Я заснула быстро. Я вообще всегда засыпаю быстро, но сегодня, как только голова коснулась подушки, я погрузилась в утопический мир своих сновидений.
Как всегда, светило солнце. Свет такой мягкий, неназойливый, очень приятный. Журчат фонтаны, вздымаются тучи брызг, переливаясь и сверкая на солнце, будто бриллианты. Ветер нежный, теплый, слегка касается моих волос.
Кажется, я узнала это место – мой когда-то любимый парк. А вон там, недалеко отсюда, кафе, в котором я работаю этим летом.
А вот мама и папа рядом. Только их лица смазаны – после аварии я не могла вспомнить их, сколько не старалась, а бабушка спрятала все фотографии, чтобы воспоминания о родителях не терзали меня.
Фрейд говорил, что если не получается вспомнить имя человека, значит ты на самом деле не хочешь помнить этого человека, но не осознаешь этого.
Наверное, то же происходит и с лицами людей. Я на подсознательном уровне просто не хочу помнить лиц родителей, потому что воспоминания причиняют боль. Но не хочет лишь подсознание, а я-то хочу!..
Ощущение спокойствия, умиротворенности всегда наполняет мои прекрасные сны. И сегодня приятные чувства не заставили себя ждать. По сердцу теплой волной разлились пьянящая безмятежность, дурманящее счастье, беспредельная радость… Мы снова вместе… Мама… Папа… Как я люблю вас! Ну почему, почему мы не вместе? Почему можем видеться только во снах?!
Я так скучаю…
На меня подул легкий летний ветерок, принеся сотни брызг прохладной воды и знакомый запах мужских духов. Во сне я даже запахи умею различать – так мои сновидения реалистичны.
Навстречу мне шел Дэн. Интересно, что он в моем сне делает?!
Я ахнула… Солнце отражалось в волосах Дэна, отчего они казались бронзовыми, оливково-зеленые глаза сверкали и смотрели на меня с любовью и нежностью. Казалось, будто на землю сошел ангел!
Денис протянул мне руку. Она словно излучала свет. Мне хотелось протянуть свою руку, но я испугалась.
Куда ты меня зовешь? Ты хочешь забрать меня отсюда? Но зачем?! Здесь так хорошо, здесь мои родители… Зачем же мне идти с тобой? Я хочу быть здесь, в моем сне…
В тот же миг ангельский свет померк.
Передо мной открылся черный коридор. Или это не коридор? Господи, это же просто бесконечное темное пространство! И я в нем совершенно одна… Ощущение пустоты и одиночества завладело мной. Я словно опустилась на дно глубокого колодца, а выбраться оттуда не могла. Стало так холодно, но я все не просыпалась, как будто чьи-то сильные руки держат, не отпускают: смотри, смотри! И я смотрела.
Нужно было взять Дэна за руку! Тогда я не оказалась бы в этом ужасном пугающем одиночестве!
Но Дэн пропал. Передо мной вдруг появился кусочек самого печального, как мне кажется, места на земле – кладбища. А вокруг была тьма, пугающая, бесконечная. Я подошла к ближайшему кресту и попыталась разглядеть изображение человека на нем, дрожа при этом всем телом, несмотря на то, что все это мне снилось.
В тот момент, когда я узнала фотографию умершего, я словно упала в бездну, а потом с криком проснулась. По щекам текли слезы, а дышать было трудно. Я с жадностью втягивала воздух ртом, пытаясь успокоиться и подавить новые крики и истерику. Защемило сердце, и только тогда я поняла, что не лежу, а сижу. Когда же я успела вскочить?
Еще пара секунд мне потребовалась на то, чтобы высвободиться из одеяла. Я вскочила на холодный пол, выбежала в коридор и одним рывком открыла дверь в комнату бабушки. Я судорожно щупала стену в поисках выключателя, а когда комната была освещена, я увидела, что бабушка лежит в том же положении, в котором я видела ее в последний раз. На миг сердце успокоилось, и я даже собиралась выключить свет, но не услышала присущего бабушке сопения. И тут сердце вновь сжалось: бабушка была серой, как мокрый мел.

