В Буржском замке было холодно. Он стоял на высоком скалистом обрыве над рекой, камень древнего холма потрескался, в многочисленные проломы залетал ветер с Ома, надсадно выл в узких ходах. Маленький, тесный и холодный замок, больше подходящий дли казармы, с двумя донжонами – большим и малым – стоявшими друг против друга и соединенных прямоугольным домом с жилыми помещениями, которые использовали как кладовые, без излишних украшений, простой и некрасивый, Катарэне не понравился.
- Я не хочу жить здесь, - упрямилась она, жалуясь Франсуа. Де ля Фербра и Леофраст проводили дни, осматривая богатые арсеналы, наблюдая за учениями стражников, наводнявших Бурж-сюр-Ом. Граф Филипп принимал на службу людей других сеньоров, обучал их воинскому ремеслу и отправлял обратно – за это соседи щедро платили графу. Так же в Бурж-сюр-Ом приходили все, кто желал идти в наемники; граф Веритэ выгодно продавал набранные им отряды.
- Но здесь безопасно, - равнодушно, лишь по привычке возражал графине Прованской Франсуа, которому ещё меньше, чем Катарэне, нравилось пребывать вдали от Доннэ. – Солдат в Бурже столько, что они отобьют любую атаку.
- А, что мне до солдат! – тоже по привычке кривилась Катарэна.
Франсуа медленно отворачивался к окну и смотрел на воду. Он не понимал, почему им нужно оставаться в Бурже, если свадьба Катарэны и Гильома, ради которой с ведома Клер они и сбежали из столицы, так и не состоялась.
- Вы совершили страшное предательство, мадам. Вы растоптали сердце рыцаря Гильома.
Катарэна упрямо отводила взгляд – Франсуа пенял ей каждый день. Больше в Бурж-сюр-Ом занять время было нечем.
- Я не намерена выходить за него замуж. Я свободна, и он – мой вассал.
- Тогда зачем мы приехали в этот замок?
- Жаворонок и Леофраст бежали от гнева барона д’Оэна.
- От гнева барона д’Оэна невозможно убежать, - парировал Франсуа.

Они подъехали к воротам в темноте. Долго ждали, пока сторож вызовет замкового капеллана (он один умел читать), пока старик наденет свою пропахшую луковой похлебкой рясу, кряхтя, спустится во двор, подойдет к калитке и через маленькое окошечко протянет опутанную вздувшимися венами руку за бумагой, отданной им Клер. Капеллан долго вчитывался в слова, шевеля губами и кляня тускло горевший фонарь, ещё дольше советовался со стражниками, прежде чем впустить приезжих внутрь.
Нечего было и надеяться получить горячий ужин и удобные постели. Катарэна потребовала отпереть господские покои – бедно обставленные, запыленные, с холодом, жавшимся по углам. Затопили камин и расселись около огня, грея закоченевшие руки. Леофраст с сумрачным взглядом, чему-то посмеивавшийся про себя, ворошил кочергой поленья, отчего кора на них лопалась с уютным треском, выстреливая красными блестящими искрами. Кончик кочерги раскалился, заалел – Леофраст ухватил кочергу посередине и играючи согнул железный прут. Катарэна ахнула и отодвинулась от силача. Де ля Фербра с уважением наклонил голову, чуть сжал в своих ладонях тонкую изящную кисть Катарэны. Франсуа заметил, что графиня деликатно высвободила у рыцаря свою руку. Леофраст сделал Франсуа непонятный знак глазами, осклабился и разогнул кочергу.
Никому не хотелось шевелиться. Пока они уходили от возможной погони, раздумывать было некогда, дорога сама несла их на своей спине всё дальше, и дальше, и дальше. Каждый час был на счету, время неслось вскачь, опережая всадников на несколько шагов, и всегда на несколько шагов опережало, как они ни нахлестывали лошадей.

- Осень.
