Два дня подряд Ингольв, Офейг, Греттир и Ульв беседовали, рассуждали, теоретизировали, подсчитывали шансы. Выходило не очень. Единственное, до чего договорились товарищи по несчастью – среди приближенных конунга есть предатель, причем он был там до появления Греттира с компанией и Ульва. Как-то иначе объяснить лжесведения по поводу «болотных дел» было трудно. Именно поэтому совещались за закрытыми дверьми в прохладном винном погребе, единственном месте Красной Башни, где была великолепная звукоизоляция.
Дело решил случай. Однажды дозорные заметили с городских стен быстро приближающегося всадника. Он ехал, удерживая белое знамя, древко которого упиралось в его стремя. Вообще-то белый флаг – это давний и почти всем известный символ мирных намерений, но едва со стен различили на одежде у конника синюю волчью голову в профиль, которую Дети Фенрира использовали в качестве символа, его участь была решена. Арбалетный болт с десяти метров пробивает дубовые балки, не говоря уже о человеческом черепе. Приказ конунга!
Добро убитого стражники поделили между собой, после скинули голый труп со стены в ров. Не он первый, не он последний. Сумку с документами (только маги могут себе позволить делать на недешевом пергаменте черновые записи) сразу же передали Ингольву.
В означенной сумке было обнаружено пространное приглашение на бранное поле. У кого-то сдали нервы. Тяжело долго держать меч на весу, особенно с непривычки.
-Ну, я пошел, пора. – Сказал Ингольв.
-Ты куда? – Спросил Греттир.
-Как куда? Народ воодушевлять! Кстати, можешь со мной пойти.
-И пойду!

Конунг вместе с братом стоял на центральной площади города, на дощатом помосте, где так же был установлен немаленький колокол. Он использовался в тех случаях, когда конунг (или любой другой человек) хотел серьёзно поговорить со своим народом о серьёзном деле. Так же звон этого колокола созывал горожан на экзекуцию, как правило, это бывало наказание какого-нибудь вора. Законодательство этого фёльга вообще очень интересно смотрело на проблему воровства.
Если вора поймают в первый раз, то заставят возвратить всё украденное и крепко высекут на площади. Если его же поймают во второй раз, то снова заставят всё вернуть, высекут до полусмерти, а когда раны на спине подживут – отрубят по локоть правую руку. Вора, пойманного в третий раз, вновь обяжут всё вернуть, а потом забьют кнутом насмерть. Списки воров «первой и второй гильдии» хранятся непосредственно у конунга. Если произойдёт кража, виновник которой не будет найден, то попавшимся единожды ворам отрубят правую руку. Попавшихся дважды – убьют. Выходило очень действенно. Стражникам вообще не надо было ничего искать и узнавать – попавшиеся когда-то воры сами проводили расследование и выдавали правосудию виновного. Сейчас в городе жили всего лишь трое воров «второй гильдии».
Ингольв говорил хорошо. Очень хорошо. Но особого воодушевления и криков вроде «Порвём супостата недоброго на клочки за Родину милую!» в толпе не наблюдалось. Греттир недоумевал: «Чего им ещё надо-то? Картинку что ли нарисовать?». Загадку разрешил какой-то долговязый конопатый парень:
-Мы, эт-та, не против же сектантов тех бить, да вот только противники ли он нам? Я ихние разговоры слыхивал, они вроде б как обратно хотят, жисть лучшей сделать, всё такое...
Народ одобрительно зашумел – такие разговоры слышали многие. Ингольв прошептал одними губами: «И сюда та же холера добралась». Слово перехватил Греттир:
-Люди, послушайте теперь и меня немножко. Я постараюсь не говорить множество высоких слов и сказать как можно короче.
Разница между нами и ими – это разница между свободным человеком и рабом. Раб ничего не может решать сам, он полагается на доброго хозяина. Рабу нет нужды ломать голову над решением житейских проблем. Хозяин лучше знает. Рабу спокойно живётся. Никто не посмеет убить раба – за него придётся платить его хозяину.
Свободный человек сам решает, как жить и что делать, он сам держит ответ за свои поступки и решения. Свободный человек держит однажды данную клятву. Вы все давали присягу, когда Ингольв стал конунгом вашего фёльга. И теперь вы все можете сделать выбор. И для кого-то это может быть последнее самостоятельное решение в жизни. Я сказал.
Народ притих. Все переваривали услышанное. Молчание нарушил всё тот же парень:
-А ты? Что выбрал ты? Ты-то клятвой не связан.
-Да, я никогда и никому не давал присягу. Но ваш конунг брат мне. А это значит, что я верю ему как себе. Это значит, что я костьми лягу ради его дела. Это значит, что в той битве я буду рядом с ним в первых рядах.

Люди еще долго не расходились, когда Греттир и Ингольв покинули помост. На их место встал военный советник конунга, он огласил место и время сбора всех, кто желает стать ополченцем.
-Спасибо, мне было очень приятно слышать твои слова.
-Не за что, брат. Я просто сделал то, что всегда говорил нам делать Асмунд – сказал правду.

