Старый детский страх перед темнотой и таящимися в ней тварями снова брал своё, заставляя бежать, не разбирая дороги. Он споткнулся обо что-то мягкое, упал, задев головой выступающий из стены камень и содрав кожу на лбу.
В глубине тоннеля продолжали страшно и истошно орать. Так могли бы кричать подвешенные на дыбе и терзаемые палачами люди. Эти крики помогли беглецу прийти в себя. Он вскочил и побежал к спасительному пятну света, мерцающему впереди всего в полусотне шагов, трясясь как от озноба. Если бы только успеть…
Крик резко оборвался, перейдя в булькающий хрип. Почти сразу эхо донесло до него грохочущий треск и шорох множества лап.
Он не успеет!
Сердце рухнуло в пятки. Беглец снова споткнулся — на этот раз об длинную рукоять топора, брошенного кем-то на пол тоннеля. Не раздумывая, схватил его обеими руками, размахнулся, обрушивая удар на кое-как установленную крепь шахты. Он сам ставил её всего несколько дней назад, подкапываясь под фундамент стены.
Шорох быстро нарастал. Казалось, он уже видит проступающие в темноте очертания монстра. Страх и отчаяние удесятеряли силы. На третьем ударе дерево затрещало, как будто рядом раздирали хлопковое полотно. Отбросив топор, виновник бросился прочь. Тоннель задрожал, по стене побежала змеящаяся трещина. Льющиеся струйки песка переросли в лавину. С грохотом обрушилась каменная глыба, едва не похоронив его под собой. На пару мгновений установилось неустойчивое равновесие.
Задыхаясь в облаке пыли, он вслепую бежал туда, где с поверхности спускалась приставная лестница. Жалобный треск уцелевших крепей предупреждал, что новый обвал начнётся вот-вот. За спиной не смолкал уходящий к поверхности гул, словно там, наверху образовалась пропасть, в которую валятся останки колоннад и руины дворцов мёртвого города.
Он уже карабкался по ступеням, когда начался новый обвал. Через несколько секунд стенки песчаного колодца вокруг него поползли вниз. Лестница ощутимо просела и перекосилась. Подземелье Аль-Амаля не желало упускать своей жертвы.
Он закричал. Жутко и тоскливо, безуспешно пытаясь схватиться за кромку осыпающегося склона, без надежды на помощь, как вдруг на его запястье сомкнулись чьи-то стальные пальцы. Рывок! И вот он уже висит, болтая ногами, над воронкой, в которую превратился лаз.
— Аяз… Я чувствую, что при тебе ничего нет! — прозвучал над ухом сухой холодный голос.
Пусть глаза Аяза были забиты песком, но он признал бы говорившего даже лёжа на смертном одре.
— Гос…подин…— всё ещё вися в железном захвате, он откашлялся, прочищая горло от пыли.— Я почти достал её! Мы стояли у самых дверей, когда чудовища набросились на нас. Все погибли. Только мне и Папаку удалось бежать, но нас догнали в тоннелях… Господин, я ранен…
— Собачий сын, — прервал холодный голос.— Меня не интересует твоя банда. Меня интересует одна единственная вещь, которую ты клялся принести. Её нет.
Его словно щенка небрежно швырнули на песок. Рана на голове саднила. Другая рана, полученная в подземелье и о которой он в горячке забыл, начинала напоминать о себе нарастающей болью в боку. Как будто кто-то лил на кожу расплавленный воск. Аяз приподнялся, встав на колени, протёр руками глаза. Увидел серые от пыли сапоги, зацепился взглядом за торчащую из позолоченных ножен золотую сабельную рукоять, скользнул по груди и широким плечам, обтянутым кожаной бронёй. Увидел лицо, частично закрытое гутрой, взглянул в светящиеся красные глаза и боязливо потупился.
— Простите, господин! Мне надо только больше людей. Я снова спущусь… добуду! Клянусь Алу…— он резко оборвал себя, вспомнив, что его наниматель не любит имени Всевышнего.— Клянусь, что не подведу!
