Вадик уехал на олимпиаду по химии в Москву. У мамани по этому поводу случилась истерика. Орала так, что за окном звенели провода, потом долго рыдала, с трубным гудением сморкаясь в носовой платок. Вадик с Дубовым прыгали вокруг нее с водой, корвалолом и кубинскими сигарами:
- Мама, прекрати реветь, дом ходуном ходит!
- Бабулечка, миленькая, ну не расстраивайся, я ненадолго! Вернусь и столько пакостей наделаю, ты будешь мной гордиться!
- Мама, хватит, кто-то уже колотится в дверь!
- Оу, соседи вызвали милицию!
Потом мать Дубова сделала обоим строгий выговор и вернулась к месту несения службы - в канцелярию ада. А Вадик стал собирать сумку.
Валентин Петрович проводил его до вокзала и, размышляя о своей печальной судьбе, неспеша побрел домой.
"Ну, что за жизнь, - думал он, - племянник не хочет быть гадом, бабка не может с этим смириться, а отдуваться, как всегда Дубову, который ни в чем не виноват. "
Перед отъездом Вадик тихонько шепнул: "Батя, я на тебя надеюсь!" Надеется он, ага, а скула до сих пор болит. Может, Вера Павловна треснула по ней не кулаком, а кувалдой? Ну нет, не надо Дубову никаких женщин. Ни за что, так и знайте!
Размышляя в таком ключе, Дубов свернул в арку и был буквально ослеплен. Сверкая фарами на него неслась машина, Валентин Петрович отпрыгнул, но не слишком живо, и столкновение произошло. Из глаз посыпались искры, а когда звездочки перестали порхать птичками перед лицом Дубова, он узрел чудо. Вернее, явление. Явление имело фантастически длинные ноги. Наверное, они росли из самых подмышек. У чуда в маленькой песцовой шубке все было длинным: ресницы, ногти, коса. А так же большим: глаза, машина и, наверное, банковский счет. И кое-что аппетитным: губы, грудь и ягодицы.
- Что же вы, глаза дома оставили! - завопило явление дурным голосом, - Не видите что ли, машина едет!
Дубов растерялся, вскочив, он попятился назад и пятился, пока не уперся спиной в стену.
- Вы помяли мне капот! - вопила девица, - Пьяница! Гад!
И вдруг сменила гнев на милость:
- А вы не очень пострадали? Ой, мамочки! Я разбила вам голову! А вы на меня сейчас в суд подадите! Ой, мамочки, муж меня убьет!
И принялась ощупывать Дубова.
Дубов, ошалев от такой резкой перемены настроения, попытался сбежать, голова его все еще ощущала последствия удара о капот, болела и соображать отказывалась. Да еще пронзительный дискант красотки, эхом заполнивший весь ночной переулок, основательно дезориентировал в пространстве. Рука с длинными, как у вурдалака, алыми ногтями хищно вцепилась в плечо.
- Прошу вас, только не в милицию! Скажите, куда вас отвезти, я отвезу. В травмпункт? Вам надо в травмпункт!
Какой еще травмпункт, перепугался Дубов, представляя, как дюжий фельдшер отыщет на разбитой башке подпиленные рога и хорошо, если не доберется до хвоста.
- Нет-нет, не надо меня в травмпункт! - замахал руками он, отбиваясь от настойчивой девицы, которая неумолимо тащила его в свой джип.
Она остановилась, хорошенькое личико перекосилось в отчаянии.
- Ой, мамочки! Черепно-мозговая! Что я наделала! Знаю, поехали ко мне, я приложу вам к голове лед.
Дубов упирался, как мог, он был похож на Ивашечку, которого баба-яга сажает в печь, только вместо печи был джип. Девица оказалась сильнее, она захлопнула дверцу заднего сидения, подтверждая безоговорочную победу. Села за руль, и они покатили по вечерным улицам.
- Меня зовут Нина, - сказала она, бешено вращая огромный руль.
- Ду-дубов, Валя...
- Дудубов? Какая у вас смешная фамилия! - рассмеялась, показывая великолепные блендамедные зубки, Нина, - Ой, мамочки! Я не хотела вас обидеть! Ну, вот мы и приехали, выходите, осторожненько...так.
Она потащила его к дому из цветного кирпича, с большим парадным. У нее была здоровая сила молодой богатой бездельницы, поэтому Дубов успевал только заплетаться ногами за ступеньки и глазеть по сторонам. Сопротивляться ей после пережитой травмы было совершенно невозможно.