Катарэна пожала плечами. Франсуа не мог оторвать глаз от холодной пенистой реки с серой водой и бурливым дыханием. По берегам росли длинноволосые ивы, полоскавшие в реке зеленые косы и терявшие листья под ветром. Вниз по течению плыли золотые, бурые, черные лоскутья их сношенных летних одежд.
- Наступила осень.
- И что с того? Так было всегда и так будет всегда. Вы, поэты, тяжело переживаете смену времен года.
- Не зря же меня зовут Жаворонком, мадам.
Они помолчали. Со двора доносился зычный голос Леофраста, распекавшего какого-то воина за нерадивое смотрение за доспехами и оружием. Ветер по своей прихоти отрывал то начало, то конец фразы, комкая слова, отчего речь Леофраста становилась совершенно невразумительной. Внизу, в кухнях, истошно визжал под ножом поросенок, упрямо не желая расставаться с жизнью лишь оттого, что людям нужно было его сочное и вкусное мясо. Животное закололи только ради благородных гостей – солдаты и челядь обходились яйцами, овощами и хлебом.
- Как скоро ваш гонец прибудет в Доннэ, мадам?
- Путь недолог и нетруден, но что он найдет в столице? Сюда не доходят никакие вести, но я тревожусь за Клер. Быть может, барон уже расправился с ней – от этого изверга всего можно ожидать. А мне грозит немилость короля… Быть может, мой Прованс уже взят под руку государя, отнят у меня. Если бы вы не удерживали меня в Бурже, я отправилась бы ко двору и вымолила у Генриха прощение своему неразумному поступку.
- Никто не держит вас силой, мадам, - поезжайте.
Катарэна насупилась – она не могла ехать одна, а сопровождать её мужчины отказались, прося подождать ответа от Клер, коль скоро сама Катарэна настояла на том, чтобы отправить письмо в столицу. Приходилось ждать.
- Пока за вас невеста барона д’Оэна, король не посмеет вас тронуть. Лучше будет, если мы дождемся распоряжений от графини Веритэ.
- Распоряжений! – фыркнула Катарэна. – Она не моя госпожа, чтобы я подчинялась ей. Это она заставила меня, подхватив подол, бежать сюда в сопровождении моего любовника, нищего наследника некогда славного имени и фигляра-стихоплета. Подумать только, меня едва не обвенчали!
Франсуа не сдержал улыбки.

Когда капеллана попросили немедленно приготовить всё необходимое для обряда бракосочетания, Катарэна позволила увлечь себя в темную сырую часовню, замечательную украшавшими её скульптурами: святого Георгия, попиравшего могучей широкой стопой змея с разинутой пастью; святой Епифании Буажильберской – истукана с грубым неприятным лицом, неотличимым от мужского, с толстыми ручищами, державшими развернутым полуистлевший гобелен, который в давние времена соткала по обету в честь знаменитой рукодельницы какая-то дама из графского дома Веритэ; и многие, многие другие – все громадные, безобразные статуи, одинаково уродливые и одинаково священные. Катарэна с ужасом глядела на каменных идолов, обступивших алтарь, на толстые свечи, вставленные в высокие шандалы, на хрипевшего от сырости капеллана – пока он зажигал светильники и раскрывал богослужебные книги, с потолка за шиворот ему упали две-три ледяные капли. От уст присутствовавших на церемонии поднимался густой пар; молодожены и их гости кутались в подбитые мехом плащи.

- Граф Филипп, надо отдать ему должное, умел видеть свою выгоду, - проговорил Леофраст, входя. Вслед за ним через порог переступил де ля Фербра.
- Да, эти люди неплохо знают своё дело, - согласился Гильем. – Пуспен уверяет, будто набирает их едва ли не на большой дороге. Мне не верится.
- Вы сами видели новичков, мессир. Они и в самом деле ничего не умеют, но опытные командиры делают из них воинов. Мне сказали, что на наемников из Бурж-сюр-Ом никто никогда не жаловался.
- Они просто нарасхват, мессир Леофраст. Вы же видели, при нас приезжали торговать отряд лучников для какого-то сеньора из Риваля.
