Мы переодели сестру кузнеца, которого, как выяснилось, звали Пирт, в мое платье, а я надела ее наряд. Затем я дала подробные наставления Луте, снабдила ее деньгами и отправила к мысу Дерт, передать весточку моим братьям, что мне нужна их помощь. Пирт тем временем перетащил сундуки с моим приданым далеко в лес и спрятал в надежном месте. После чего мы отправились в деревню, где он предложил мне пожить какое-то время в его доме.

Дом у кузнеца был достаточно просторный, уютный и очень опрятный. Пирт показал мне комнату сестры и сказал, что она и все вещи теперь полностью в моем распоряжении. После этого он прошел в горницу, где стоял большой обеденный стол, и, разведя огонь в очаге, вопросительно взглянул на меня:
- Ты готовить-то что-то умеешь? Может, поможешь мне?
- Помогу тебе? Ты считаешь, я стану готовить в твоем доме? - презрительно скривила я губы, недоумевая, как ему в голову могла прийти такая оскорбляющая мое достоинство мысль.
- Извини, - кузнец поспешно отвел глаза, - не подумавши, брякнул.
- Так и поняла, - раздраженно хмыкнула я в ответ.
- Просто готовить я не мастак… У меня все больше сеструха этим занималась… Ладно, счас постараюсь сделать что-нибудь.
Сев на лавку и облокотившись о стол, я стала с интересом наблюдать за его возней у очага.
- Как звать-то мне тебя теперь? - через какое-то время не оборачиваясь, спросил он. - Герцогиней-то величать не с руки как-то, к тому же не ровен час, услышит кто…
- Хел зови, - я подумала, что этот деревенский верзила, скорее язык свернет, чем выговорит мое полное имя.

Наконец он водрузил на стол котелок с варевом и, достав миски и разложив в них то, что у него получилось, явно стесняясь, придвинул одну из них ко мне:
- Вот, Хел, пробуй. Что другое готовить просто не умею.
Я зачерпнула ложку и, подув, поднесла к губам. На вид варево было мало-аппетитным, но вкус оказался приемлемым. Я, сдержанно кивнув, проговорила: «Съедобно», - и приступила к трапезе.
- Я рад, что ты так считаешь, - пробормотал кузнец, сел напротив меня и, пододвинув к себе свою порцию, замельтешил ложкой.
Поев, он поднялся и, наложив своего варева в еще одну миску, повернулся ко мне:
- Мать пойду покормлю. Ты не против?
- А что за стол не позвал ее? - моему удивлению не было границ.
- Болеет она шибко, совсем не встает, даже ест с трудом. Я все деньги на лекарей извел, да понапрасну все… Так что не судьба ей видать к столу подняться еще, - лицо кузнеца исказилось, он резко махнул рукой и отвернулся, стремясь не показать сверкнувшие в глазах слезы. Подхватив миску, он шагнул из горницы. Я, не говоря ни слова, поднялась и пошла следом за ним.
Пирт прошел в соседнюю комнату. Там на постели, безвольно откинув голову на подушки, лежала миловидная женщина с чуть тронутыми сединой темно-медными волосами. Пирт, поставив миску на столик рядом с кроватью, подошел к ней. Потом чуть приподнял женщину одной рукой и, сложив подушки горкой за ее спиной, усадил на кровати. Его мать была достаточно крупного и крепкого телосложения, но безвольно повисшие руки и запрокидывающаяся голова, указывали на то, что некогда мускулистое тело полностью отказалось служить ей. Поддерживая ее голову, кузнец, стал осторожно ложку за ложкой вливать ей в рот еду. На лице женщины не дрогнул ни один мускул, зато в глазах, которыми она неотрывно смотрела на сына, светилась такая любовь, благодарность и в то же время стыд за собственную беспомощность, что все было понятно без слов.
Застыв в проеме двери, я неотрывно наблюдала за ними и испрашивала у богов позволения вмешаться в их судьбу, незаметно перебирая в руке браслет с рунами. Когда кузнец закончил кормить мать, я уже знала ответы на все мои вопросы. Мои боги ответили мне.

