Я в очередной раз ощутил, как же я не хотел иметь ничего общего не с ним, ни с его мамашей. Я как вспоминал, как мы с ней расстались. До сих пор меня мутило, чего только она мне не наговорила. А я со злости предсказал ей, когда она умрет. Вот так вот весело. А ведь так все хорошо начиналось, не как обычно. И я даже почувствовал, что такого со мной не случалось раньше, такого затягивающего, манящего сладостью, счастьем, опьянением. Тогда мы ничего не замечали вокруг.
Почему-то все резко изменилось, почему-то я не чувствовал себя тогда хозяином положения. Я шел к ней с намерением ее заставить, принудить, изнасиловать. А получилось все так странно, как будто и не я там был, а кто-то другой, и он мне не нравился, и мне противны были его слова.
- Я не сделаю тебе больно. – А голос внутри меня орал. «Разорви ее, опустоши ее, унизь, уничтожь, это жалкое создание». – Не бойся.
- Я не верю.
- Почему? – Я уложил ее на кровать, укрыл покрывалом. Отдыхай солнышко. Свет луны пронизывающий ткань палатки, делал нас похожими на призраков из какого-нибудь пустого замка.
- Не знаю.
«Сорви с нее одежду» - вопило все во мне: «раздери ее на куски. Что ты несешь? Что болтаешь? Ты забыл кто ты? Зачем ты здесь? Смерть приди в себя, очнись». – Я провел по ее животу, и чувствовал как внутри нее бьется маленькое сердце ее сына – тогда это был еще ее сын, живого - тогда еще живого. Потом он стал моим, после этой злополучной ночи. Единственной ночи, что врезалась в мою память. –
-Хочешь, я уйду? – «Я ли это говорил» - спрашивал я потом себя, никогда за все мое посмертие я не был таким неуверенным, не говорил такого, не вел себя так. Я делал, как мне хотелось, меня никогда не волновало, чего хотят другие.
- Хочу. – Сказала она. Я кивнул, встал, наклонился над ней.
- Только сначала. – Я обхватил ее лицо руками и поцеловал. Я надеялся, что сейчас я не нагонял на нее такого страха и не казался ей разлагающимся мервяком.
Потом я отстранился, встал и пошел к выходу, ничего ей не сказав. Первый раз я чувствовал себя таким идиотом. Смерть во мне вопил, что я олух, непроходимый тупица, трус, немощный, орал, что у меня на девок не стоит и еще много чего. Да мне плевать было, я не насильник. Я просто хотел уйти. Когда я стал протискиваться в выход из ее палатки, чтобы вырваться под яростный лай собак на улицу, и под небо, томимое звездами. Ее тихий голос остановил меня.
- Подожди…
- Что? – Я повернулся и посмотрел на нее, немного озадаченный и спрашивающий себя в который раз, но почему она меня остановила, но почему женщины любят подонков?

********************************
Я водил своими посиневшими пальцами по ее горячей коже.
- Все хорошо? – Спросил я ее, разглядывая ее румянец на щеках, живая и такая необычная. Почему то я подумал, что я не жалею что здесь очутился, что меня закинула нелегкая в этот мир. Мне даже казалось, что бы я хотел здесь остаться и не уходить никогда отсюда, пролежать так с ней вечность. Пусть даже молча, не двигаясь. Странно, я никогда не думал, что подобные бредовые мысли могут прийти мне в голову, хоть когда-нибудь.
Я никогда ничего подобного не ощущал, как будто меня вывернули наизнанку, вытряхнули все грязь и пакость и свернули обратно. Во мне было лишь спокойствие, мир перевернулся и ударил меня по голове. Я боялся себе сознаться, что я рад тому, что сейчас начинало пожирать меня, охватывать, двигать мной. Это приятно, это как новая жизнь, как заново родиться(звучит смешно, если учесть, что я давно мертвый, ну а кто сказал, что здесь должна быть логика), не на что не похожее, словно ты наконец-то взлетел над пропастью, в которую все время падал.