— Ты провалил всё, что тебе было поручено и даже больше,— лениво возразил наниматель, сверля его немигающим взором змеи.— К чему мне тратить силы и время на бесполезного неудачника?
Аяз содрогнулся. Он только теперь заметил, что красноглазый мужчина был не один. За его спиной из-за руин выходили страшные изломанные фигуры, с длинными спутанными волосами, в ошмётках ветхих одежд. Лица отдалённо напоминали человеческие. Ближайшее чудовище угрожающе щерилась широкой, от уха до уха, пастью, полной острой как иглы зубов.
— Господин…
— Видно ты обманул меня, называя себя лучшим вором и грабителем склепов от Шагристана до Шандаары,— господин в красном тюрбане криво улыбнулся.— А я не прощаю обмана.
Аяз не сразу уловил страшный смысл этих слов. Впрочем, вряд ли бы он успел что-то сделать. С неуловимой глазу быстротой, страшные слуги рванулись к Аязу. Он успел увидеть взмах конечности, напоминавшей птичью лапку, с длинными, загнутыми когтями и мир перед ним разорвался в ослепительной алой вспышке, быстро сменившейся чернильной темнотой.Рыча и толкаясь, монстры вырывали друг у дружки самые лучшие куски. Слышалось отвратительное чавканье и хруст.
Красноглазый обладатель золотой сабли безучастно смотрел на кровавое пиршество, занятый тяжкими размышлениями.
Это была четвёртая группа потерянная им в подземельях мёртвого города за год. Аяз и его банда казались самыми подготовленными из всех, но и они смогли добраться только до входа. А что будет ждать в самой Сокровищнице тех, кто пойдёт следом? Если туда вообще кто-нибудь доберётся...
Его враги хорошо постарались! Но ещё он стребует с них долги.
Взметнув облачко пыли полой шерстяной накидки, красноглазый повернулся к терзаемым останкам спиной, решительно зашагал прочь. Ему предстояла дорога на другой край пустыни.Был полдень, но в теснине меж слоистыми скалами властвовала тень. На крутом склоне угнездилось несколько крупных грифов. Птицы, нахохлившись, дремали — прохладный ветер топорщил перья на спинах. Внезапно падальщики встрепенулись, синхронно повернули головы, с настороженностью часовых выглядывая что-то на пробегающей по дну теснины тропе.
В дальнем её конце появились люди. Появились неожиданно и бесшумно, будто вышли из самой скалы.
Людей было трое. Идущий первым был худ, высок и широкоплеч, с сильными жилистыми руками. Твёрдая уверенная походка выдавала в нём воина, а надменное выражение лица и гордо выпрямленная спина подсказывали, что он больше привык командовать, чем подчиняться. Он кутался в шерстяную накидку пустынников-хаммадийцев. Торс закрывал дешёвый кожаный панцирь, на поясе болталась сабля в позолоченных ножнах. Красный тюрбан и платок-гутра закрывали его голову и лицо до самых глаз, глубоко сидящих под широкими бровями. Сейчас эти глаза были тёмно-карего оттенка.
За ним, сонно переставляя ноги, плёлся загорелый подросток в штанах из некрашеной холстины — одежды рабов и бедняков. Он не был связан, но создавал впечатление пленника или раба.
Замыкал группу человек, одежда которого была непроглядно чёрного цвета. Шею его закрывал популярный у хаммадийцев платок, перехваченный кручёным ремнём на лбу. Лицо смуглое, с воинственной квадратной бородкой, без усов, тщательно выбритой под нижней губой.
Грифы успокоились, отвернулись.
Выйдя из теснины, тропа поворачивала в сторону, поднимаясь по пологому склону. С одной её стороны высилась стена утёса, с другой — неглубокий обрыв, в который водопадом обрывался струящийся с гор ручей. Ручей, хоть и широкий, легко можно было перейти вброд, даже не намочив коленей, но люди почему-то сделали изрядный крюк, пройдя по грубому мосту из нескольких брёвен. Дальше тропа заканчивалась, упиралась в тёмный зёв пещеры. Перед нею, как условный знак и предупреждение, на кольях покоились несколько бычьих и лошадиных черепов.