***

-Что ж ты, Локи, несдержанно так? А? – Один улыбался, он знал, почему дух огня так поступил.
-Огонь не может быть сдержанным. – Спокойно отвечал Локи. – И время покажет, плохо это или хорошо.

***

Сектанты сожгли три деревни. Это было не совсем в их стиле. До этого они не вредили жителям. Это было сделано специально, чтобы конунг долго не тянул с битвой. Хотя он и не собирался.
Три тысячи профессиональных воинов и в два раза больше ополченцев вышли из Вегарда ранним утром седьмого ноября сотого года от Нашествия. Обычно в это время должен был выпадать первый снег, но пока его не было. Армия отправилась к ближайшему сожженному селению, посёлку углежогов. Когда появились первые отряды, тела убитых ещё не успели остыть. Оставшиеся в живых только что стащили мертвецов к маленькому кладбищу, которое теперь грозило стать больше посёлка.
Какое-то странное чувство толкнуло Греттира посмотреть на убитых. Он не знал зачем. Говорят, если видел один труп, значит, видел все. Во всяком случае, если не знал этот труп при жизни... Там были разные люди, кто первый попался под руку. Греттир спокойно прошел мимо троих похожих мужчин – отец и сыновья, наверное. Он вздрогнул, приблизившись к девушке, разрубленной от ключицы до низа живота, и поспешил прочь. В конце ряда лежал парень лет пятнадцати, он прижимал к груди какой-то непонятный предмет. С большим трудом Скальд разжал хватку мёртвых рук. Это была книга. Греттир попробовал её полистать, но не смог – страницы склеились от засохшей крови, не стоило труда, чтобы догадаться чьей. Не слиплись только несколько последних страниц, но и они были теперь густого бурого цвета перекрывающего ряды рун. Скальд покачал головой и положил бурую книгу обратно. Позже он рассказал об этом Ингольву.
-Да, я тоже видел того паренька, я знал его. Он у меня писарем был. Я его отпустил к сводной сестре на свадьбу. Эх... А ведь он, между прочим, из Морахи родом. Прадед его вместе с семьёй был у нас заложником, гарантией ненападения. Теперь уже сто лет прошло со времён войны, через пару месяцев я бы отпустил его домой. Правда, не думаю, чтобы он очень рвался. Он даже, представляешь, книгу написал, точнее дописывал. Таскал её с собой везде, чуть ли даже не в нужник.
-Как его звали?
Ингольв произнёс какое-то затейливое слово морахского наречия.
-Что это значит по-нашему?
-Мужественный.
Разговор сам собой угас, даже те люди, что стояли возле братьев почему-то разом замолчали.

-Вот тут находимся мы, здесь стоит лагерь сектантов. – Ингольв соорудил импровизированную карту из гороха и краюх хлеба прямо на столе. – Сегодня мы дойдём до этого холма, там переночуем, а утром выйдем к этому полю. Судя по их прежнему направлению, они выйдут аккурат на нас.
-А каков, собственно, план самого сражения? – Спросил Греттир.
-Ввяжемся в бой, а дальше посмотрим.
Ульв и Атли – так звали того самого военного советника конунга – хмыкнули в кулаки.
-Если вопросов больше нет, сворачиваемся. Нам сегодня ещё две версты пройти.

Осеннее солнце как обычно неохотно скидывало одеяло и вылезало на небо. Армия заканчивала завтрак. Ночь воины и ополченцы провели в безымянной деревне, разбив лагерь прямо на улицах. Деревенские, встающие почти одновременно с солнцем, желали солдатам удачи и даже выделили своего знахаря для помощи раненым.
-Госпожа Алайя, можно Вас? – К жене друга Ульв всегда обращался на «Вы». Он стоял сейчас возле какого-то сарая.
-Можно, если муж не против. – Дриада подошла к магу.
-Вот как раз он-то и попросил меня... Давайте зайдём внутрь, чтобы нас не услышали чужие уши.
-Хорошо. Выкладывайте.
Как только Алайя вошла в сарай, маг захлопнул дверь и задвинул засов.
-Греттир просил меня передать, что он не может подвергать Вас опасности. Он попросил меня также изолировать Вас. Я буду наблюдать за битвой со стороны и... и если дело будет худо, успею исчезнуть отсюда вместе с Вами. Простите, если сможете. – Всё это он проорал в тонкую щель. Если дриада и говорила что-то в ответ, он не расслышал. Дополнительно укрепив дверь магией, Ульв попросил прощения ещё раз и ушел.

-Ну как?
-Нормально. Хотя я не представляю, сможешь ли ты вымолить у неё прощение, когда вернёшься.
-Ты хотел сказать «если»?
-Ты что, совсем обезумел!? Какие ещё к троллям «если»! Только вздумай умереть, я тебя на том свете придушу за то, что ты оставил вдовой такую женщину!