- Все прекрасно. Со мной такого еще не было. Так странно. Волшебно.
- Я знаю. Я сломал все твои барьеры в сознании, которыми ты себя отгородила, чтобы не чувствовать никогда кайфа. Я бы сказал, что ты теперь свободна, или что это мой тебе подарок, но…
- Но?.. Что-то не так? – Она обхватила меня за шею, прижала к себе. Как же это было приятно, словно мать приласкала меня, которой я никогда не знал.
- Просто ты все равно такого больше никогда не почувствуешь. Я зациклил тебя на себе. – Я прижался ухом к ее груди и слышал бьющее словно удар барана сердце. И мне первый раз стало жаль, что мое никогда не сможет биться с ним в такт. Глупо и слишком сентиментально.
- А я и не против. Я даже за.
- Я тоже. Просто мы больше не встретимся с тобой. – Тихо сказал я и закрыл глаза, ее сердце бухало мне в уши. – Никогда…
- Почему? – Голос ее был полон грусти и горечи. Как все переменилось, опьянение одержимостью, сексуальным бредом. И теперь кажется что мне есть дело до нее, а ей до меня. – Ты хочешь оставить меня?
- Дело не в этом. Я не хотел так. Как же объяснить тебе, понимаешь теперь я твой фетишь, твой афродизиак, а это не правильно. Смерть всегда безличен и безразличен, скучен и холоден. Мы разные и поверь мне тебя совсем другое ждет, получше чем…– «Чем я» - как она не понимает, что я не просто пацан, я слишком другой, слишком кровожадный. "Я могу убить прикосновением, сейчас ты этого еще не ощущаешь, но сила уйдет из меня. Пока сила Творца во мне, я могу себя контролировать, но она растает и я начну есть всю жизнь что окружает меня, начну высасывать ее, словно кровь из пальца.
Сначала я начну вытягивать твои эмоции, твою радость, твою грусть, боль, все. Потом начнет замедляться твое дыхание, заледенеет кровь, утихнет пульс, тело покроется морщинами, ссохнется и в конце концов истлеет". А я не хотел, чтобы так было, тем более она должна была еще родить этого ее ребенка, уже наполовину мертвого, но Каин должен был стать голодом, поэтому от голода он и должен был умереть. Я лишь подготавливал его. Я проклял его тем, что мы с ней сделали той ночью. Почему то я этим не гордился. Я понял, что приношу только горести и боль. Раньше я ликовал от сознания этого, но теперь все изменилось, или мне просто казалось, что изменилось.
- Это не плохо. Я рада этому. Ты стал другим сейчас. – Да может быть, но только сейчас, но я не знаю, что будет позже. - Обещай, что останешься со мной. Прошу. – А еще недавно ты кричала, что видеть меня не хочешь, и подальше рада была бы держаться. Визжала, что я уродлив и страшен. Я подумал с надеждой, что может и для нее все изменилось, или нет.
- Я не уйду. Я не оставлю тебя. Я не хочу уходить. – Соврал я ей. Хотя я ведь и правда не уйду, я просто растворюсь в ничьем пространстве и как только я пройду через дыру реальности в ничто, ты меня сразу забудешь. Такова наша особенность, смертные не должны нас помнить, нас попросту для вас не существует и только мы уходим из вашего мира, вся память о нас стирается, как стираются записи на диске когда на него записываешь новый файл. – А теперь спи. Поговорим утром. Спи моя радость…усни…
И она вскоре заснула, блаженно улыбаясь во сне. Сны - сейчас это казалось мне чем-то нереальным, необычным, небывалым. Сначала я смотрел на нее, потом положил голову ей на плечо, закрыл глаза и стал думать. Я закинул свою руку и обнял ее хрупкое тельце. Я не спал – не мог спать. Я уже более двух тысяч лет с копейками не спал. Для кого-то покажется очень долго, для меня это уже вошло в привычку. Самое тяжелое в вечном бодрствовании – это сплошная полоса существования, когда ты не разграничиваешь время, не отделаешь дни. Ведь когда ты спишь, ты просыпаешься и для тебя начинается новый день. А для нас дни не начинаются и не кончаются, для нас существует лишь один день, бесконечный день, что абсолютен, и встает и садиться солнце за горизонт, а наш день продолжается, день мертвых, день без границ, день вечности.