Не доходя шага до знака, предводитель в красном тюрбане, остановился.
— Выходи, Авва! Я хочу говорить с тобой! — пещера вторила его голосу гулким эхом, смолкнувшим где-то в глубине.
Какое-то время ничего не происходило. Всё так же гудел ветер, журчал ручей. Предводитель ждал. Сопровождающий неуверенно переминался с ноги на ногу. Раб равнодушно пялился перед собой. Наконец эхо принесло ответ:
— Кого это я слышу? — искажённый стенами пещеры голос звучал глухо и потусторонне.— С чем же дорогой гость пожаловал ко мне на этот раз?
— Я пришёл испросить совета! — молвил дорогой гость, вздохнул и нехотя добавил: — И помощи.
— Помощи??? — переспросил глухой голос.— Неужто гордый мужчина не справившись, решился перешагнуть через свою гордыню и пришёл на поклон к слабой слепой женщине?
Мужчина не ответил. Стиснув золочёную рукоять сабли, он наклонил голову, с недобрым прищуром разглядывая камни под ногами.
— Выбирай тон, наглис! — подал голос его возмущённый спутник.— Ты говоришь с самим Мустафой аль Гюлимом!
— Адихмар, я разве давал тебе слово? — холодно вопросил Гюлим, слегка повернув голову.
— Нет, хозяин, но…
— Тогда закрой рот.— Гюлим снова обратил свой взгляд в глубину пещеры.— За пять столетий, мой слуга так и не научился сдержанности. Хотя, ты могла бы и не томить нас на пороге, а, пригласить в дом, как положено радушной хозяйке.
— Пригласить хафашей в дом? — хозяйка издала звук, который можно было принять за смешок.— Нет, Гюлим. Вы останетесь там, где стоите.
Из пещеры послышалась какая-то возня, шелест и лёгкие постукивания палкой по камням. В темноте возникло белое безглазое лицо. Казалось, оно плывёт прямо в воздухе. Но то, что человеческое око едва могло различить во тьме — хафаши видели так же ясно как днём. Опираясь на узловатый посох, к ним шла невысокая чернокожая женщина, с длинными спутанными волосами. Её лицо покрывал тонкий слой белой глины, придавая ему вид грубой маски. Одежда состояла из платья дашики с разорванным воротом, каким-то чудом державшимся на костлявых ключицах. В общем, с последней их встречи, Авва изменилась не сильно. Единственным добавлением стал цветок водяной лилии в волосах над ухом.
Хозяйка пещеры выбралась на свет, встав так, чтобы между ней и хафашем оставались колья с черепами. Подбоченившись, она горделиво задрала острый подбородок.
— Что тебе нужно? — без пещерного её эха голос звучал гнусаво и простужено.
— «Пиала Жизни» не доступна для меня. Чары алялатов не позволяют проникнуть в подземелье ни мне, ни моим слугам, а от смертных там никакого толку! Есть ли другой способ сломать печать на гробнице?
— Есть,— после короткого раздумья Авва. Губы её, покрытые истрескавшейся глиняной коркой, скривились в иронической усмешке.— Приведи святого праведника и пролей его кровь на алтарь старых богов. Но мало просто вонзить нож ему в сердце, он должен добровольно пожертвовать собой! Многие ли поддадутся твоим уговорам, зная, кого тем самым выпустят в Мир Живых? Если, конечно, ты вообще сможешь приблизиться к кому-нибудь из них без вреда для себя!
— Я — воин и знаю, что некоторые крепости бывает проще обойти, чем брать штурмом. Но если их стен не миновать, то лучше идти на них подготовленным, зная, где слабые места. Я хочу попросить тебя…
— Проси не меня,— прервала его женщина.— Я всего лишь инструмент в руках богини. Спрашивать нужно её!
— Я готов к этому.— Без колебаний согласился Гюлим, искоса бросая взгляд на отрешённого от происходящего раба.— Знаю, что она любит больше всего. Кровь не познавших любви юношей.
