Все последующие месяцы моя жизнь не различалась разнообразием. Проспав ровно четыре часа в сутки я, утомленный и уставший, уже спешил в кабинет. Читал доклады и сводки, при чем довольно успешные. На карте появлялось все больше помеченных красным точек восточнее Урала. Наши войска, при содействии войск Китая продвигались на восток, нельзя сказать, что все шло слишком гладко. Да и помочь Китайцы мало чем могли. Правда многие и многие города мы брали почти без боя, к централизованной власти присоединялись охотно. Рабочие были спешно направлены на восстановление БАМа, хотя уже в первые дни начались доставки продовольствия и оружия из Китая. То скупая плата за клок Русской земли, богатейшей и самой для нас дорогой. Мы забрали лишь людей, освободив плацдарм для развертывания войск второго Китайского фронта. Под ударами двух армий должна пасть Америка, нашей же задачей стоит удар по Москве.
Я в силу своих скромных способностей воодушевлял рабочих. От них мне нужно было пламя, пламя души и сердца. Уходило понятие рабочий день. Рабочие сутки! Вот что нужно для победы. Давно уже пришлось ввести пост комиссара пропаганды. На каждом углу, в каждом магазине и доме висели листовки и плакаты. Всей идеологией нового государства, новой России стали лишь два слова «Освобождение! Победа!», и наконец у нас появились шансы. Но вместе с тем у меня не осталось никаких сил, сейчас я вспоминал себя в самом начале – вдохновленный мечтой, подкрепленный энергией, поддержанный другом и соратником, я рвался вперед, я каждую секунду думал о Москве. Ради мечты я жил и действовал. Сейчас же я шел все дальше и дальше, лишь потому, что отступать уже нельзя. Просто потому, что начатое надо заканчивать. Так учил меня наставник, старик. Без него трудно, даже невозможно, и тяжелой болью отдается каждодневное упоминание о нем, рвет на куски остатки огрубевшей спаленной души. Мне, убеждаемому комиссаром пропаганды, пришлось лгать, хоть бы и во благо. В новой, единственной пока газете «Свобода» вся первая полоса была отдана под описание заслуг председателя, подло убитого врагами нового режима. Ложь, об успешном покушении на него скрытой оппозиции полностью развязало мне руки, и арестованы были все, кто хоть раз смел выразить недовольство по поводу нынешней ситуации. А Байкин, всерьез занявшись государственной безопасностью, дострелял остальных, как неблагонадежных. И нам даже приходилось защищать арестованных от суда толпы. Председатель был народным героем, его любил народ, с которым он так много работал. Если Россия когда-нибудь и будет свободна, то это целиком его заслуга, однажды предателя Родины, и бесконечно – ее спасителя, скромного худощавого старичка, Сухорукова Константина Викторовича. Он трудился во благо народа даже после смерти. Теперь везде висело два портрета, мой, обязательно крупнее, и его, обязательно с черной ленточкой. Вечная память.
Я уже неделю, как получил сообщение о вывозе населения с Дальнего Востока, и ждал возвращения в штаб маршала Кузнецова. Удивительно, как убийство девятерых человек, всего за год делает маршалов из капитанов. Для непривычного человека, сегодняшний день показался бы слишком напряженным. Да и когда-нибудь этот день станет историческим. Сегодня, переговорив с президентом Китая, я утвердил день вторжения в оккупированные территории, одновременно с ударом союзников по Америке. Осталась ровно восемь дней, и подготовленные, оснащенные армии выдвинутся на запад. Восточный фронт расформирован, и корпуса с дивизиями формируются уже в новые соединения второй волны. Так же придется объявить всеобщую мобилизацию, оставив на заводах женщин с детьми, повторив подвиг древней забытой войны. Я сам то о ней знал лишь из рассказов председателя.
Я сидел и уже не думал, все, что надо – сделано. Если бы я обязался построить государство, то работы было бы еще не впроворот, но я обещал освобождение. При таком раскладе войска готовы, заводы готовы, люди готовы. Я просто смотрел в окно, как в детстве, летним дождливым днем глядишь на унылый пейзаж через мутное, из-за стекающей воды, стекло. Прикрытая ветвями берез возвышалась часовенка, последнее пристанище заблудшей души, находящейся, в еще отягощенном грехами, теле. Я шел туда, один. На улицах нет людей, и не должно, в моем государстве каждый на своем месте. Рабочий работает, служащий пишет, военный воюет. И неумелым забытым жестом, я медленно, дрожащей от волнения рукой вел три перста ко лбу, к животу. Сняв фуражку, я смиренно вошел в храм. Разве пристало говорить о времени, когда стоишь на коленях перед алтарем. Я не знаю молитв, я знаю только свою истерзанную душу. Сейчас не время просить о прощении, лишь дай мне опору, лишь дай мне сил, продержаться до победы. Я выдержу любые муки, приму любые страдания, лишь укрепи и направь. Не я прошу – душа молит. Во имя русского народа.
Батюшка помог мне подняться, «я каждый день молюсь за тебя, сын мой. Иди же, на твоих плечах весь народ русский. С Богом».