Катарэна вскинула голову:
- Риваля? Но земля Риваль принадлежит общине анжелинцев.
- Да? – задумался де ля Фербра. – Я вообще не помню, чтобы под вашей рукой была область с таким именем, мадам.
- Это на северо-востоке, пограничье с владениями барона д’Оэна. Ривалем владеют монахи, говорю я вам, они выкупили у меня ленные права несколько лет тому назад. Зачем им солдаты?
Леофраст и де ля Фербра равнодушно переглянулись. Катарэна настаивала на том, чтобы ей ответили немедленно.
- Если я лишь сегодня услышал о земле Риваль, мадам, то как я могу знать нужды её хозяев? – почтительно обратился к Катарэне де ля Фербра.
Леофраст возвел глаза к потолку с выражением самого кроткого смирения на лице. Франсуа по-прежнему стоял у окна, прижав ладонь к виску – после сражений в лесу Моруа у него в сырую и пасмурную погоду начинались головные боли. Обращение Катарэны с де ля Фербра стало высокомерным, и Леофраст, хотя не произнес ещё ни слова в упрек юной графине Прованской, не упускал случая дерзкой усмешкой выказать, насколько неодобрительно он относится к Катарэне. Та платила рыцарю из Малера презрением, иначе как жалким нищим его не называя. Де ля Фербра заступался за Леофраста, но поскольку всегда держался так деликатно, как подобало помнящему своё место по отношению к сюзерену и даме вассалу, его попросту не слушали. Франсуа оставался в стороне от споров и обменов желчными намеками, которыми старались уколоть один другого Катарэна и Леофраст. Де ля Фербра же, казалось, стал ко всему безразличен, но нарушать свой рыцарский долг не собирался. Иногда Франсуа было неприятно смотреть в потускневшие глаза Гильома.
- Вы никогда ничего не знаете, мессир, - саркастически заметила Катарэна. – От вас никакого прока.
- Я не из тех ученых людей, что чертят карты провинций, мадам. Но если для защиты вам понадобится мой меч, моя рука и моя жизнь…
Катарэна нетерпеливо поморщилась:
- Я всё это уже слышала, мессир. Ваши витиеватые клятвы – всего лишь фигуры речи. Любой куртуазный рыцарь без запинки проговорит то же самое, ещё много чего сверх того добавив от себя.
- К примеру, то, - негромко произнес Леофраст и подмигнул Гильому, - что кроме своей жизни в бою он охотно отдаст даме и своё тело в постели.
Катарэна вспыхнула. Величественно поднявшись с места, она смерила с головы до ног исполина Леофраста горящим взглядом зеленых глаз и вышла из зала.
- Кошка, - огрызнулся через плечо Леофраст. – Дикая кошка, которую не мешало бы выпороть хорошенько, да так, чтобы визг слышен был на Брионе.
- Мессир, - устало махнул рукой де ля Фербра. Франсуа кивнул.
Леофраст уселся в кресло, которое до него занимала Катарэна, и вытянул вперед длинные ноги.
- Что вам втолковывать, мессиры? Вы оба, как слепые щенята, что ничего перед собой не видят, ухватились за женские юбки и рады, что вас дурачат. Некогда я слышал одну историю о том, как некая дама, что жила на полной своей воле, без родителей и опекунов, как графиня Катрина, со злости оттого, что её возлюбленный обвенчался с другой, отдала свою руку первому, кто посватался.
Франсуа и де ля Фербра ждали продолжения, но Леофраст надолго замолчал, рассматривая носки своих стоптанных сапог.
- И что же, - не выдержал Гильом, - вы советуете мне жениться на первой встречной, мессир?
Леофраст поднял голову и усмехнулся.