- Вот, - Пирт вышел из комнаты и, смущенно посмотрев на меня, качнул головой в сторону двери, - в один день слегла и как неживая стала… Но при этом голову на отсечение дать могу, и понимает все, и чувствует все, только сказать не может.
- Так и есть, - я согласно кивнула.
- Думал, если денег еще поднабрать, то в святую землю к источнику свозить ее. Говорят, там божья благодать сходит такая, что даже слепые прозревают и расслабленные все встают… Только из-за того и согласился… Ведь на такую поездку даже если и дом и кузню продать - все равно не хватило бы, а тех денег что герцог дал, с лихвой должно было хватить…
- Не надо тебе никуда ее везти. Если хочешь, я помочь могу.
- Ты? - кузнец остолбенело уставился на меня.
- Да, мои боги даровали мне возможность исцелять.
- Твои боги? - возмущенно переспросил он. - Считаешь, я могу от истинной веры отойти и лукавых богов помощь принять? С ума что ль сошла?
- Значит, ты считаешь, что твоя вера истинна и твой бог не лукав… Что ж замечательное утверждение, особенно в свете того, что ты помыслить мог на убийство пойти, чтоб исцеление от него получить… Да и герцог твой, заранее убийство мое замысливший, не постеснялся перед его лицом обет мне дать. Поистине замечательная вера, - саркастически хмыкнула я, - и бог твой явно не лукав, если, видя все это, спускает вам то.
- Ты же не нашей веры, - задумчиво проговорил явно озадаченный моими словами кузнец.
- И что? Твоему герцогу это не помешало меня своей женой перед лицом вашего бога назвать и обет верности дать. И ты это знал, - я усмехнулась, после чего продолжила: - Кстати, что это ты о вере разговор завел? Я, между прочим, тебе не от твоего бога отречься предлагаю, а помощь принять. Ты что, если тонуть будешь у того, кто руку тебе протянет, его вероисповедание узнавать примешься, перед тем как за руку схватиться?
- Нет, конечно, если тонуть начну, спрашивать о вере не стану и руку схвачу, кому б ни принадлежала… тут ты права… во всем права… - растерянно пробормотал Пирт, а потом, помолчав немного, с надеждой посмотрел на меня и тихо одними губами прошептал: - Что ж, сможешь помочь, с благодарностью помощь приму… Жизни для тебя не пожалею, Хел, если на ноги ее поставишь, клянусь.
- Ладно, о расплате потом поговорим, - рассмеялась я. - Сейчас свечи неси, нож острый, жаровню и комок глины, если есть.
- Есть, все есть и глина, и свечи, и жаровня, и нож. Сейчас принесу.
Он быстро ушел.

- Родник где-то поблизости есть? - спросила его я, как только он принес требуемое и положил на столе в комнате матери.
- Да, у околицы.
- Принеси кружку воды оттуда. Только по дороге ни с кем не разговаривай и вообще людей обходи. Да и мне, как придешь, воду молча подай.
- Ясно, - Пирт понятливо кивнул и вышел.
Его мать с явным испугом в глазах неотрывно следила за моими приготовлениями. Ее мучили страх и любопытство.
Я тем временем зажгла свечи, срезала ножом локон ее волос и распалила угли в жаровне. Потом вылепила из глины четыре заготовки для нанесения рун и отпечатала на них руны с моего браслета. Получившиеся руны здоровья и болезни я обмотала срезанными волосами, после чего положила подсушиваться над жаровней.
Когда вернувшийся кузнец молча подал мне кружку родниковой воды, я поставила ее меж двух свечей и стала читать заклинания.
Свечи вспыхнули ярче и громко затрещали, свидетельствуя о том, что мои моленья дошли до тех, кому предназначались. Я взяла нож и, переложив на стол руны, которыми обозначила болезнь, одним ударом рассекла их, выкрикнув заклятье, снимающее предопределение судьбы. Руны здоровья я бросила в кружку с водой.
Закончив обряд, я напоила мать кузнеца полученным эликсиром, и она тут же крепко уснула.
Пирт, не проронивший все это время ни звука и не сводивший с меня глаз, шагнул ближе. Во взгляде его читался немой вопрос.
- Все хорошо, - я улыбнулась ему, - завтра проснется здоровой.
- Ты уверена?
- Да, - подтвердила я и, приказав: - Приберись здесь, - ушла в комнату, отведенную мне кузнецом.

Опустившись на кровать, некогда принадлежавшую сестре кузнеца, я откинулась на подушки и прикрыла глаза. День выдался насыщенным. Я успела стать женой и герцогиней, чуть не распрощалась с жизнью, а теперь вынуждена примириться с ролью приживалки деревенского кузнеца. Ну ничего, это ненадолго. Я верю, все будет хорошо. Братья не оставят меня в беде. Лута ловкая девочка и непременно сумеет передать им весточку. И тогда они обязательно вернутся и помогут мне. Убаюканная подобными мыслями я заснула.

