Разбудили странные довольно знакомые звуки, но отнюдь не желаемые. Шелест тяжёлых штор, лёгкие шаги служанки Катали, шорохи балдахина над кроватью. Оливи сначала подумала, что ей сниться очередной кошмарный сон. Ей последний год иногда снилось, что она во дворце на балу, где танцует множество людей, которых она знает, но ужасно чужих. И приходит жуткое осознание того, что всё, что её окружает, ей не принадлежит, даже она сама принадлежит герцогу и его двору, но не самой себе. Но, самое страшное, она не знает и не знала никогда Аркадия, Элину, Картеля, весёлых школьников, игры в снежки, купания, лыж, ёлки, пахнущей на весь зал, шага в Новый год вместе со всей деревней, музыки, которую играла Акла… Всей деревни. Она пугалась, что всё, что ей дорого — это просто сон, но просыпалась и понимала, что всё хорошо, что Аркадий уже встал и пошёл за водой, что в библиотеке сидит Элина, что её ждут в школе непоседливые детишки…
Но сейчас она открыла глаза и, не удержавшись, громко вскрикнула. Она лежала в кровати в комнате во дворце, где она жила до того, как её выгнали. Она даже не могла назвать это помещение своим. Шикарная комната: огромная кровать с балдахином, диван, туалетный столик с большим зеркалом, огромный шкаф и арфа. На стене висела большая картина, на которой Оливи остановила взгляд. На ней было две девочки, стоящие спиной друг к другу, но повернувшиеся лицом к зрителю. Одна — жгучая брюнетка с тёмными глазами, которые были чуть прищурены, в тёмно-бордовом платье. Вторая — золотоволосая девочка с большими голубыми глазами, глядящими добрым взглядом, одетая в белое платье и в золотой диадеме. Обе девочки были красивы, но каждая своей красотой. Картина была контрастной, та половина, где стояла блондинка была белой, а ближе к брюнетке она переходила в чёрный.
Конечно, Оливи узнала себя и Люси. Парочку, славившуюся по всему дворцу своей ужасной несовместимостью, но всё-таки они умудрились стать лучшими подругами. Оливи закрыла глаза, сосредоточилась, попыталась смириться с мыслью, что юноша в очках с синими глазами ей только приснился, но сердце не давало ей этого сделать.
—Госпожа Оливи, вы будете вставать, или ещё немного поспите? — спросила Катали, невысокая приземистая девушка с чёрными кудрями, затянутыми на макушке в хвост, веснушчатая и весёлая.
—Нет, Катали, я больше не буду спать. Я уже не могу… — вдруг Оливи заметила, что девушка очень повзрослела. — Прости, милая, я как-то не замечала, что ты так повзрослела.
—Ну, госпожа, прошло уже три года, — хихикнула Катали.
—Так они всё-таки прошли? — спросила Оливи.
—Да, а чем вы так удивлены.
—Катали, ты старше меня, правда? Так что говори мне ты, хорошо?
—Да что это с вами, госпожа…
—Я три года уже никакая не госпожа. Я — Оливи, учительница деревенской школы и хозяйка двух комнат, — тихо сказала она, словно в трансе глядя на шторы. — Я сама всё решаю, я сама готовлю и сама всё могу обеспечить.
—У вас, наверное, нервное потрясение. Вы хоть рады, что вернулись во дворец?
—Я? Рада? Тому, что сбылся мой кошмарный сон? Что мне снова придётся смеяться глупым шуткам герцога? Что снова я буду видеть ложь, интриги и лесть? Снова меня будут пытаться использовать? Снова быть покорной и разрешать всяким совершенно безразличным мне людям, а ещё хуже — противным, танцевать со мной, только потому, что кому-то надо с ними поговорить и подлизать ему ботинки? — спросила Оливи.
—Вы сильно изменились! — испугалась Катали. — Раньше вы ко всему этому относились хорошо.
—Я всегда относилась к этому плохо, но раньше терпела, а теперь не могу. Теперь тут нет даже Люси. Так что здесь мне не место, — сказала Оливи. — Верните меня назад!
—Вы уж это скажете герцогу сами, — сказала Катили. — Кстати, он приказал, чтобы вы, как только проснётесь, пришли в трапезную. Я доложу ему о том, что вы уже поднялись.
