Все начинается с того места, которого у меня никогда не было, - места случайного определения.

Я родился между книжных страниц. Говорят, детей находят в капусте. А вот мама нашла меня между страницами сто восемьдесят шесть и сто восемьдесят семь. Я был плоский, высушенный и морщинистый, что неудивительно – ведь книга пролежала на сохранении девять месяцев. Вы спросите, что это за книга? Я и сам задавался таким вопросом, прозревая мистическую связь между содержанием пыльных листов и собственной судьбой. Первым делом, конечно, спросил маму. Она ткнула пальцем в среднюю полку на стеллаже, забитую цветными корешками – ни автора, ни названия не помнила. Перерыв содержимое, я обнаружил бессистемный разброс – от «Дитте, дитя человеческое» до «Женщина с Венеры, мужчина с Марса». По мнению мамы, я, впрочем, был именно оттуда – с красной планеты. Она даже хотела назвать меня Рэй , но вмешался папа, и я стал Романом. Это позволило исключить из списка подозреваемых «Русские народные сказки», Хармса и уголовный кодекс РФ.
В садике я впервые понял, что со мной что-то не так. Я не желал спать днем, и меня запирали в чулане, чтобы не будил других детей. Я не оправдывал надежд воспитателей и не совестился. В чулане мне нравилось – я играл в графа Монтекристо и совершал подкоп под шкафом для постельного белья. В первый раз я так увлекся, что не захотел покидать замок Иф после тихого часа и укусил воспитательницу. Второй раз, когда за мной пришли, прикинулся мертвым, был разоблачен прибежавшей медсестрой и выставлен монстром перед родителями.
В школе меня быстро записали в психи. Учительница задала на дом сочинение про кошку Ю-ю. А меня Куприн уже давно не интересовал, ибо я постигал Джойса и ломал голову над тем, кем являлся человек в макинтоше. Но сдавать что-то было надо, и я сдал. Наталья Антольевна осторожно спросила на уроке: «Русский, может ты не понял задание?» Я мотнул головой. «Почему тогда ты написал о щенке Бинго?» Класс захихикал, я молчал. Джойс содрал идею у слепого и даже названия не поменял. Я же сменил расу и пол героя, и вот – никакого понимания. В следующий раз в день сдачи сочинений я разделся догола прямо в классе – в знак протеста. Из школы меня не выгнали, но оставили в покое – если не считать обязательных походов к специалисту. Когда я учился в выпускном, наше учебное заведение занимало первое место в городе по текучке психологов.
Родители не питали надежд пристроить меня в хотя бы мало-мальский приличный вуз, и я пристроился сам – сначала блоггером, потом копирайтером. Я узнал, что цена мне – два бакса за тысячу знаков, и перестал выходить из квартиры. Только мама иногда беспокоила, заглядывая ко мне в комнату сквозь паутину – ей очень хотелось внуков. Я успокаивал родительницу, демонстрируя фотографии вируальных подружек, но она только качала головой: «Тьфу ты, господи! Что ж, теперь с фоткой целоваться будешь?! А кого мне нянчить – пикселей?» «Не волнуйся, - успокаивал я. – Еще пару лет – и генетический материал, наверняка, по емейлу посылать можно будет. В отсканированном виде». «Да я тебя самого в отсканированном виде...!» - кричала мама и бежала за подкреплением. Приходил папа, неся на лице отпечаток газеты, под которой спал, и я показывал ему, где нашел фотографии. Наконец, мать разоблачила наш заговор, и выставила меня за дверь.
Я строчил пятьсот тысяч знаков в месяц, чтобы платить за однокомнатную квартирку. Вместо продуктов покупал книги, которые вскоре заполонили все, так что к кровати я ходил по узкой, протоптанной между стенами корешков тропке. И вот, однажды, измученный очередной работой – сочинением рекламы унитаза «Самарский» - я пропихался на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуху. Бензиновые пары заполнили легкие, стала легкой и голова. Я понял, что уже давно ничего не ел. Магазинчик внизу подмигивал розовой вывеской в начинающихся сумерках. «Улыбка прошлого». Я улыбнулся и пошел искать куртку.
Поначалу лавочка разочаровала. Хотелось сосисок, а тут все витрины были заполнены карамельками – на палочке и без, разноцветными, и с полосками, классическими и с чудными начинками. Я уже взялся было снова за дверную ручку, когда меня окликнули:
- Не желаете попробовать леденцы?
Девушка за прилавком казалась упиралась прямо в потолок прямоугольной, коротко стриженной головой. Она раскатывала «р» на американский манер, но больше в ней не было ничего иностранного. В груди шевельнулась жалость к длинному нескладному телу:
- Мне не хочется сладкого. Извините.
