Солнце отвесно стояло в раскаленном, точно жерло вулкана, пепельно-голубом небе, давно позабывшем о том, что такое ночная прохлада, или свежесть дождя, или ажурный туман облака, проносящийся над землей, и даже тени съежились под беспощадными лучами разъяренного светила, испуганно прижавшись к подножиям равнодушных серых скал. Даже они, вечно холодные и ненавидящие свет, не могли выдержать этот ужасающий полуденный зной, что уж говорить о слабых живых существах, что забились во всевозможные щели, парализованные невозможной жарой, и только негромко шуршали мелкие песчинки, лениво перекатываемые разморенным, засыпающим ветерком. Древнее ущелье спало, и никто и ничто не рискнуло бы нарушить его покой, никто и ничто… кроме него. Потому что он был много старше его, он жил здесь еще в те далекие времена, когда на месте голых утесов и выжженной земли расстилалась цветущая долина. Он помнил ее. Помнил зеленый бархат, покрывающий склоны толстобоких, добродушных холмов, по весне без труда освобождающихся от легкого налета зимнего снежка, и молодых оленят, что весело скакали по теплым лужайкам, и стоящий в воздухе непередаваемый аромат меда, свежего молока и только-только распустившихся кленовых листочков. Он помнил все, хотя порой ему и казалось, что ничего такого не было, что все это ему просто приснилось, и он поверил в свой сон, как дети верят в свои наивные мечты. Но потом в его памяти возникали картины того, что случилось потом, и он понимал, что это не сон. Не бывает таких снов… Потому что была трава, были дожди, был ковер из благоухающих цветов… все было, пока не пришли они. И тогда земля стала иной. Девственные луга превратились в распаханные поля, реки перегородили высокие плотины, а по берегам, точно гигантские муравейники, расползлись города, и, не успел он и опомниться, как за несколько лет люди полностью захватили всю его долину, вырубив лес, чтобы построить свои хрупкие жилища, выкосив траву, чтобы накормить свой скот, перестреляв всех оленей. А однажды утром, после долгой отлучки вернувшись домой и взглянув на следы пребывания этих странных двуногих существ, он осознал: он чересчур отстал т жизни, и потому настало время перемен. Огромные крылья с шорохом развернулись за покрытой тяжелой броней спиной, задние лапы, согнувшись, резко подбросили в воздух массивное тело, и, подняв головы, люди увидели его во всей своей древней и дикой красоте, когда, сверкая на солнце золотой чешуей, исполинский дракон, оставляющий за собой широкий шлейф из огненных искр, летел к стенам их главного города. Земля содрогнулась, точно живая, и воздух завыл, разрываясь на куски, после чего раздался ужасающий грохот, с которым бывший хозяин долины буквально рухнул с небес… а спустя мгновение весь окружающий мир окутала благоговейная тишина, с которым все живое встречало своего повелителя. Даже люди в городе, при всей их самоуверенности, ненадолго растерялись. Впрочем, они быстро опомнились, и на стены высыпали лучники, а окованные бронзой ворота распахнулись, и навстречу нежданному посетителю выехал отряд всадников во главе с господином в белых доспехах, что первым подскакал к улегшемуся наземь дракону. Жеребец под его седлом храпел и порывался встать на дыбы, не желая приближаться к опасному хищнику, но хозяин держал поводья твердой рукой, а, так как дракон не шевелился, постепенно животное успокоилось, и когда ящер слегка наклонил голову, повернув ее набок, чтобы ему было удобнее рассматривать своего собеседника, ответом ему послужил лишь вежливый кивок белого рыцаря. Это оказался граф, наместник верховного короля в этих краях, и, хотя своим видом крылатый гигант мог кого угодно кинуть в дрожь, этот человек почему-то не испугался, держась почтительно, но с достоинством, чем невольно заслужил уважение старого дракона. Между ними завязался разговор, но никто так и не расслышал, о чем он был, с тех пор дракон не раз спускался в долину, и, по приказу графа, к нему относились с уважением, достойным самого короля. И золотому исполину это нравилось. «Моей долины больше нет, - бывало, размышлял он, лежа на каком-нибудь утесе и задумчиво глядя вниз, на суетящихся рыбаков или пастуха, гонящего стадо овец, - но я не в обиде на этих странных двуногих. Мой серебряный брат с севера, возможно, и потребовал бы «моральной компенсации» - чуть насмешливо процитировал он вычурное выражение старого скряги, неизвестно для чего решившего устроить в своей пещере склад драгоценностей. – но я не таков. Я не хочу ссориться с этими двуногими. Пожалуй, они даже забавные. А этот граф... Хм. Не будь я уверен, что он человек – принял бы его за дракона», - и, усмехнувшись этой мысли, он положил голову на лапы, с любопытством глядя на свои бывшие владения. Правду сказать, не все люди поддерживали графа в его странном отношении к дракону, но ящер вел себя мирно, а графа здесь уважали, так что не пытались перечить… пока все опять не изменилось. Ведь так не могло продолжаться вечно, а когда старого графа не стало, то на трон взошел его единственный сын, и на судьбу долины пала черная тень. Властный и честолюбивый, молодой граф не желал удовольствоваться доставшимся ему скромным владением, и, едва захватив место своего отца, тут же начал готовить вторжение в соседние земли, принадлежащие другим правителям, а когда золотой дракон, после долгого и очень тяжелого молчания, после того, как он несколько месяцев провел в своей пещере, не показываясь на глаза, прилетел к нему, то он выступил перед ним с пламенной речью, призывая помочь им в освоении новых краев и вместе с ним встать во главе войска. Но старый ящер, в уголках рта которого за это время добавилось немало морщин, ответил:
- Ты встал на дурную дорогу, юный завоеватель, - негромко, с трудом выговаривая слова, сказал он, и в его янтарных глазах отражался свет миллиона солнц, - Она не принесет тебе ничего, кроме боли и смерти. И ради памяти твоего отца я прошу тебя – одумайся, пока не поздно!