Разбудило меня яркое солнце, льющееся в незанавешенное окошко. Я поднялась с кровати, подошла к столику со стоящим на нем кувшином и тазиком, умылась. Потом причесалась перед небольшим зеркальцем, висевшим на стене, и вышла из комнаты.
В горнице за столом сидел кузнец, а у очага суетилась его мать.
- Доброе утро, Хел, - кузнец сразу поднялся мне навстречу, потом обернулся к матери: - Вот, мать, твоя спасительница.
Та моментально повернулась ко мне:
- Ой, голубушка моя, даже не знаю, как тебя благодарить…
- Пожить позвольте, вот и благодарность будет, - улыбнулась я.
- Да, конечно, голубка, живи, сколько пожелаешь. Все, что наше, считай теперь - твое… - зеленоватые глаза женщины заискрились мягким ласковым светом, - ты теперь почитай мне что дочка… Пирт сказал в лесу тебя повстречал, когда Шейлу искал… Сказал, ты от кочевников сбежала, которые всю твою родню перебили… говорит, видела ты, как Шейла в трясине утопла, помочь старалась, да не смогла… - она смахнула с глаз набежавшую слезу, после чего заискивающе посмотрела на меня, - Так вот и будь мне заместо дочки. А потом, глядишь и хозяйкой в доме согласишься стать, сынок-то у меня неплохой, и чувствую, сердце ты его полностью в полон взяла. Только моргни, враз за кольцами побежит.
- Мать, ну что ты такое говоришь? - кузнец сконфуженно покраснел, словно вареный рак.
- Что говорю? - она обернулась к нему, - Правду говорю. Я чай не слепая, видела, как ты все утро глаз с ее двери не сводил. Так вот, я не против совсем, коль она согласие тебе даст.
- Да какая из меня дочка или хозяйка в доме? - я усмехнулась. - Ведь у меня даже вера и то не ваша. Так что коли, пожить позволите - хорошо, а не позволите, то не в обиде останусь.
- Ты ж меня, когда лечила, на веру мою внимания не обращала. Так негоже и мне то в расчет брать… Так что живи сколько хочешь, голубка. Только про веру свою не особо рассказывай кому. Церковники у нас уж больно лютуют, по единому навету на костер отправить могут, а уж за веру чужую и подавно… так что лучше о ней помалкивай. Кстати, сынок, - она обернулась к кузнецу, - может, в деревне, чтоб слухов меньше было, сказать, что она племянница моя из Торнадуола? Мол погостить приехала.
- Дело говоришь, мать. Так всем и скажем, - согласно кивнул кузнец.
- Вот и славно, - его мать заулыбалась и снова повернулась ко мне: - Садись к столу, голубушка моя, завтраком тебя покормлю.

________

По странной иронии судьбы похороны Халльдис, дочери конунга, состоялись в погожий солнечный день. В ослепительно-синем небе носились ласточки и стрижи, солнце грело спину через траурный черный фрак. Домочадцы и гости хмурились, смахивали слезы, когда богатый гроб из темного дерева опустили в яму на маленьком семейном кладбище Оултауна. Громче всех вздыхал Улих, чувствуя себя виноватым за гибель моей жены. Я не винил его. Сам должен бы догадаться. Как только преподобный Римус прекратил бубнить заупокойные молитвы, я ушел с кладбища. Мне предстояло отписать Его Величеству о скорбном происшествии и заняться поисками виновников трагедии.
Я поднялся в кабинет, с раздражением хлопнув дверью. Неладно, что не иду на поминания, хоть Улих и справится с обрядом, но челядь меня не поймет. Сел на стул, пододвинул поближе чернильницу, чистый лист и задумался. Как король воспримет известие о смерти Халльдис? Что подумает о муже, не сумевшем защитить жену?
Мысли метались в голове. Последних татей в пределах Оутауна вывел еще мой дед. Он был жесток с разбойниками, вешая всех без разбору, как самих злодеев, так и селян, посмевших укрывать их. С тех пор на моих землях было спокойно, лишь кочевники в последние годы стали часто жечь села. Но откуда, откуда взялась эта банда, где ее логово? По морскому тракту часто ездят купцы с богатыми товарами, почему разбойники напали именно на герцогиню, не испугавшись моего гнева. Я заскрипел зубами. Клякса упала на чистый лист. Скомкал его, швырнул в стену и взял новый. Надо было все-таки написать королю.
За этим занятием меня застал Улих. Скорбная гримаса застыла на его широком, небритом лице, бант траурной рубахи сбился набок.
- Брендон, надо поговорить, - без обиняков заявил он.
- Садись, - кивнул я, откладывая перо.
Улих помялся, глядя на сложенные на коленях руки.
- Служанку так и не нашли.
- Я знаю.
- Я оправлял людей справиться о раненом гонце, который сообщил о нападении. Ты знаешь...
- ...его простыл и след?
Брат матери вскинул голову, маленькие умные глаза сверлили меня, как два шила.
- Откуда ты узнал?!
- Догадался. Улих, не казни себя. Думаю, мы имеем дело с разбойничьей бандой, они хорошо продумали план и застали нас врасплох. Никто не мог предугадать…
- Как они посмели! - вскочил разъяренный Улих, - Разве на твоих землях кому-то плохо живется? Разве не защищает твоя дружина этих глупых крестьян. Что за нелюдь способна на убийство герцогини?
- Мне тоже не дает покоя этот вопрос, - я потер подбородок, - ведь разбойники могли оставить жизнь моей жене и потребовать выкуп. Я б отдал многое, лишь бы получить ее назад. Для чего им понадобилось убивать невинную девушку?
Улих сжимал и разжимал кулаки, но больше ничего не смог сказать. Я встал и похлопал его по плечу.
- Тебе придется заняться поисками. Чем скорее они будут сидеть в колодках в подземелье замка, тем легче я смогу оправдаться перед Его Величеством. А теперь пойдем на поминания.
Поминания не затянулись. Гости так и не познакомился с юной норманкой, потому никто особенно не расстроился. Все с тревогой обсуждали реакцию Его Величества на происшедшее и шепотом вспоминали о короле викингов, конунге Харальде, который славился буйным нравом. Мне было тошно. Если б кто-то из разбойников сейчас попался в мои руки, убил бы без суда и дознания.