—Хорошо. А где моё платье?
—Все ваши платья в шкафу.
—Я спрашиваю, где МОЁ платье, в котором я была и которое сама себе сшила.
—Но в нём неприлично…
—Я это помню. В кармане платья была очень дорогая для меня вещь, — улыбнулась Оливи и обнаружила своё платье на стуле. В кармашке лежала маленькая фигурка котёнка, которую ей подарил Аркадий, и должна была лежать ещё заколка, которой она закрепляла волосы. Тоже подарок, но от Люси. — Я кажется, потеряла свою заколку…
—У вас есть много в шкатулке, — сказала Катали и бросилась к туалетному столику, чтобы подать хозяйке всю шкатулку.
—Катали, перестань, прошу тебя, — попросила Оливи. — Я теперь всё делаю сама. Иди.
Катали удивлённо посмотрела на Оливи и вышла. А девушка, оставшись одна, сжала в руке котёнка, который казался ей поддержкой, и подумала: «Нет уж, сдаваться я не стану. Просто убегу при первой же возможности. А что с Аркадием? Сердце чувствует, что он жив, к тому же я уверена, что он попытается мне помочь. Как бы ему послать весточку? Интересно, а зачем я понадобилась герцогу? Мне это не нравиться, надо быть осторожней, а то он может узнать про Кристалл Атлантов, тогда конец и мне и Аркадию. Ладно, пора уже заняться делом».
Переодевшись и расчесав волосы, Оливи стала искать заколку. Все они явно были подарком герцога, а девушка не желала принимать от него ничего. Она нашла самую дешёвенькую — из дерева, потом нашла небольшую сумочку, в которую положила котёнка. С ним она не желала расставаться ни на минуту. Изобразив, что готова, девушка взглянула на портрет её и Люси, улыбнулась и занялась тем, что порвала простыню на широкие полосы и связала их. Она готовилась бежать.
Катали вернулась довольно скоро, поскольку Оливи не успела ещё связать все куски простыни, но зато перед приходом служанки спрятала их. Катали доложила, что можно идти. Оливи кивнула и направилась к двери, держась с достоинством, она притворилась, что не видит, что её сопровождают два вооружённых человека. Хотя ей это не нравилось, нормальным путём не сбежишь и сигнал, что она, пусть в золотой, но все-таки в клетке. Она не позволяла себя направлять и, тем более, вести. Она шла сама довольно спокойно внешне. Внутри же всё тряслось и бунтовало.
Она не стучала в трапезную, но и мягко укоризненным взглядом остановила пажа, который уже собирался открыть ей дверь. Оливи сделала это самостоятельно. Решила изобразить феминизм, хотя дома позволяла Аркадию открывать ей дверь и пропускать вперёд, но она нарочито подчёркивала разницу между тем, что дома в обществе друзей и во дворце герцога. Она спокойно вошла в комнату и села за стол так быстро, что никто ей не успел пододвинуть стул.
Герцог сидел во главе стола и с аппетитом рассматривал жирного жареного гуся. Заметив, что вошла Оливи, он поднял голову.
—Здравствуйте, — сказала Оливи без всякого поклона. Она держалась очень прямо, вежливо, но сразу выказала своё нежелание пресмыкаться.
—Здравствуй, Оливи, — сказал герцог, взглянув на девушку. — С нашего последнего разговора ты сильно повзрослела и изменилась.
—Считаю, что всё это к лучшему, — сказала Оливи. — Так что вы хотели от меня?
—С чего ты взяла, что я что-то от тебя хочу? — осведомился герцог.
—С того, что, меня похитили, усыпив Аркадия, привезли во дворец и посадили под стражу.
—Может, я просто хочу тебя снова сделать фрейлиной.
—Можно было бы просто поговорить со мной, — сказала Оливи.
—А ты бы согласилась?
—Естественно, нет, — упрямо тряхнула головой Оливи. — Моя жизнь последний год была счастливой, а возвращаться во дворец я не собиралась, не собираюсь и сейчас.
—Да? Но тебе придётся остаться здесь, — с улыбкой сказал герцог. — И ещё, чтобы остаться ещё и фрейлиной, а не пленницей и жить в своей комнате, а не в подвале, тебе придётся оказать мне одну услугу. Совсем небольшую. Она потребует от тебя немного усилий. Рано или поздно во дворец явится твой друг… Почему ты не ешь?