- Не о чем тут больше думать, - точеное лицо аристократа исказила презрительная гримаса, - Я все решил. И мне очень жаль, что ты столь неблагородно отказал нам в помощи, когда мы в ней так нуждаемся. Видно, ты стал слишком стар, коли я слышу от тебя столь трусливые слова! Прощай! – и, круто развернув коня, он поскакал к воротам города, а дракон тяжело вздохнул.
- Прощай, - прошептал он в пустоту, и покачал тяжелой головой. Он уже знал, чем все это кончится… И в последующие годы, когда у него не раз возникало жгучее желание отыскать глупого мальчишку, развязавшего эту кровавую бойню, и своим огнем выжечь из него всю дурь, он вспоминал старого графа – и рыдал от бессильной ярости, но не мог поднять даже коготь на сына своего единственного и самого лучшего друга. А тот, словно чувствуя свою безнаказанность, все больше и больше отдалялся от старого дракона, сперва запретив ему спускаться в долину, а там и вовсе объявив древнего гиганта кровожадным чудовищем, предавшим его в час великой нужды, и оценил его голову в тысячу золотых. Десятки молодых и отчаянно глупых охотников тут же устремились в холмы, стремясь получить неслыханную награду, но дракон, не желая связываться с этими щенками, столь умело прятался от них, что постепенно стали думать, будто он умер, а там и вовсе усомнились в самом факте его существования, и постепенно золотой ящер стал мифом, легендой, одной из тех сказок, что рассказывают детям, но никто из взрослых не верит в ее правдивость… И так продолжалось несколько лет, пока чудесная зеленая долина не превратилась в иссушенную пустыню, созданную лищь для солнца и скал. Последние выжившие спешно бежали, и со временем о людях здесь напоминали только выбелевшие под солнцем кости, изредка показывающиеся из-под вечно движущихся песчаных барханов. А дракон жил, хоть порой и задавался вопросом: зачем? Его долина, его прекрасная долина канула в бездну забвения, оставив после себя лишь жалкий остов, и даже люди, разрушившие ее, давным-давно канули в бездну забвения, а он еще жил, и все топтал эту сухую землю, и все еще стучало в его груди огромное, могучее сердце, каждым своим ударом рождая острую боль, волной прокатывающуюся по телу. Он почти не вылезал из своей пещеры, и чешуя его давно потеряла свой блеск, а взгляд – пронзительность, превратив могучее, гордое и прекрасное существо в дряхлого старца, чей вид уже мог вызвать только снисходительную жалость, но никак не прежнее восхищение. И немногочисленные обитатели ущелья хоть и знали о своем огромном соседе, но абсолютно его не опасались, считая, что уж скорее солнце встанет на западе, а звезды зажгутся в полдень, чем золотой дракон вылезет из своего логова. А потому все те немногие, кого не усыпил испепеляющий дневной жар, невмерно изумились, когда, откатив лапой прочь упавший с вершины скалы валун и сбив рогатой головой клок паутины со сломанного сталактита, на раскаленный песок с трудом выполз древний великан, едва волокущий по земле свое огромное тело, покрытое расслаивающейся броней, на глазах осыпающейся тонкими пластинками. Оглянувшись по сторонам, дракон почему-то глубоко вздохнул и, не медля больше ни мгновения, с треском расправил ссохшиеся перепонки изодранных крыльев. Его мышцы уже давно обвисли безжизненными, дряблыми пучками, и он уже не мог взлетать с места, как прежде, а потому тяжело пробежался по песку и, оттолкнувшись лапами, медленно поднялся в воздух. Это был его последний полет, и он чувствовал его каждой своей жилкой, когда, натужно взмахивая крыльями, взлетал все выше и выше над изнывающей от зноя землей. Даже солнце, казалось, чуть поумерило свой пыл, с молчаливым пониманием следя, как он взмывает под облака, прочь от загубленной долины, подальше от своих воспоминаний, пока вся земля внизу не превратилась в пестрое полотно, на котором сиротливым желтым пятнышком светлел его бывший дом, который он не смог уберечь. А там, за ней, буйно зеленели леса, синело море, и на всем этом великолепии безбедно процветало громадное королевство людей, в котором не осталось места даже для одинокого старого дракона…
- Вы – как птица феникс, люди, - хрипло прорычал старик, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло, - Раз за разом вы сжигаете себя, чтобы восстать из пепла, вот только зачастую не задумываетесь, кто вместе с вами сгорает в пламени погребального костра. Но, ради памяти одного-единственного человека, я все же верю в вас, мои младшие братья, и надеюсь, что, когда придет время, вы все же сумеете вовремя остановиться на краю пропасти. Прощайте, и да хранит вас судьба, – после чего, медленно сложив крылья, он на мгновение застыл среди облаков… и начал стремительно падать вниз, на лету окутываясь плотным коконом волшебного огня, что не дал его телу даже коснуться земли – высоко в небесах разлетелось оно легким пеплом, который тут же подхватили и унесли прочь вечно танцующие среди облаков ветра, чтобы никогда не дать ему прервать этот вечный полет...