Глава 4.
Краски сгущаются.

Сима испуганно оглядывалась, она уже и сама жалела о своем глупом желании. Дело в том, что кошка Холстинина всегда в глубине души завидовала людям и мечтала хотя бы на один день оказаться человеком. Теперь ее мечта самым странным образом осуществилась, в результате чего бывшая кошка оказалась одна, в незнакомой ей части города и в непривычном для нее человеческом теле. Сима жалобно мяукнула, ей было страшно. Хотелось свернуться маленьким пушистым клубочком в уютной корзиночке у кровати хозяина и жевать купленную для нее рыбку. Но хозяина, равно как и подстилочки, а также рыбки, рядом не наблюдалось. Да и сама Сима вряд ли бы теперь поместилась в своей любимой корзинке.
«Эй, красотка! – окликнул вздрогнувшую кошку, пардон, уже девушку, чей-то явно нетрезвый голос. – Хочешь поразвлечься?»
Сима обернулась и замотала головой, пятясь от капитально нажравшегося мужика.
«Что вам надо?» – воскликнула Сима и сама удивилась, услышав из своих уст не привычное мяуканье, а человеческие слова.
«Тебя!» – хихикнул пьяница. Мужик сделал к ней шаг, но тут же запутался в собственных ногах и с матом рухнул на асфальт. Воспользовавшись моментом, Сима, путаясь в платье, юркнула за угол, оставив пьянь, что называется, с носом. Отбежав на приличное расстояние, девушка в изнеможении упала, вслушиваясь в стук собственного сердца. Все происходящее казалось ей сном. Причем кошмаром. Хотелось домой. Хотелось снова стать кошкой. Нужно было найти хозяина. Он умный, он что-нибудь придумает.
«Хозяин! – в отчаянии взвыла бедняжка. – Где же ты?!»



«Ваш трон готов!» – кисло сообщил Терентьев, поворачиваясь к зорко следящему за своими «новоиспеченными подданными» Манякину.
«Не слышу!» – язвительно бросил барабанщик.
Теря вздохнул и с явной неохотой повторил, немного изменив слова:
«Ваш трон готов, ваше драммерское величие, всемогущий Александр!»
«Так-то лучше! – довольно произнес Маня, тут же бесцеремонно разваливаясь на самодельном «троне», состоящем из кресла, обитого красивой обшивкой и украшенного изображением барабанов на подлокотниках. Впрочем, на барабаны сие художество походило очень и очень даже отдаленно, поскольку рисовалось это творение Кипеловым. На данный момент вышеназванный музыкант, высунув от усердия язык, пририсовывал к спинке кресла две перекрещенные гитары, поверх ударной установки. Эдакий своеобразный музыкальный череп. Называлась сия художественная галиматья: НЕ ЛЕЗЬ К БАРАБАНЩИКАМ – УБЬЮТ. А ниже, мелким-мелким шрифтом, чуть щурясь, Валера старательно вывел: ЛОХ. И, еще раз оглядев и оценив свои труды, вокалист вернулся на свое ныне скромное место: хлипкий деревянный стульчик столетней давности. Стульчик жалобно скрипнул, будто бы жалуясь на мучающего его злобного Валерия Александровича. Деревянные ножки стульчика при этом подозрительно подкосились, но, что являлось самым удивительным, выдержали. По-крайней мере, пока. Теря, решив не рисковать, предпочел никуда не садиться, поэтому просто встал рядом с основателем группы и шепотом спросил у того:
«Что теперь делать будем? Посмотри, уже почти час дня, а мы так и не спали! Всю ночь этому… - Терентьев хотел вставить крепкое словцо, но сдержался, опасаясь новых чудес. – Короче всю ночь превращали нашу студию в королевские Манины хоромы!»
Кипелов зевнул, только сейчас осознав, насколько сильно его клонит в сон. С опаской косясь на по-царски развалившегося на студийном диванчике порося, к музыкантам подошел Харьков.
«Ребят, вы как хотите, а я за свержение новоявленного короля и за демократию в группе», – молвил басист, тяжко вздыхая (Маня назначил Харька уборщиком, поэтому бедняга всю ночь драил студию).