***

-Армии строятся. Больше вмешиваться мы права не имеем. Дальше всё решат они... – Один, как часто с ним бывает, хранил весёлое спокойствие.
-Поглядим, чего они стоят. – Непостоянный Локи сложил руки на груди.
Асгард покинули несколько тысяч валькирий.

***

Ингольв, как и обещал, стоял в первом ряду в простой амуниции, ничто не выдавало в нём конунга кроме золотой латной перчатки. По левую руку от него – Офейг, по правую – Греттир. Рядом с последним ждал начала битвы Лейф. Он сам молчаливо выразил желание участвовать. Специально для него мастера конунга даже сделали броню из лёгких, но очень прочных стальных пластин. Волк таких размеров, да ещё и в броне – вдохновляющее зрелище для тех на чьей он стороне, но наоборот для противника. Необычно смотрелся и Офейг, он вооружился чем-то вроде чекана, но с древком в два аршина с четвертью. Именно такого роста был коренастый полугном. Вдобавок, венчал конструкцию наконечник копья. Вышел этакий гибрид рогатины и боевого молота. Греттир взял всё то же самое, что и на болота, но щит у него сейчас был круглый.
Ульву хорошо было видно со своего холма, как в напряженной тишине добрых пять минут стояли друг против друга две армии. Справа развевалось желтое знамя с огненным колесом – солнцем, слева был виден белый стяг с синим волчьим профилем. Этот же символ носили на своей одежде все сектанты.
Наконец, Дети Фенрира двинулись в атаку, вытягиваясь клином. Одно из древнейших атакующих построений. Одновременно со стороны берлазцев послышались ритмичные звуки многих барабанов.
Греттир ощутил в этот момент что-то странное внутри себя. Его сердце, которое учащенно билось, чуя бой, вдруг споткнулось и остановилось. Скальд хватанул ртом воздух, как рыба. Пауза длилась столько, сколько нужно, чтобы спокойное сердце стукнуло трижды. Но потом сердце Греттира выправилось, снова заработало, но... Оно шло в ритме самого большого барабана. Дыхание приспособилось под ритм другого. Оглянувшись, Скальд заметил, что тоже самое произошло со всеми остальными. Барабанщики задавали всей армии один ритм пульса и дыхания. Это было похоже на магию.
А между тем клин сектантов приближался, приближался... Вот-вот фенрирцы ворвутся в строй... Вдруг Ингольв поднял руку, заиграл рожок, и армия разошлась от центра в стороны. Проделано это было так быстро, что многие из сектантов даже не успели понять, почему разящая сталь появилась слева и справа, а не спереди. Замешательство было недолгим. Одни давили щитами других, сейчас ещё шла борьба общих масс. Легко вооруженные и почти не имеющие доспехов ополченцы падали, как срубленные сосны. Вот только на освободившееся место тут же подоспевали свежие силы.
Когда армии ещё не успели столкнуться, Офейг прыгнул в толпу врагов ногами вперёд, используя свой модифицированный чекан в качестве опорного шеста. Как ни странно, это не только выглядело красиво, но и нанесло неприятелю неплохой ущерб. Сразу несколько воинов не удержали равновесия. Не теряя времени, полугном окончательно успокоил их свои чудным оружием по голове. Какую-то часть опрокинутых противников лихо загрыз Лейф. Броня фенрирцев не прикрывала шею. Греттир, на пару с конунгом и ещё несколькими дюжими воинами теснили сектантов щитами, выискивая мечом бреши в обороне.
Видя, что взять врага нахрапом не вышло, фенрирцы ловко отступили. В задних рядах замелькали луки и самострелы. Берлазцам не понадобилась команда, все как один подняли щиты. Во втором ряду даже шли специальные воины – щитоносцы. Они прикрывали своими огромными тяжелыми щитами всех, у кого по какой-то причине не было защитного диска. Оружием таких воинов были тяжёлые двуручники, но доставали они их, бросая неудобные щиты, ближе к середине сражения. Осыпая врага стрелами, фенрирцы выпустили вперёд пару магов. Адепты успели запустить парой огненных шаров, прежде чем Атли и один из уже знакомых Греттиру Братцев-Лисов отстранили их от боя метательными ножами. Правда, для этого им пришлось опасно открыться. Братец-Лис уже падал, зажимая глазницу, болт самострела прошел его мозг насквозь.
Удерживая щиты, берлазцы медленно, но настойчиво продвигались вперёд. Иногда кто-то из них падал, крича от боли, но армия не могла себе позволить роскошь передышки. Шли, шли... Наконец, сектанты перестали стрелять и вновь пошли в рукопашную. Ингольв поднял руку в заметной золотой перчатке, вновь заиграли рожки. Четыре тысячи ополченцев, которые стояли в тылу и ждали сигнала, сорвались с места и бросились на противника слева, так чтобы неудобно было закрыться от них щитом. Слева, естественно, от ополчения. Больше не было никого, кто не участвовал бы в сражении. Санитары едва успевали оттаскивать раненых к лекарям.