- Ваша Светлость!
Тоненький голосок застал меня на стене замка, откуда разворачивался вид на колосящиеся поля и большую богатую деревню.
- Леди Марианна?
Девушка, дочь умершего барона, моего преданного вассала, жила в замке по велению моей матери. Перед смертью герцогиня Виттенборг потребовала, чтобы я устроил судьбу несчастной, нашел ей жениха и дал щедрое приданное. Этой весной Марианна достигла брачного возраста. За предсвадебными хлопотами я забыл о ней, и девушка, видимо, явилась напомнить.
Она очень хороша собой, отметил я про себя, глядя на дочь барона, скромно потупившую глаза и стиснувшую руки. Роскошные каштановые кудри подвязаны малиновой лентой, винного цвета платье облегает ладный стан девушки, с высокой грудью и крутыми бедрами.
- Леди Марианна, почему вы не в трауре? - строго спросил я. Разговор о женихах сейчас не к месту. Потом я переберу в голове всех отпрысков знатных фамилий и решу, кто лучше всех подойдет в мужья красавице.
- Простите, милорд, - пролепетала она, - я не была на поминании и не стала надевать траурный наряд. Ведь в моей жизни произошло чудесное событие!
- Какое же? - с раздражением спросил я.
- Человек, которого я люблю всем сердцем, теперь свободен перед богом и людьми.
На щеках ее заиграл румянец, розовый, как зимние яблочки.
- Кто этот человек? - спеша отделаться и остаться в одиночестве, спросил я, - Я поговорю с ним.
- Вы, милорд!
Я поднял глаза и стиснул зубы. Вот оно что! Глупая девчонка влюбилась и радуется, что преграды между нами больше нет. Ей все равно, что погибла невинная девушка, ее ровесница, что два повелителя обрушат свой гнев на мою голову. Она просто влюблена.
- Смерть моей жены ничего не меняет, - резко бросил я и отвернулся.
Марианна отчаянно вскрикнула и бросилась ко мне.
- Милорд, прошу вас, не сердитесь на меня! Я полюбила вас в первый миг, как увидела. Позвольте мне доказать преданность, лучше жены у вас не будет!
- Леди Марианна, вы забываетесь!
Но она не слушала меня. Все, что накопилось за долгие годы, срывалось сейчас с ее языка.
- Милорд, прошу вас, послушайте! Король навязал вам эту принцессу, мерзкую язычницу. Навяжет и другую. Но если мы обвенчаемся, никто не посмеет разрушить скрепленные Господом узы. Ваша матушка так мечтала об этом! Она хотела, чтоб ее единственный сын бы счастлив!
Марианна обвила меня руками за шею, ее умоляющие глаза были наполнены слезами.
- Леди Марианна, наш разговор преждевременен, - я мягко снял ее руки и отстранился, - в ближайшее время я буду занят перепиской с Его Величеством и поисками разбойничьей банды. Поговорим позже.
Она всхлипнула и прижала руку к груди.
- Ах, вы разбиваете мне сердце!
Я отвернулся. Марианна вытерла слезы и бросилась бежать. Бордовое платье развевалось на ветру. Она гораздо красивее несчастной Халльдис. Но в ней нет и капли того спокойного достоинства, которым отличалась дочь конунга. Вряд ли матушка давала воспитаннице надежду, скорее всего, девица сама все придумала. Каким же подарком стала для нее смерть моей жены. Постойте-ка...нет, нельзя об этом думать! Марианна слишком глупа, чтобы устроить покушение на герцогиню. Ей просто негде было бы сговориться с разбойниками и нечем им заплатить.
В полном смятении я ушел в свои покои, где забылся в тяжелом, полном кошмаров, сне.