«Подождите маленько, – предложил Терентьеву и Харькову Кипелов. – Сейчас наше всемогущество уснет…»
И металлисты обменялись загадочно-злобными ухмылочками. Эти ухмылочки заметил царский повар Маврик, выглянув из кухни.
«Что затеваем?» – с интересом спросил Рыжий Бес, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу: гитаристу тоже поднадоела такая монархия.
Музыканты глазами показали на важного и гордящегося собой Манякина.
«Понял, – просиял Бес, поправляя сползающий с рыжей шевелюры поварский колпак. – Будете дарить свободу крестьянам от нашего феодала, не забудьте позвать и меня. Я этому феодалу… ух!»
И будто в подтверждение своих слов Сергей (тот, который Маврин) опустил на невидимого противника свою поварешку. Музыканты смерили «языческого бога-короля-царя» коварными алчными взглядами. Но прошел час. Прошло два часа. А Манякин даже не думал засыпать, он был польщен таким свалившемся ему на голову счастьем и то и дело посылал бедолаг-металлистов выполнить то или иное царское поручение.
«Да засыпай уже!» – скрипнув зубами, подумал Маврин, помешивая на кухне варево собственного изготовления и сочинения. Варево, к слову, называлось Запрещенной Реальностью. В честь альбома видимо. Хотя, кто его знает! Остальные музыканты были раздосадованы не меньше рыжего повара.
«Стукнуть его что ли?» – в который раз призадумался «великий мыслитель в таких вопросах» Сережа Терентьев. Судя по выражению териного лица, еще немного, и его мысли будут приведены в действие. Харьков тихонечко скулил и жалобно теребил за рукав косухи клюющего носом Валеру:
«Валерий Александрович, что он на меня так смотрит?»
Вальсаныч зевнул. За эти несколько часов он уже сбился со счета где-то на пятьдесят втором зевке, еще немного и кипеловского вокалиста можно было бы занести в книгу рекордов Гиннеса.
«Манякин-то? А, Леш, не обращай внимания! Он сегодня на всех «так» смотрит», – сказал Кипелов, отчаянно сопротивляясь борьбе со снами.
«Да не, - замотал патлатой головой Лешик. – Не Маня, а вон та свинья! Она уже, наверное, второй час с меня глаз не сводит! У! Зараза крылатая!»
Кипелов повернул голову в сторону порося. Тот действительно пристально наблюдал за кипеловским бас-гитаристом.
«А может, порось во всем виноват? – закралась в голову к Валерке бредовая мысль. – А может даже не так… может быть это восьмое чудо света приведет меня к разгадке этих странных явлений? Ну не верю я в шаманские силы нашего ударника! Не верю!»
Проведя столько умозаключительные выводы, основатель «Кипелова» решился.
«Леш!»
«Да-а?»
«Отвлеки порося!»
«Почему я?!»
«Потому что его внимание обращено к тебе! Ну же! Действуй! Ай-яй!»
ХРЯСЬ! Ножки кипеловского стульчика все-таки треснули, и, гремя цепями, вокалист поздоровался пятой точкой с полом. Маня вздрогнул и перевел свои ясны-могучи очи на источник шума. В тот же миг, тихо охая и поминая чью-то мать, Лешик встал со своего стула и отошел в совершенно другой конец студии. Взгляд порося переместился за ним. Маня, отчитав Кипелова за «бестактное обращение со студийной мебелью», снова погрузился в свои думы. Валерий, как только драммер отвернулся, мельком глянул на сделанную им надпись «ЛОХ». Эта надпись, вкупе с рассерженным Маней, тепло грела душу бывалому металлисту, заставляя надеяться на спасение. Немного «погревшись», Кипелов решил, что пора бы уже приступать к задуманному и начал осторожно подбираться к потерявшему бдительность поросю. Когда до цели оставалось всего ничего, порось внезапно взвизгнул и ринулся к окну.
«Куда-а-а-а?!» – Кипелов кинулся поросю на спину, крепко в нее вцепившись. Странная импровизированная композиция под кодовым названием «Патлатый всадник на крылатой свинье: первый знак апокалипсиса», выбила то, что осталось от окна после первого захода крылатого нечто, и, сопровождаемая нечеловеческим воплем (Кипелов – форева!), скрылась за домами в неизвестном направлении прежде, чем остальные музыканты успели что либо предпринять.