- Нет, что вы, мессир, и в мыслях не было – всё равно этим вы ничего от графини не добьетесь, лишь посадите себе на шею благоверную супругу, а это похуже, чем позволить черту вскочить себе на загривок, - расхохотался он. – Я советую вам вообще не жениться, мессир. Я клоню к тому, что любовь в браке лишь мешает. Наши родители поступают разумно, подбирая пары для того, чтобы округлить земельные наделы, заручиться влиятельным и знатным родичем, укрепить узы дружбы и союза. Любовь – удел сладкоголосых менестрелей. Они порхают по жизни, подобно певчим птицам, что не заботятся о сохранности владений, о чести имени, о пышности титула и воинской славе. Вы же – рыцарь, у вас есть земля, есть герб, есть вассалы, отбросьте же глупые мечтания о том, что у вас будет жена по сердцу. Выберите себе жену по уму – а развлечения, если взгрустнется, всегда можно найти вне дома. Жаворонок говорит, будто в том же Абри знает несколько чудесных цветущих приютов любви…
- Довольно! – прервал Леофраста де ля Фербра. – Я благодарен за ваши советы и за вашу несомненно чистосердечную заботу о моём благополучии, мессир Леофраст, но сейчас я не могу продолжать нашу беседу, простите – я вспомнил, что не вычистил свой меч, а честь моего имени и пышность моего титула требуют, чтобы оружие всегда содержалось в порядке.
Леофраст и де ля Фербра церемонно раскланялись, Леофраст для этого даже поднял на минуту с кресла своё громадное тело.
- Ты обидел его, - произнес Франсуа, когда де ля Фербра вышел.
- Я? Ничуть. Если бы я обидел рыцаря Гильома, добрый мой Жаворонок, то он бы не утруждал себя чисткой меча столь безотлагательно – всё равно меня требовалось бы вызвать на поединок, а вдруг лезвие оказалось бы испачканным?
- Почему ты над всеми насмехаешься?
- А что мне ещё остается? – притворно удивился Леофраст. – Что мне остается? Вокруг меня все мужчины помешались от любви, и добро бы они вручили свои христианские души нежным, кротким, добродетельным, исполненных всяческой приятности дамам. Но нет! Они отыскали двух самых бессовестных, себялюбивых, лживых, корыстных и капризных девиц в королевстве, позволили тем вволю покуражиться над собой, а теперь ещё смеют мне выговаривать за то, что я указываю им на правду. Скажи мне – мне! – чего ради мы мчались в Бурж не зная ни отдыха ни срока? Потому что одна потаскушка благородных кровей велела нам устроить венчание для другой. Хорошо, мы снялись с места и поехали. По прибытии нам неожиданно объявляют, что свадьбы не будет – невеста передумала. Пусть так! Однако почему мы всё ещё сидим здесь, в старой башне, где гуляют сквозняки и где можно околеть с холоду, когда, быть может, королевство терзают ужасающие беды? Мы же ничего не знаем о том, чем закончилась Ночь Шутов. Успокаивает лишь то, что в Бурж-сюр-Ом, несмотря на то, что мы сидим в нём безвылазно уже больше двух недель, пока не явились увешанные кинжалами монахи и не объявили о своей власти – но отсутствие их отнюдь не означает, что война во Франсии нынче не идет. И почему мы сидим здесь, спрашиваю я, когда нас уже ничто не держит? Потому что одна потаскушка благородных кровей ждет письма от другой.
Франсуа сильнее прижал ледяную ладонь ко лбу – Леофраст говорил всё громче, забываясь в пылу недовольства, от его голоса головные боли усилились. В самую последнюю минуту перед началом обряда Катарэна отказалась венчаться. Капеллан разинул рот от изумления. Де ля Фербра сперва не поверил своим ушам, но Катарэна охотно повторила, что не выйдет за него замуж, столько раз, сколько потребовалось для его окончательного убеждения, присовокупив, что не желает нарушать волю короля и призывать на свою голову его яростный гнев, поскольку государь никогда не имел намерения одобрять её брачные затеи. Леофраст немедленно и весьма внятно высказал, как он неприятно поражен в самое сердце – капеллан, зажав руками уши, сбежал, весь багровый от стыда, и не видел, как малерский рыцарь взревел, извергая совершенно невыносимую для дамских ушей хулу, выхватил меч из ножен и рубанул по гобелену Епифании Буажильберской, который от первого же прикосновения разлетелся пылью, что забила горла присутствовавшим и запорошила глаза. Катарэну, хотя она и жестоко кашляла, брань нимало не смутила. Она брезгливо подобрала бархатный подол, словно само нахождение рядом с ней Тура Леофраста источало из каменных плит пола тину и грязь, и с достоинством ответила, что она изменила своё решение, она изменила своему слову, и она не хочет замуж за де ля Фербра, рыцаря из графства Прованского. Всем оставалось лишь одно – разойтись по приготовленным для них нетопленным покоям и лечь спать.