- А у нас есть несладкие, - продавщица улыбнулась из прошлого и на меня повеяло лунным бризом. – Вот, со вкусом разбитых надежд. А эти, полосатые, - обида с прослойками жалости к себе. Голубенькие там, видите? «Печаль моя светла» называются... Лайм и мята. Хотя, впрочем, вам скорее подойдут другие...
В голове у меня что-то щелкнуло, и я выпалил:
- А ребенок у вас есть? Девочка?
Золотистые глаза насмешливо сощурились, и я смешался:
- То есть, вы меня не так поняли... Я просто люблю «Шоколад»...
- Шоколада у нас нет, - усмехнулась продавщица, - а девочек еще не подвезли. Вот, попробуйте лучше эти леденцы. «В поисках счастья». Солененькие.
- Почему, - удивился я, - солененькие?
- Попробуйте и узнаете, - узкая ладошка протянулась через прилавок. В центре, как в раковине, покоилась круглая синяя жемчужина.
Я задумчиво развернул фантик. Карамелька под ним оказалась тоже синей, приятно ущипнула язык.
- И правда, соленая, - удивленно вздохнул я, загоняя лакомство за щеку.
- Еще? – удовлетворенно кивнула девушка. – Хотите, смешаю вам разных? В кулечек?
- Давайте, - прошепелявил я и зашарил по карманам. Сосисок мне уже расхотелось.
Вышел на пустынную улицу, прижимая бумажный пакетик к груди. К унитазу возвращаться желания не было. Карамелька таяла во рту, под ребрами щекотало, будто там бились крыльями шершавые бабочки, искали выход. Из-за крыш выкатилась на небо луна, огромная и яркая, притягивая насекомых из моего живота. За спиной щелкнул замок.
- Я закрываю магазин. Извините, - тень продавщицы вытянулась на всю улицу, и девушка смущенно улыбнулась, будто ей было неловко за поведение человека, которого ей все время приходилось таскать за собой.
В груди заскреблось, шум крыльев глухо отдавался в ушах, и неожиданно для себя я выпалил:
- А можно я вас провожу?
Изо рта выпорхнул лазоревый мотылек и, часто трепеща, исчез на фоне лунного диска. Девушка проводила мой вопрос взглядом:
- Я живу далеко.
Я нервно перегнал остаток конфетки языком за другую щеку и попытался успокоить бабочек. Отказывали мне хотя бы вежливо.
- Знаете что? – продавщица улыбнулась, тень ее встала на одну ножку и скакнула поближе к моей, низенькой и растрепанной. – Я бы не отказалась от чашечки чаю. У вас есть чай? Его хорошо с карамельками...
- Есть!
Я не имел представления, что заселяло мою кухню кроме плесени, но в тот момент готов был пустить на заварку даже баргамота, приправив гараськой. Моя тень ухавтила за руку подружку-каланчу, и потянула через улицу. Осмелев, я сунул кулек в карман и предложил незнакомке локоть.
- Меня зовут Роман, - выпалил я, задрав голову. Лунный свет превратил шевелюру моей спутницы в серебристый мохер. – А вас?
Ее ресницы дрогнули, как крылья бабочки.
- Можешь называть меня Джу.
Наши тени первыми ворвались в квартиру – просто просочились через замочную скважину, пока я все еще возился с ключом. Мы долго искали их, играя в казаки-разбойники между книжными стенами. Негодяйки путали тропы, так что вместо кухни мы постоянно попадали на балкон. Кидались пыльными шариками из-за баррикад и стреляли жеванными цитатами и афоризмами, норовя угодить в шею.
- Ром, а давай сбежим от них? – запыхавшись от смеха предложила Джу, примостив длинное тело на перилах.
- Куда? – глупо хихкнул я. – Разве что – в темноту?
Девушка тряхнула головой:
- Темнота – мать всех теней. Но я знаю место, где ее нет.
- Где? – прочитав десять тысяч восемьсот тридцать шесть толстых книг, я думал, что знаю все.
- На Луне, - Джу ткнула длинным пальцем в круглую рыбу, плывущую через небо над нашими головами.
- Но как мы туда попадем? – развел я руками.
- Конечно, по лестнице, - девушка соскочила с перил, вошла в комнату и тут же вернулась, волоча в руках увесистую стопку книг. Сгрузив ее мне под ноги, она снова счезла в дверном проеме. Ничего не понимая, я взял наугад верхний томик, полистал... «И будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные...»
- Хватит прохлаждаться, помогай! – на книгу бытия плюхнулась новая стопка литературы, оттянув мне руки чуть не до пола.
