ладно, не буду, не буду! Для нас с тобой сейчас главное -- не попадаться на глаза ментам. Слушай, а как он нас вез через посты?
-- Не знаю, я спала...
Аня была в Москве впервые, и хотя это совершенно точно не было парадным въездом в столицу, впечатление чего-то громадного и бесконечного нисколько не омрачилось.
-- Ты что-нибудь вспоминаешь? -- спросила она поеживавшуюся Дину. -- Знакомые тебе места?
Мимо тянулись вереницы машин, а пешеходов было немного. Поток то и дело застревал в пробках, и девушки все время оказывались вровень с одними и теми же автомобилями.
-- Ничего не вспоминаю... -- расстроено ответила Дина. -- Как будто я здесь впервые... Может, еще попробуем словить попутку? Вдруг повезет?
-- Знаешь, Дин, у меня такое предчувствие, что пешком мы доберемся быстрее... Да и вид у нас с тобой... кхем...
Диана тяжело вздохнула, соглашаясь с доводами спутницы.




Поесть сержант Скачко любил всегда, независимо от обстоятельств, времени суток и чувства голода. Особенно на работе. Сам процесс был достойным оправданием изредка приключавшемуся ничегонеделанию, тогда как любой другой предлог мог вызвать нарекания у начальства или недовольство у домашних. По крайней мере, так чудилось самому Скачко. Для начальства еще оправданием могли служить перекуры, но тогда они же стали бы камнем преткновения с семьей, и втягиваться сержант не хотел.
Это был неуверенный в себе и очень странный человек. Бывали случаи, когда сослуживцы заставали его читающим, да не какие-нибудь себе журнальчики, а произведения Чехова или Достоевского. Сержант густо краснел, терялся, прятал книгу и сумбурно объяснял ее появление. Не то чтобы совершенно никто из коллег Скачко не интересовался классикой, но ведь не на работе же, в патрульном "бобике", читать "Записки из мертвого дома"!
Поэтому теперь, в обед, сержант на законных основаниях мог уединиться с книгой за отдельным столиком в небольшом кафе и вкушать украинский борщ со сметаной под аккомпанемент Федора Михайловича. Уединиться, впрочем, он смог, но вот вкусить сполна не успел, потому как на улице очень некстати пошел дождь и загнал в помещение кафе малолетку-беспризорницу в растянутом свитере до колен и кошмарных резиновых сапожищах со взрослой ноги. Официантка в крик, и сержанту Скачко стало понятно, что от исполнения служебных обязанностей уже не увильнуть. Он встал, одернул синюю куртку и, кашлянув, приблизился к нарушительнице общественного спокойствия.
Худенькая черноглазая девчушка пришибленно таращилась по сторонам. Скачко ухватил ее за локоть и с неприязнью почувствовал, что она вся мокрая, а от шерсти, из которой связан свитер, пахнет старушечьим домом, нафталином и залежалостью.
-- Иди-ка ты себе куда-нибудь... куда-нибудь... Иди, иди, погуляй, ты же не хочешь в детскую комнату?
-- Пожалуйста, ну разрешите хоть у двери дождь переждать! -- ее глазища быстро наполнились слезами. -- Я не могу больше, я замерзла.
Девочку так трясло, что локоть ее колотился в ладони милиционера.
-- Черт! -- шепотом выругался Скачко и надел фуражку, с тоской оглянувшись на недоеденный борщ. -- Пошли!
-- Куда?
-- Ну в отделении у нас погреешься, куда! Здесь-то тебе все равно не дадут.




Всего на минуту замешкалась Диана -- и вот эта сумасшедшая девчонка бесследно пропала. В довершение ко всему опять полил дождь.
Дина в растерянности встала посреди тротуара, озираясь и размышляя, в какую из дверей взбрело в голову заскочить дурехе-Ане. До цели -- храма Христа Спасителя -- оставалось всего ничего, а там уж будет и Остоженка, и ее, Дины, дом. Но как же не вовремя испортилась погода!
Взгляд упал на стеклянную дверь кафе-ресторана. Дина почувствовала, как от голода у нее подвело внутренности, и она могла бы поспорить, что тут же почуяла головокружительные запахи ресторанной кухни, а особенно -- наваристого красного борща.
У двери создалась возня, и сквозь стекло Дина разглядела мужчину в милицейской форме ("О, нет!"), который через силу выволакивал наружу Аню.
-- Вот проклятье! Аня! Аня, беги! Беги! -- заорала она что есть сил, перекрикивая уличное движение, и ринулась к перекрестку.
Аня вырвалась из рук сержанта.
-- Стоять! Стоять, говорю!
Но та бежала, слыша только шум ветра в ушах. Чуть помедлив, Скачко ринулся вдогонку.
Наравне с сержантом по дороге ехал белый микроавтобус. А беспризорница тем временем прошмыгнула перед двумя потоками машин и скрылась под аркой проходного двора. Дожидаясь пробела между сигналящими автомобилями, сержант внимательно проследил ее путь.
-- Он нас догонит! -- прохрипела задыхающаяся от бега Дина. -- Давай сюда!
И она, спотыкаясь, скатились в подвальный магазин продуктов, прилепившийся к фасаду дома.
У прилавка толпилось несколько человек. Последним в очереди, перекрывая дорогу Ане и Дине, стоял мужик, одетый, как бомж, с фингалом и спутанной бородой.
-- Спрячьте! -- кинувшись к нему, взмолилась Аня.
Мужик обернулся.

Продолжение следует...