Все, что происходило в следующие два дня я помню весьма смутно, отдельными кадрами.
Помню, как в следующую минуту после того, как зашла в комнату к бабушке, я вышла на площадку и позвонила в дверь тете Римме.
Помню, как вокруг меня крутились какие-то люди. Чужие, незнакомые, серые, невзрачные. Что-то говорили, сожалели, плакали.
Мне казалось, что я сплю. Но тогда мне приснился первый после аварии кошмар. Самый ужасный кошмар…
Еще помню, как ко мне пришел Дэн. Он уже не светился, как тогда, в моем последнем счастливом сне. Глаза его были такими грустными, что мне хотелось его пожалеть, но он сам меня жалел. А я ничего не могла сделать. Помню, как он держал меня за руку и молчал – знал, что я все равно ничего не слышу.
А еще помню блестящий от дождя крест. И крест мне запомнился лучше всего. Наверное потому, что я уже видела его во сне. А эти родные серые глаза смотрели на меня искусственным взором со старой фотографии…
Последнее, что я помнила – опустевшую серую квартиру, когда зашла в нее под руку с Денисом. Он довел меня до дивана, который мне заменяет кровать, и я повалилась на него без сил, а потом расплакалась. Я чувствовала, – да, чувствовала, видеть я уже не могла, – что Дэн взял мою руку в свою и крепко сжал ее. Еще я чувствовала его вторую руку на своем плече – значит, он тоже сел на диван и обнял меня…
А потом я провалилась в глубокую пропасть. Я спала без снов очень долго. Или мне казалось, что долго, потому что не было сновидений, к которым я так привыкла?
Мне не хватало снов. В них было счастье. В них было солнце и свет, радость и безмятежность. Я знала, что теперь встречу во сне и бабушку. И мы все будем рядом, но только сны мне не снились. А я очень хотела быть там, где были мои родители. Я хотела быть вместе с ними, но кто-то меня не пускал. Я пыталась вырваться, но мне не удавалось. И тогда я поняла, что это Дэн. Он держит меня здесь. Он меня не отпускает. Неужели он не хочет, чтобы я была счастлива?! Зачем же он так?!

Около недели, а может и больше, я ничего не делала, только смотрела в окно. Мыслей не было тоже, и сны не появлялись. Больше всего мне не хватало снов.
Все это время со мной рядом кто-то были: то соседка тетя Римма, то немногочисленные бабушкины подруги, то мама Дэна. Все они о чем-то хлопотали, разговаривали между собой. Они не оставляли меня одну ни на минуту. Только я их даже не слышала и почти не чувствовала.
Чаще всего у меня был Дэн – с утра и до вечера каждый день моего забытья. Я не могла вымолвить ни слова. И Дэн молчал.
Не знаю, сколько времени прошло со дня похорон, но мне постепенно становилось легче. Тогда Дэн сказал:
– Лин, мама… – он запнулся, теребя рукав ветровки, и посмотрел в окно. – Уже полторы недели прошло после… после похорон, а дождь идет каждый день…
Я смотрела в окно уже давно. Темные серо-синие тучи были похожи на огромные куски ваты, из этих ватных туч уже довольно долго шел дождь. Иногда он прекращался, и из голубого просвета между тучами лился солнечный свет. Тогда открывалось жутковатое зрелище: сверкающие на солнце березы странно контрастировали с темными грозовыми облаками.
– А я… люблю дождь… – прошептала я очень тихо. Дэн, скорее всего, удивился тому, что я начала разговаривать, но между тем молчал несколько минут, после чего вновь заговорил:
– Лин, моя… мои родители высказали мнение… э…
– Ну что ты тянешь? – выдавила я, бесцельно глядя в окно, и почувствовала, как Дэн сжал мою руку покрепче.
– Они… хотят оформить опекунство…
– Что? – от этой новости я даже оторвалась от окна.
– Они…
– Да я слышала! – оборвала я и дернула свою руку из руки Дениса. – Зачем? Зачем я им? Зачем тебе лишние проблемы?
– Лин, ты не проблема! – возразил он.
– Дэн… – прошептала я. – Оставь меня.
– Лина… я…
– Дэн, уходи, пожалуйста! – взмолилась я. – Ненавижу, когда жалеют!
– Лин, перестань! – возмутился Дэн. – Мы же любим тебя!
Я не ответила. Я просто откинулась на подушку, отвернулась к стенке и закрыла глаза.
Не нужно меня держать здесь! Отпусти меня, Дэн. Отпусти… Пожалуйста…

Вечером Дэн ушел, а на смену ему зашла тетя Римма. Она устроилась в старом кресле и стала вязать что-то. Я тем временем потихоньку вышла из комнаты и зашла в ванную.
Мне нужно было уснуть! И уже третий день я не могла этого сделать, а если и засыпала, то на час или на два, а сновидений не было вовсе. Так больше продолжаться не могло.
Открыв аптечку, висящую на стене, я быстро отыскала нужную баночку, которую бабушка подписала специально для себя: «Снотворное». Я открыла баночку и подумала, сколько же нужно выпить таблеток. Помнится, бабушка выпивала две, говорила, что это снотворное слабое. Так… А сколько нужно шестнадцатилетней девочке худощавого телосложения с психическим расстройством?! Сколько я ни старалась, никак не могла сообразить, сколько же таблеток мне нужно выпить. Мозги вообще не работали. Тогда я решительно опрокинула баночку и высыпала в ладонь горсть таблеток. Каким чудом я их проглотила и не подавилась, я не знаю. Помню, что открыла холодную воду и попила воды, а затем рухнула на диван и укрылась одеялом.
Чего я хотела добиться? Просто уснуть? Увидеть сон? Да, и это тоже. Но не думаю, что эти цели были главными…
Я просто была загнана в тупик, а выход из него был с той стороны, о которой я даже и не думала.
Я просто хотела быть с теми, кого любила, и потому шла напролом…