Рывком открылась дверь, и в кабинет буквально ворвался маршал, на ходу отдавая честь. Лицо его светилось, война дала человеку раскрыть все свои возможности военного командира. Сейчас он остался единственным человеком, кого я мог назвать другом. Он, как командир древних времен, никогда не оставался в штабе, а шел в бой вместе со своим воинством, ел походную пищу, и никогда не оставался в тылу более чем на день. Я жалел только о том, что судьба не дает таким людям долгой жизни, пуля найдет каждого. Хотя, чем больше он под них бросался, тем целее выходил из боя.
- Здравия желаю, товарищ верховный главнокомандующий! Прибыл по вашему приказанию. Докладываю: операция по…
- Погоди. Не кричи! Илья Иванович, не ругайся! – мне снова приходилось обрывать его. Как всегда не докладывал – кричал. И привыкнуть я не мог.
- Никак нет, даже не думал. Операция по захвату восточных территорий успешно проведена.
- Конечно, я уже знаю об этом, благо связь налажена, да и власть на местах держится. Ты вызван не для того, маршал. – я почему то любил поговорить, это привычка, не искорененная временем, не выведенная жизнью и властью.
- Начало?
- Начало. Отмечай в календаре, как говорится, девятнадцатое число – я встал, подошел к нему и крепко обнял – восемь дней, Илья, подводи войска, вскрывай резервы. Рывок. Наш шанс.
Ведь мы оба, с самого расстрела совета только и ждали этого момента. И все, что мы делали, имело конечной целью не восстановление хозяйства, а один единственный удар на запад. Долгожданный, рывок, измотанного голодного народа, уставшей страны, утомленной истории.
- Приказываю провести всеобщую мобилизацию, подтянуть к рубежам войска и в течение семи дней быть полностью готовыми к выступлению.
- Есть, товарищ верховный главнокомандующий. – отдал честь маршал – победим – тихо с надеждой сказал Илья Иванович.
Оправив китель, я принимал парад надежды. Смотрел на результат. Войска: Пехота, танки, авиация, ополчение. Волей одного и трудом миллионов остатки повержены страны были превращены в монолитную военную машину, призванную сокрушить измотанную в боях на Исламском фронте, и погрязшую в коррупции и разложении, даже во время войны, армию Альянса. А воины все шли и шли, что говорится, чеканили шаг. Гордые лица – огонь в глазах, прямые спины, в каждой фигуре отчаянное стремление. Многим второй раз позволили встать в строй, уже под властной дланью нового вождя. Бойцы, я никогда не покину своей армии и своего народа, и не позволю никому нагло дезертировать, убоявшись врага. Во имя Родины и Свободы! Вперед! Вперед! Вперед! Так учил меня наставник, так учила меня жизнь. С парада на передовую, никаких передышек, никакой подготовки. Мы долго выжидали.
Я вел их лично, я делал то, для чего вообще был рожден и воспитан матерью. Нет смысла оставаться в Кургане, если мы возьмем Москву, то победа наша, если мы проиграем этот поход – не жить и Уралу. Степь принимала нас, помогала идти, Родина… Оренбург мы прошли маршем, не существовало уже этого города, в самом начале он был уничтожен ракетными ударами, как мощный укрепрайон. Войска подходили к Самаре. Тыл спешно давал новые ресурсы: людей, вооружение, питание. С северного фронта докладывал маршал кузнецов.
«передана 27.08 13ч 23мин.
Маршал Кузнецов верховному главнокомандующему. На Северном фронте обстановка стабильная. Продвигаемся. Потери незначительные Взят Сыктывкар. Ведутся тяжелые бои за Котлас. 27 Августа 2050г.Кузнецов»
Победным маршем продвигаются к Вологде. Месте со взятием Самары, Москва окажется в клещах. Хотя с каждым шагом враг все больше и больше укрепляется на занятых позициях. Но и подкреплений оккупантам ждать не приходится. Войска Альянса терпят поражение за поражением на Исламском фронте, и мы должны воспользоваться этой, гибельной для них, ситуацией.
- Солдаты! Каждый ваш шаг, каждый отвоеванный, окропленный русской кровью клок земли – это наша Родина. Каждый погибший русский воин – это наша будущая свобода. Каждая ваша жизнь – наша победа. Враг слаб и измотан, и ему не ждать помощи. Мы сражаемся на своей земле, за нашу идею, врагу же сражаться не за что. У нас еще есть силы! Еще не погасли наши пламенные сердца! Еще горит огонь надежды! Вперед, только вперед! На запад, бойцы!
И мы снова рвались и рвались к Москве. Бросались под танки, кидались во вражеские траншеи, грудью встречали плотный огонь противника. Нет никакой жалости, ни к врагу, ни к себе. Оккупанты яростно огрызались, хватались за захваченные земли, но им ли остановить движимого идеей русского человека? Пленных почти не брали, лишь изредка солдаты могли побороть звериную ярость, и оставить в живых раненного офицера противника. Но после допроса никто не избежал казни. Самара взята. Тяжелыми боями, тысячами жизней – мы ворвались в город. «Местное население предатели, казнить. Всех» - таков был мой приказ, и разграбленный убитый город уже через день остался позади. Освещенный лунным светом, я стоял на берегу реки, запахнувшись в серую шинель. Пошел дождь, и свежая влага впитывалась в грязную ткань. Полы развевались на порывистом ветру, а я все стоял, на самом обрыве. Там отец, там враг, там самые страшные битвы.