— Жертва не понадобится.
— Почему? — недоверчиво сощурился хафаш.
Авва загадочно улыбнулась.
— Ты хочешь, чтобы Зулл Саракаш вернулся под солнце живых,— сказала она, выдержав необходимую паузу.— Ты хочешь начать войну, чтобы корона твоего повелителя снова воссияла над этими землями. Это в интересах богини. Саракаш изведёт всех этих поклонников безликих Алуита и Исайи, это вернёт людей к их прежним богам и на алтарях Минры как встарь запылают жертвенники. Так ты готов услышать слово богини?Прорицание проходило у входа в пещеру. Ведьма удалилась. Вернулась через некоторое время, неся в руках две медные курильницы для благовоний и кувшин из которого исходил резкий травяной запах.
Гости, число которых успело сократиться до двух, ждали её в тени скалы. Если слепая Авва это заметила, то виду не подала. Судьба несостоявшейся жертвы волновала лишь куда-то вдруг запропавших грифов.
Действуя быстро и сноровисто, словно слепота её ни капли не мешала, ведьма расставила курильницы, уселась между ними, поджигая в них особые порошки. Когда повалил редкий белёсый дымок — Авва отпила из кувшина. Через несколько минут кожа её почернела ещё больше, движения утратили резкость, а голова словно стала слишком тяжёлой для шеи и постоянно заваливалась то на одну, то на другую сторону.
Гюлим терпеливо ждал. Авва сама расскажет всё, что надо, как только услышит ответ богини. Вдруг ведьма напряглась, вскинула голову, будто услышав что-то недоступное остальным.
— На следующей луне, Горящая птица и Молодой Лев пойдут к руинам. Ты получишь то, что желаешь, если в тот день найдёшь под жалом скорпиона того, кто хочет прикоснуться к Смерти! — чётко проговорила она, разделяя каждое слово.— Он хочет идти, но не может ступить на тропу.
Авва замолчала, будто переводя дыхание. На песок из уголка раскрытого рта упала тягучая капля слюны. Гюлим вздрогнул, еле сдержав себя от уточняющего вопроса. Что это ещё за скорпионье жало и как под ним кого-то можно найти? И правильно, что сдержал, ибо ничего ещё не кончилось.
— Он наполнит пиалу кровью Праведника. Стена — рухнет. Отвергнутые падут перед Бессмертным царём. Лев склонится пред Орлицей.
— Клянусь силами Ночи, мне нравится это предсказание! — воскликнул Гюлим.— Бессмертным царём может быть только Саракаш! Я верну тебе, мой государь то, что пять столетий назад у тебя украли завистники и властолюбцы!
— Но берегись! — неожиданно перешла на крик Авва.— Что было забыто, то вспомнится снова. Нетвёрдый дух — предаст. Что убило когда-то, то снова убьёт. Убитый, воскресший и снова убитый!
Авва резко замолчала, уронила голову на грудь и завалилась на спину. Общение с Минрой отняло у неё все силы.
Гюлим недвижимо стоял на месте, разглядывая лежащую, как сломанная кукла, Авву. В глазах его разгорался лихорадочный блеск.
— Тот, кто хочет прикоснуться к Смерти, ужасно напоминает мне некроманта…— произнёс он.— Но, что это за жало скорпиона? Подери меня Свет, почему боги не могут говорить ясно и прямо?! Это герб, логово чудища, небесное созвездие?!
— Или духан[1] в Шагристане…— осторожно вставил Адихмар.
— Что??
— Духан, где я нашёл девственника, господин,— повторил хафаш в чёрном.— На вывеске там изображён скорпион.
— Под вывеской со скорпионом…— задумчиво протянул Гюлим, скребя костлявым пальцем закрытый гутрой подбородок.— В Шагристане самая богатейшая библиотека. Что как не она может привлечь столкнувшегося с нечаянной проблемой некроманта? Так-так… я начинаю понимать. Пойдём, Адихмар! У нас всего две седмицы чтоб подготовиться к встрече…
_______________________________________

[1]Духан – таверна или кабак на Востоке.