Потом наступило утро, отвратительное утро, не щадящее ничего утро, мрачное, убивающее своим цинизмом, злостью и откровенностью. Утро, когда опьянение страсти закончилось, и началось грубое похмелье, ее ко мне претензии и обвинения: «все это было ошибкой и туда-сюда и вспоминать об этом не хочу, и я тебя ненавижу», и чего она только мне не говорила.
Я в своей злости сказал, что я убил ее сына, которым она была беременна, чтобы ей так же было больно, как она сделал мне. Больно ли? Или скорее очень неприятно. Слова ее – нож, что вырезал все, что я хотел оставить в себе, что казалось, изменилось во мне, она это вырезала, наплевала на это. Да что я говорю, она даже не узнала об том, что она сделала. Она не видела во мне ничего кроме шрамов, деспотизма, властвования над ней, считала, что я подчинил ее, навязал свою власть.
Если бы я только знал, что так все будет, я бы ушел даже и пальцем ее не тронув. Решил поиграть в героя, вот получи по морде, своей некому не нужной добродетелью. Она бросалась обвинениями, что я сломал ее волю, вроде как заставил ее. Короче я послал ее на хер про себя и ушел. Я не люблю выражаться, я просто сказал ей.
- Я приду к тебе в огне. Ты же любишь огонь? – Она отвернула глаза свои от меня, показывая, что даже смотреть ей на меня противно и как она содрогается от одних воспоминаний о том, что произошло. – И ты будешь звать меня, когда языки пламени будут облизывать твою кожу, вздувающеюся и трескающуюся от температуры. Когда твои волосы вспыхнут словно свечка. И только когда ты уже не сможешь кричать, твоя гортань опалиться огнем и обуглиться, только тогда я приду. - Я специально во всех подробностях ей это расписал, и я знал, что ведь все действительно так и будет. Ее сожгут в один из обычных дней на костре, потому что люди всегда боялись тех, кто сильнее и отличается от них, и старались от таких избавиться.
- Ненавижу тебя
- Ты повторяешь, женщина. А мне пора. Меня как всегда ждут.– Я посмотрел на небо, когда окинул полог палатки, уходя, оставляя ее навсегда. – Тебя кстати тоже поджидают. – Теперь я направил ее в нужном направлении, обрекая ее на муки и сына ее на голодную смерть. Я кивнул, смотря прямо перед собой, показывая, куда ей обратить взор свой и что надлежит увидеть.
- Кто? О чем ты? – Я больше ничего не сказал ей. Я знать ее не хотел, и видеть больше не желал. Пустота внутри меня. Я упал в свою бездну, что открывалась все время, когда я имел дело с женщинами, а ведь с ней мне казалось я взлетел над своей пропастью - рано радовался, она меня в нее же и скинула, даже того и не заметив. Я прошептал извечную фразу, смотря на ясный небосвод, утреннее солнце вяло вставало из-за горизонта. Небо откройся мне.
- Альт, подожди. – Сказала она глухо. Да пошла ты, я ничего не хочу слышать.
- Небо я здесь. Забери меня. – И небо залитое кровью словно сказало мне: «здравствуй, давно ты здесь не появлялся» и я ответил небу загробного мира - «теперь я как и всегда буду приходить сюда часто. Отпуск кончился, теперь я буду заниматься только своей непосредственной работой». Я перевозчик душ в мир мертвых, я не думающий, я «машина»,
«механизм», «сжавшаяся пружина».
Я кивнул Стиксу, словно здороваясь с ним. Река тихо нашептывала слова покоя, слова созидания, слова, от которых не хотелось ни о чем думать, хотелось забыть обо всем. Тогда я думал, мне удастся забыть. Тогда…