Они прошли мимо бдительной консъержки, в просторном многотонажном лифте с зеркалом (Дубов разглядел себя, вид у него был неважнецкий) поднялись на четырнадцатый этаж, Нина открыла бронированную дверь и втолкнула его в прихожую. Прихожая была величиной с бальный зал в Екатерининском дворце. И так же ярко освещена. Дубов предпочел бы зависнуть в воздухе, чтобы не касаться всего этого великолепия грязными руками, пыльной одеждой, не топтаться по начищенному до блеска паркету. Но, увы, он был чертом, а не ангелом.
Нина скинула босоножки и шубку и повлекла его в спальню, где не слушая возражений уложила на кровать. Дубов страшно стеснялся давно не стиранных носков с дыркой на большом пальце, краснел и вообще чувствовал себя неловко, лежа на устеленной шелком кровати размером с волейбольную площадку.
Нина принесла лед, велела приложить к ссадине на голове и убежала. Вернулась она спустя пять минут в коротком, похожем на кимоно, халатике и с подносом в руках.
- Ну, как ваши дела, Дудубов Валя? Прошла голова? - участливо спросила она.
- Нееет, - прошептал Дубов, пораженный видом километровых ног, начинающихся прямо от края халатика. Сознание его дробилось о края двух бокалов, сверкающих на подносе, - то есть, да, моя нимфа...
- Тогда выпьем за знакомство, Валя, - предложила она с улыбкой, - на брудершафт.
Дубов сел на кровати с бокалом вина, Нина придвинулась к нему так близко, что его левая ладонь словно сама собой легла ей на бедро. Они выпили на брудершафт и долго-долго смотрели друг другу в глаза. Время замерло для двоих, рука Нины с алыми скальпелями вместо ногтей гладила голову Дубова, нащупывая ссадину от удара о капот.
- Вы точно не пойдете в милицию, Валя? - прошептала она в романтичной тишине. - Понимаете, я бы не хотела...
- Не пойду, - ответил он, прижимая указательный палец к ее губам. Сердце колотилось так громко, что никто не услышал звука открывающейся входной двери.
Бокал звякнул об пол, грохнула дверь.
- Ниночка! Что происходит?
Дубов и Нина отпрянули друг от друга, будто удареные током.
- Ой, мамочки! - сказала Нина.
- Вернулся муж, а я без парашюта, - сказал Дубов, нащупывая ногами под кроватью свои ботинки. Его интуиция предупреждала, что бежать придется быстро. Или быстро лететь, если не повезет.
Муж Нины ворвался в спальню, как разъяренный носорог. Он сопел, хрипел и страшно раздувал ноздри.
- Ты мне можешь объяснить, что творится! Это кто? - прорычал он.
Нина бросилась к супругу, заламывая руки, как учат в бразильских сериалах.
- Геночка, не волнуйся! Тебе нельзя волноваться, ты же знаешь, твое сердце!
- Причем здесь мое сердце?! Кто это?
- Я сбила на машине человека, - призналась она, - вот его. Если он пойдет в милицию, у тебя будут неприятности! Вот я и привезла его сюда! Не ругайся на меня, пожалуйста!
Дубов сидел и покрывался мурашками ужаса. Единственный выход из неприятной ситуации закрывал супруг Нины, а в окно прыгать ему не хотелось.
- Как тебя зовут? - надвигаясь на Дубова, взрыкнул хозяин дома.
- Его зовут Валя Дудубов, - вставила его жена, - Геночка, пожалуйста!
- Ты, правда, собираешься заявить на Ниночку в милицию? - схватив Валентина Петровича за грудки и потрясывая, как плодовое дерево, спросил Геночка, - Так запомни накрепко, если ты, гадская морда, хоть где-нибудь вякнешь об аварии, будешь иметь дело со мной, депутатом Геннадием Липиным. Понял?
От интенсивной тряски Дубов чувствовал себя не в своей тарелке, к тому же воротничок сдавливал горло, но освободиться никакой возможности не было. Когда он захрипел, на помощь снова бросилась неугомонная Нина:
- Геночка, зачем ты его так трясешь, он же пострадавший, чёрт!
- Пострадавший чёрт?! - взвыл Гена.
От этих слов Дубову поплохело. Он вообразил, что Нина, поглаживая его по голове, нащупала там спиленные рога. Каким-то чудом Валентин Петрович вывернулся из мастерского захвата разъяренного супруга, ужом проскользнул мимо Нины и выскочил прочь. Последним, что он услышал, были слова:
- Да не чёрт, просто пострадавший. Ой, мамочки! Надо было его все-таки в травмпункт!
Дубов смутно помнил, как бежал домой по ночной улице. Все происшедшее казалось кошмарным сном. Присев отдышаться на лавочку, он загрустил и глубокомысленно сказал сам себе:
- Не любить женщин - преступление, а любить - наказание!