—Я не голодная, — сказала Оливи.
—Как хочешь, очень вкусно. Небось, отвыкла за три года от шикарной пищи.
—Отвыкла. Но не собираюсь привыкать. Еда — это всего лишь поддержание жизнедеятельности организма, но не более.
—Начинаешь философствовать? — усмехнулся герцог. — Философия вредна для девушек, особенно для красивых.
—Философия нужна мыслящему человеку, — возразила Оливи. — И не важно, девушка это или юноша, красивая или нет.
—Красивым девушкам вообще думать вредно. Но мы говорили о другом, — вернул к теме герцог. — Итак, скоро во дворец явится твой друг. Я помню, что он ужасно честный, поэтому предсказуемый. Он обязательно явиться и обязательно найдёт тебя, а ты должна привести его ко мне…
—Что?! — вскрикнула Оливи, вскакивая со стула. — Да вы… вы… вы за кого меня принимаете?
В глазах впервые появился гнев, руки крепко сжали сумочку, которой девушка очень хотела дать по голове герцогу, но её удерживал страх разбить фигурку котёнка.
—За сознательную девушку, которая достаточно умна, чтобы ценить моё расположение, положение при моём дворе и свою жизнь и свободу, — спокойно ответил герцог. — Успокойся, тебе не идёт гнев.
—А по-моему, вы принимаете меня за предателя, — сказала Оливи, пропустив мимо ушей последнюю фразу. — Неужели вы думаете, что я на это пойду? У меня достаточно развита совесть и хорошо работает мораль, чтобы не сделать этого. Зачем мне ваше расположение и положение при дворе, если вас я даже не уважаю, а дворец вообще начинаю ненавидеть? И зачем мне жизнь и свобода, если я предам друга?
—Но тебе дороже мнение этого мальчишки с Земли? — спросил герцог сквозь зубы. — Знаешь, что я с тобой могу сделать за твоё непослушание?
—Знаю. Но предавать я не буду.
—Предавать? Наивная девчонка, да зачем ты нужна этому глупцу? — спросил герцог, рассмеявшись
—Если он придёт во дворец, то зачем-то всё-таки нужна, правда? — спросила Оливи. — А теперь делайте со мной что хотите, но предателем я не буду.
—Прекрасно! — сказал герцог. — Мальчишка всё равно придёт за тобой и попадёт ко мне в руки. Потом я и тебя и его, скорей всего, казню. Бледнеешь? Но если согласишься, то я просто посажу его в тюрьму. Прости, на волю отпустить не могу, он слишком любопытный и упрямый. Так ты согласна?
—Нет! — твёрдо ответила Оливи. — Он может и не попасться, тогда всё будет хорошо.
—Попадётся, Оливи, обязательно. Уж поверь мне.
—Вам? Верить? Маловероятно, — твёрдо сказала Оливи. — Ну что, меня сейчас под стражу, или будете ждать, когда я соглашусь? Предупреждаю, это может занять вечность.
—Ты останешься по-прежнему под стражей в своей комнате. Не надейся бежать, Оливи. И не надейся на помощь твоего друга. Но не беспокойся, на его казнь тебя сводят, я с удовольствием буду смотреть и на тебя, и на него. Люблю, когда моим врагам больно, — усмехнулся герцог, с удовольствием наблюдая, как бледнеет загорелое лицо Оливи. — А через неделю у тебя состоится свадьба.
—Ни за что!
—А тебя и спрашивать не будут. Просто либо ты сама пойдёшь, либо под действием великолепного зелья полного подчинения, — сказал герцог. — Даже улыбаться будешь, если прикажут.
Герцог хлопнул в ладоши, и вошли два воина. По его жесту они подошли к Оливи и хотели её увести, но она выдернула руки и, твёрдо взглянув на них, пошла вперёд.
—А если попытаешься бежать, пожалеешь, — напомнил девушке герцог.
Как только Оливи и два воина вышли, он вздохнул и вытер лоб.
—До чего же стала упрямая и непокорная девчонка, надо же, а раньше она мне нравилась. Теперь же с этой куколкой не поиграешь.