- Да что ты делаешь?! – возмутился я.
- Как что?! – Джу, пыхтя, выволокла на балкон собрание сочинений Достоевского. – Лестницу строю! – и, пнув под хвост зазевавшуюся тень, снова ринулась в книжные джунгли.
Я задумчиво ткнул пальцем пирамиду разнокалиберных томов – она опасно покачнулась. Конечно, Луна висела совсем низко, казалось, вот-вот рукой дотянусь. И все-таки... Балкон-то на пятом этаже!
- Боишься? – будто прочитала мои мысли Джу. Взъерошила мне волосы, щелкнула по носу, как мальчишке. – Зря. У тебя внутри еще бабочки остались?
Я кивнул – насекомые множились в неслыханных количествах.
- Ну вот, - девушка снова скрылась в комнате, оттуда глухо донеслось. – Бабочки почти так же хорошо, как воздушные шарики и мыльные пузыри.
- А как же ты? – спросил я, перекладывая Достоевского Диккенсом. – Ведь у тебя нет ни пузырей, ни шариков.
- А у меня ветер, - засмеялась Джу, вскакивая на верхнюю площадку лестницы и протягивая вниз руку за строительным маериалом. – Ведь я – ветреная девушка.
Она оказалась права – взобраться на Луну было легко. Только уже на самом верху, когда стало тяжело дышать, меня охватил страх. Я зашатался, запнувшись о Маруками, но Джу ухватила меня за рукав:
- Растяпа! – воскликнула она, по-армстронговски глотая «р». – Чуть не забыла, держи!
В губы мне ткнулась гладкая кофетка, такую же девушка кинула себе в рот.
- Раскуси ее, там жвачка, - прочавкала моя проводница и надула огромный пузырь. Его стенки растягивались и растягивались до полной прозрачности, пока вся голова Джу не оказалась внутри. Ух ты! Теперь она и вправду похожа на астронавта! Я энергично зажевал, надул щеки – и вот уже между мной и вакуумом колыхалась кислородная прослойка. За время этого упражнения мы добрались до верхушки лестницы. Девушка спрыгнула на Луну первая.
Некоторое время я осваивался на непривычной поверхности, шевеля пальцами в пыли – на ногах у меня все еще были домашние безносые тапочки. Джу скакала вокруг, наслаждаясь приобретенной легкостью.
- Слушай, а как мы тут не мерзнем? – поинересовался я, пытаясь разгледеть свой дом на боку земли, но тени, оставшиеся без хозяев, распустились окончательно и затянули все тьмой.
- Это любовь, - рассмеялась девушка внутри карамельного пузыря.
- Как... любовь? – смутился я.
- Ну, говорят же, любовь греет, - пояснила Джу голосом учительницы начальных классов. – Пойдем, посмотрим на море.
Я догнал девушку и неловко запрыгал рядом, оставляя в пыли неровную цепочку следов рядом с ее аккуратными отпечатками. Если мне не холодно, выходит, я тоже... того?
Мы вместе пересекли Море Дождей, пока не достигли Залива Радуги. Земля висела над нами, переливаясь изумрудом и лазурью, но меня не тянуло обратно. Лунное притяжение сейчас было сильнее.
- А давай на темную сторону? – предложила Джу. – Ты ведь ее никогда не видел?
«Ее вообще никто не видел», - подумал я, но тут же засомневался. Моя новая и единственная подруга вела себя так, будто Луна была двором, в котором она выросла.
Мы вошли во тьму держась за руки. Звезды заглянули нам в души и наполнили наши глаза. Странная музыка звучала со всех сторон: разные голоса, будто переговаривающиеся друг с другом. Чужие, холодные, но прекрасные.
- Что это? – пораженно прошептал я и попытался прижать ладони к ушам, забыв про пузырь.
- Это поют звезды, - улыбнулась Джу и уселась, хлопнув ладошкой по пыли рядом с собой. – Садись. Сегодня они дают концерт в нашу честь.
Я долго не решался поцеловать ее – из-за воздушного пузыря. Но мои опасения оказались напрасны – встретившись стенками, «шлемы» не лопнули, а сомкнулись, как сливаются иногда их мыльные собратья. Мы слушали голоса планет, пульсаров и сверхновых, и целовались. Мы были первыми влюбленными на Луне.

Утром я проснулся в собственной постели, еще чувствуя карамельный вкус на губах.