На следующий день я проснулась довольно легко и в более-менее хорошем настроении. Сегодня было все так же, как и обычно: мама, папа и счастье. Вот только новой оказалась бабушка.
Честно говоря, думала, что просплю дольше, хотя куда уж дольше – часы показывали полдень.
На столе я нашла записку от Дэна, написанную каллиграфическим почерком. Значит, он приходил, но не стал дожидаться моего пробуждения.
Записка гласила:
Лина!
Если будет настроение, приходи ко мне. Нужно поговорить.
Дэн
Я решила сходить к Дэну попозже, когда мое настроение будет нужным. Сейчас я была лишь слегка раздосадована: снотворное действительно слабое!
Около часа я бродила по квартире, а затем мой взгляд упал на плотно закрытую дверь в бабушкину комнату. Я в нерешительности держала ручку минут десять, а потом толкнула дверь, стараясь не пугать саму себя возможным скрипом или щелчком.
Дверь открылась на удивление тихо. Я попыталась так же бесшумно войти.
Комната бабушки как-то сразу опустела. Из нее ушла жизнь, остался лишь дух прожитых лет.
Кровать и все бабушкины вещи куда-то забрали. Остались лишь пустые полки шкафов. Кое-где лежали старые книги, тетради. И все мои. Бабушка относила все ненужные мне вещи к себе в комнату. Где-то здесь лежали и семейные альбомы. Решив их непременно отыскать, я облазила все потаенные уголки – альбомы как в воду канули.
Когда я закрыла за собой дверь в опустевшую комнату, тоска завладела мной в полной мере. И сразу же пришло осознание моего положения – скоро я должна была оказаться в детском доме!

Хлюпая кроссовками по лужам, я быстрым шагом пробиралась через дворы к знакомому мне дому. Как только я позвонила в домофон, дверь тут же открылась – значит, меня ждут. Нажав кнопку вызова лифта, я потерла продрогшие ладони и натянула рукава черной ветровки. И только в этот момент поняла, что снова оделась во все черное.
В лифте оказалось неожиданно тепло, и я даже перестала шмыгать носом.
Дверь в квартиру мне открыла мама Дэна – Светлана Михайловна.
– Лианочка! – воскликнула она. – Я уж думала, что ты не придешь. Хотела сама к тебе идти!
– Здравствуйте, тетя Света, – улыбнулась я. Наверное, улыбка вышла вымученная, потому что Светлана Михайловна тут же втянула меня внутрь. Только я потянула за шнурок кроссовка, как она воскликнула:
– Не разувайся! Полы-то грязные и холодные! Я вся в делах, а Дениса не заставишь!..
Я тщательно вытерла кроссовки о тряпку, лежащую на полу специально для этой цели, и прошла в квартиру.
Сразу чувствуется, что бюджет семьи достаточно велик, и что рука, приложившая все силы к созданию уютного трехкомнатного гнездышка, была рукой тети Светы.
Меня провели на кухню цепкие руки хозяйки и тут же усадили на стул, подвинув ко мне тарелку с ароматной курицей, прямиком из духовки, и нежным картофельным пюре.
– Теть Свет, спасибо, но я не голодна, – соврала я.
– А мне все равно, – ответила Светлана Михайловна, гремя посудой в шкафу над раковиной. – Если не съешь, я обижусь.
Ха! Обидится! Тоже ведь врет. Просто хочет проследить за тем, чтобы я не голодала.
– Давай, давай! Жуй! – кивнула мама Дениса, указывая на тарелку. – А то Дениска сейчас приедет и все слопает!
– А где он? – поинтересовалась я, нехотя запуская в тарелку вилку.
– Шатается где-то, – пожала плечами тетя Света и как-то странно посмотрела на меня. – Уже вторую неделю шатается…
Мне потребовалось только попробовать курицу, чтобы понять, как я голодна. Тарелка опустела за пять минут.
– Ну вот, а говоришь: «Не голодна», – улыбнулась Светлана Михайловна. Ее улыбка напомнила мне вдруг улыбку моей мамы…
– Лиана, мне нужно отойти по делам, – начала тетя Света. – Ты тогда подожди Дениску одна. Если хочешь, включи телевизор. Чувствуй себя как дома.
– Нет, спасибо, – ответила я, смущенно улыбаясь. Это что, намек? – Нет настроения.
– Ну, как хочешь, – сказала та, снимая фартук и на глазах превращаясь из домохозяйки в успешную бизнес-леди.
– А дядя Паша где? – решила осведомиться я о главе семейства.
– Завтра из командировки вернется, – ответила мама Дениса, пробежавшись расческой по волосам каштаново-золотистого цвета. – Ну, я побежала.