Как только Оливи оказалась в своей комнате, она легла на кровать и заплакала. Положение казалось безвыходным: она в плену, Аркадий точно попытается спасти её и попадётся в лапы герцогу. Тогда всё кончено. Аркадия казнят, а её замуж за того, кого она не любит.
Проплакавшись, она вновь достала простынь и, поливая её слезами, вновь взялась за дело. Она знала, что либо она сбежит, либо погибнет.
Заслышав шаги Катали, Оливи снова спрятала простыню и вытерла слёзы. Служанка вошла в комнату с подносом.
—Вы, наверное, хотите есть, — сказала она.
—Спасибо, я сейчас ничего не хочу, — сказала Оливи, отворачиваясь к стене, чтобы спрятать свои слёзы.
—Да вы плачете? Не надо! Вы должны держаться, а то глаза станут красными.
—Мне всё равно, — тихо ответила Оливи. — Всё равно. Зачем мне какая-то красота, если меня всё равно хотят выдать замуж не по любви и вообще против моей воли.
Катали промолчала. Она не утешала свою хозяйку, Но и не стала переубеждать.
—А почему же вы не можете замуж?
—Потому что я добровольно отдам руку и сердце только одному человеку во всём мире, — твёрдо сказала Оливи, а потом тихо добавила: — Если он, конечно, осмелиться попросить…
Катали пожала плечами и ещё рас спросила, не хочет ли Оливи есть, но когда та снова отказалась, то пригрозила съесть всё самостоятельно. Как ни странно девушка не возражала. Выполнив свою угрозу, Катали занялась уборкой.
Оливи же надоело просто так сидеть, а подготовиться к побегу при Катали она не могла. Не совсем доверяла, да и подводить девушку не хотелось. Она занялась вышиванием, чем чуть не довела до инфаркта бедную служанку:
—Что это с вами? Вы не заболели случайно? — добивалась она.
—Нет, конечно, ты привыкни, что я изменилась и всё. И, наконец, перестань ко мне обращаться на вы.
Катали ещё раз убедилась, что девушка окончательно свихнулась. Но просто тоже стала вышивать небольшую салфетку. Так они провели почти весь день до вечера, а вечером Катали хотела было поспать на диване, но Оливи сумела её уговорить идти в свою комнатку.
Как только Оливи закрыла за девушкой дверь, она бросилась к кровати и снова взялась за верёвку. Закончила она только к полуночи, тогда она спустила получившуюся верёвку из окна и стала спускаться, стараясь не упасть. Лезть было очень неудобно и страшно. На улице было темно, и спускалась она на ощупь, вставляя ножки в щели между огромными камнями. Внизу было совершенно темно, поэтому страшно было подумать, что находится там, как далеко падать и что от неё останется.
К тому же начали мёрзнуть руки, нога соскользнула, но Оливи удержалась, только разодрала коленку и вся сжалась от страха.
Как же она была рада, когда встала на твёрдую землю. Она завязала отвязанным кусочком простыни пораненную коленку и направилась к выходу из двора замка. Главное, не попасться на глаза страже, тогда всё пройдёт хорошо. Шаги были осторожны, а поверх платья она накинула плащик, чтобы не привлекать внимания. Избегая освещённых факелами площадок, она подошла к воротам. Всё было закрыто на ночь. Оставалось только ждать, когда ворота откроют. Это может случиться утром, а может никогда, если её побег заметят.
Ждать. Ждать. Ждать — это самое трудное занятие. Лучше всё сделать сразу, не оставляя свободного времени, тогда всё легче. Мысли направлены на дело, а ждать, думая только об одном, ужасно трудно. Оливи не с кем было даже поговорить. Вскоре она задремала, пристроившись к холодной каменной стене. Было неуютно. Разбудил её громкий тревожный звук, от которого она чуть не вскрикнула.
Это была тревога. Похоже, её побег заметили.
Девушка метнулась к воротам, потом, поняв, что от этого толку не будет, к стене, ища укромный уголок. Она заметалась, не зная, куда денется и, в конце концов, забилась в узкую щель между сторожкой и стеной замка. Там было темно, сыро и плохо пахло, но Оливи готова была терпеть и это, только бы сбежать из замка.