- Ему нужно было уехать тотчас же и бросить её здесь одну, - сквозь стиснутые зубы процедил Леофраст. Он повторял Франсуа эти слова изо дня в день.
- Он давал ей присягу, - возразил Франсуа. Он приводил Леофрасту этот довод изо дня в день.
- К бесам все клятвы, если ими никто не дорожит! – стукнул по подлокотнику кресла Леофраст. Он в бешенстве стучал своими большими кулаками по мебели изо дня в день – всякий раз из прирожденного чувства рыцарской справедливости выбирая разный предмет из небогатой обстановки замковых жилых покоев. – Все женщины – лгуньи. Как моя жена.
- Ты женат?!
Леофраст приосанился:
- Я неутешный вдовец. То есть никак не утешусь, что загнал её в гроб слишком быстро – она мало мучилась.
- Что ты говоришь, Тур?
- Да, да, да! Та история, которую я начал рассказывать – я же только начал, почти ничего ещё не поведал – случилась со мной. Я – тот муж, чья жена грезила о другом, дышала страстью к чужому мужчине. Она настолько любила его, что отказывала мне в ласках – а я был слишком брезглив, чтобы взять их силой. По праву! По праву господина. Она так и осталась моей женой лишь согласно совершенному над нами в церкви обряду, я ничего не смог с нею поделать. Я бил её, лишал еды и сна, грозил ей – я даже в конце концов убил её, но совладать с нею – не сумел. Зато я совладал со своим глупым сердцем – и теперь никогда жалкая презираемая мною любовь не возьмет его приступом.
Катарэна подошла к распахнутой настежь двери и громко проговорила через порог:
- Завтра мы, я и моя свита, возвращаемся в Доннэ, мессиры. Мебон может сопровождать меня, если пожелает. А с рыцарем Леофрастом я буду счастлива расстаться навеки.
Леофраст проворчал себе под нос:
- Расстанемся мы, как же! Не радуйтесь раньше времени, мадам.
Франсуа заметил в руке Катарэны лист бумаги.
- Что, пришло долгожданное письмо? – спросил он.
- Да, - нехотя ответила Катарэна. – О нас наконец вспомнили наши друзья.
- Какие новости? Король в добром здравии, всё так же волочится за красивыми женщинами? – подал голос Леофраст, не глядя в сторону двери и нарочно внимательно рассматривая видное в оконный проем скучное осеннее небо.
- Всё благополучно, - коротко отрезала Катарэна и ушла, стуча каблучками.
Леофраст несколько раз сжал пальцы в кулак. Франсуа никак не мог решить, ехать ли ему назад.
- Вот что, мессиры, - Леофраст пригладил ладонью волосы. – Придется приказать оседлать наших коней прямо сейчас и держать их на конюшне наготове – чего доброго, графиня пожелает отбыть без меня, а я, как родовитый и безупречный рыцарь, никак не могу позволить даме ехать не под моей защитой. А ты, Жаворонок, не сомневайся – вторая вертихвостка от тебя так просто не отделается. Это бабье ещё почувствует на себе тяжкую мужскую руку. Я обещаю. За косы приволоку к тебе мерзавку, слезами умоется гадина, заклинать тебя будет любить её.

И он пронзительно свистнул.

 

Bellsofi: Автор, не забывайте  вставлять картинку в поле краткой новости