- Джу! – пробормотал я, шаря рукой по простыне. И уже громче, - Джу! – суя ноги в пыльные тапочки. Но ее не было нигде. Забыв о невыключенном компьютере, я побежал в «Улыбку прошлого». Но оно перестало улыбаться мне. Вместо стеклянных витрин с блестящими лакомствами внутри стояли унылые столики под заляпанными скатертями, на которых пылились в вазочках искуственные гвоздики.
- Ну, что стоите? Заказывать будете? – сварливо бросила полинявшая официантка, махавшая шваброй в углу.
- А... Вы не знаете, где Джу? – пробомотал я, зачем-то заглядывая под столики. – Такая высокая девушка... Она тут работала.
- Какая еще Жду? – нахмурилась официантка, облокачиваясь о швабру. – Фамилие ее как?
Я выскочил из заведения и в отчаянии заметался по улице, зачерпывая тапками в лужах – ночью, видимо, прошел дождь. Неужели мне все приснилось?! Нет, не может этого быть! Я найду тебя! Обязательно найду, ведь мне без тебя так холодно...

Проведя месяцы в поисках счастья, я понял, почему у подарка Джу был соленый вкус. Каждый шаг на мем пути был смочен невыплаканными слезами. Тропа между книжными корешками пересохла и заросла реголитом. Я больше не пытался найти любимую. Я просто хотел убедиться, что не сошел с ума.
Августовским вечером у ложил тень спать и вышел на балкон. Луна низко склонилась над ним конопатым лицом – казалось, вот-вот, и дотронешься до впалой щеки. Я прислушался к себе. Внутри, разбуженные лунным притяжением, зашевелились бабочки. Если я выстрою лестницу и поднимусь по ней, то найду доказательство, которое ничто не сможет опровергнуть – наши следы в пыли. Вот только искать придется быстро – на последние деньги я купил кислородный баллончик, но надолго его не хватит, а чудесных карамелек с жвачкой внутри у меня нет...
Одному громоздить друг на друга книги оказалось почти непосильным трудом – Толстой не желал лежать на Лимонове, а Гаршин вообще свалился с балкона. Но я все-таки справился, и полез, надеясь на бабочек больше, чем на вестибулярный аппарат. Следы я нашел сразу. Две цепочки, уходящие к морю, одна – легкая и прямая, вторая – сбивчивая и петляющая. И вот к ним прибавилась третья – отчаянная. Я упал на колени, и сорвав маску, принялся целовать отпечатки ног Джу, чувствуя, как замерзает на губах дыхание. Зачем мне оно, если я просто могу остаться здесь?
И тут в серой трухе под моими пальцами что-то блеснуло – неужели на Луне есть рубины? Я подхватил замерзшими пальцами гладкий круглый шарик. Это была карамелька. Наверное, она выпала из кулька, и потому мы не съели ее в ту ночь... Перед глазами потемнело, в ушах снова зазвучали голоса звезд. Я крепко стиснул конфетку в кулаке, прижал к лицу маску и бросился к лестнице. Как ни измучило меня путешествие, я должен был найти достойное место для доказательства существования любви. Я бы не пережил, если бы, проснувшись по утру, не нашел моего сокровища.
Перебравшись через баррикаду, преграждавшую путь в кухню, я нашел в шкафу чистую тарелку. Тарелку водрузил на книжный завал у кровати, а в центре торжественно положил рубиновый шарик. В свете электрической лампы стали заметны выдавленные в карамели крошечные буквы. My Name is Memory. Имя мне – Память. Я уснул, глядя на таинственно светящуюся красным сферу, пока веки не сомкнулись, как занавес.
Когда утром я открыл глаза, перед ними оказалось то же самое место – похоже, я лежал всю ночь, не шевелясь. Только вот конфетки на тарелке не было. Вместо нее на пыльных обложках лежало... существо. Розвое, голое, пухлое. Осторожно сев на кровати, я протянул руку и тихонько пихнул существо в пухлую ляжку. Оно распахнуло огромные голубые глазищи, разинуло рот и сказало:
- УаааААА!
Я бросился искать телефон. Кричащая Память сучила ручками и ножками, а потом описала «Парфюмера». В страхе, как бы она не свалилась на пол, я переложил ее на центр кровати. Мобильник, наконец, нашелся в тапке, и я судорожно выбрал мамин номер в адресной книге.
- Роман? – устало спросили в трубке.
Перекрикивая детский плач, я заорал несвоим голосом:
- Поздравляю, ты стала бабушкой!
На том конце что-то тяжело бухнуло, запричитало, наконец, глухой от волнения мамин голос пробубнил:
- Господи, кто она?!
Я задумался, а потом уверенно гаркнул в неожиданной тишине – малютка увлеченно вцепилась в мой мизинец:
- Мемори.