Всё шумело, все шевелились, обыскивали замок и двор, мимо сторожки раз двадцать проходили солдаты, но ничего не заметили. Воины прочёсывали весь двор, каждый сантиметр, но в узкую щель они так и не заглянули, а там сидела, сжавшись в комок, Оливи.
Стало холодно, утренний туман поднялся с реки и пополз по равнине, не забыв заглянуть в замок. Он, в отличие от солдат, не забыл залезть в закуток к уже заснувшей девушке.
Оливи опять проснулась от холода. Побег не удался, но всё же сдаваться она не хотела. Готовая просидеть здесь хоть неделю, но только не угодить снова в руки герцога, Оливи грела дыханием свои руки. Шум и гам не унимался, всё бурлило, как в пчелином улье.
К полудню всё стихло, Оливи очень удивилась. Но вдруг по двору пронёсся голос герцога, усиленный рупором, который использовали глашатые.
—Оливи! Ты слышишь меня? — пауза. — Можешь молчать, я знаю, что ты слышишь. Выйти ты не могла. Я знаю, что ты во дворе. Ты в ловушке, твой побег не удался. Выходи! Я тебе ничего не сделаю.
Герцог долго ждал ответа, но Оливи не шелохнулась. «Ага! Сейчас! Ничего он не сделает», — думала она, сжимая в руках крошечную статуэтку котёнка. Как же она хотела видеть её создателя, чтобы он был рядом, помог ей. Хотя чем он мог помочь сейчас? Только поддержкой, хотя он, наверняка, нашёл бы выход. Ведь он такой умный.
—Не хочешь выходить? — переспросил герцог. — Хочешь умереть в своём углу? Ах да, ты уже не ценишь свою жизнь, но жизнь своего друга ты ведь ценишь?
Оливи вздрогнула, сердце у неё забилось сильно и испуганно, руки начали дрожать. Плача, она пыталась заткнуть свой страх куда подальше, но не получалось.
—Так ценишь? Тогда выходи и побыстрей. Мальчишка сейчас в тюрьме и по моему приказу палач отрубит ему голову. Считаю до десяти.
Оливи не знала, что ей делать. Если она сдастся, то неизвестно, что будет с ней и с Аркадием. Но если она не выйдет, то Аркадий точно погибнет.
—Раз, — начал считать герцог. — Два, три…
Оливи заплакала чувствуя своё бессилие. Она заставила себя успокоиться и прекратить истерику. Вытерев слёзы, девушка выбралась из своего укрытия и громко сказала:
—Я здесь! Только не трогайте Аркадия.
Посреди двора стоял герцог с рупором в руках. Увидев девушку, он рассмеялся и жестом приказал привести её. Она не могла идти сама, потому что ноги затекли, ослабли, Оливи готова была упасть в любое мгновение.
—Я знал, что ты выйдешь, — сказал герцог, когда Оливи привели к нему.
—Где Аркадий?
—А я почём знаю, — улыбнулся герцог.
—Что? — слабым голосом спросила Оливи.
—Да, ты правильно угадала, я тебя обманул. Твоего друга здесь нет, но вскоре будет, и тогда ты жестоко заплатишь за свой побег, — сказал герцог. — Как же просто управлять влюблённой девушкой, почти так же, как честным человеком. Самое приятное, что и ты, и мальчишка честные. Мне это приятно.
Оливи окончательно ослабела, голова закружилась, и девушка едва удержалась на ногах.
—Какой же вы гад, — прошептала она. — Я ни разу не видела таких гадов…
—Ах, я гад? — переспросил герцог. — Девочка моя, я не стану тебя разубеждать. Но запомни, мир жесток и надо выживать, пробиваться и быть очень наглым, врать, обманывать и уничтожать своих врагов, чтобы добиться величия.
—Вы добились многого, но ещё не жили, — сказала Оливи.
—Это почему это?
—Потому что вы не умеете любить и дружить. Хватит, оставьте меня в покое. Убейте, бросьте в тюрьму, но оставьте меня…
—А вот этого я не сделаю, — сказал герцог. — Ты всё время будешь со мной. Я тебя не буду связывать, приковывать к стене и ничего подобного, а просто не спущу с тебя глаз. Ты сама этого добилась. Я говорил тебе, что ты пожалеешь, что бежала. У тебя будет только двадцать минут на то, чтобы помыться.