Звук Солнца.
(экспериментальная история)
В чем толк смотреть фильмы с начала? Приходить неизбежно к одному шаблонному концу. Как всегда глупому – жили они долго и счастливо. Куда заманчивей начинать смотреть с последней мелодии и приходить к такому никогда не похожему началу, расходящемуся спутанными ниточками. Я начну свою историю с конца. С конца чужой жизни. Просто покажу несколько кадров.

В моей душе на флешбэке сейчас играет печально красивая мелодия группы Сплин «Бонни и Клайд». Моя дорогая Маргарита – это последняя песня, которую ты услышишь.
«Никому не доверяй, наших самых страшных тайн, никому не говори, как мы умрем»…
Как ты умрешь…

Несколько секунд назад раздался мой контрольный выстрел. Выпущена последняя пуля, поцеловавшая твой лоб. Я дарую запасной выход твоему духу, раз он не бежит с дыханием на волю. На твоих щеках слезы. В каждой бьется что-то темное. Похоже на человека, заточенного в хрустальный шар. Слеза прочертит свой нехитрый узор и падает на пол, окропляя все брызгами. Разбивается на осколки. Разбивается и тот, кто внутри слезы. Разбивается и что-то в тебе.
Может быть, это был страх. Страх, от которого взгляд становится тупым до края. От которого ты ничего не различаешь перед собой. Мир упал для тебя на спину и дрыгает ногами. Ты ничего не слышишь, а из гортани вырывается несвязный поток слов. Я не хотела тебя мучить, хотела быстрой смерти, а ты взяла и попросила объяснений. Глупенькая моя, Маргарита.

Для чего тебе было знать мои мотивы? Многие люди умирают, не зная зачем.
Но раз ты так захотела, давай поговорим о моем оправдании.
Я могу сказать, что причина кроется в ревности. Наверное, это было бы то, что ты хотела услышать. Но не самый честный вариант. Более правдиво было сказать, что это была самооборона. А до конца откровенно, то я даже могу признаться, что мне просто нравится убивать.
Теперь вспомни правильный порядок действий. Это в твоих руках был остро отточенный нож. Сугубо армейский вариант, без лишних орнаментных украшений. Только холодная сталь по форме напоминающая акулью челюсть. Сто пятьдесят миллиметров боевого оружия. Ты не так проста и пушиста, какой хотела бы казаться, верно? Этим ножом ты прорубала деревья и шла ко мне. Думаешь, я не видела? Наверное, мы должны были пойти срезать цветы в честь нашей дружбы, моя Маргарита, ты очень мила…
Я видела такое не раз. Сначала ты хотела очаровать меня. Потом захватить мое любимое дело. Ты надеялась стать в нем первой? Нет, я этого никогда не боялась, что кто-то станет первым, передо мной. Ведь я единственная в своем роде. После моего дела ты бы покушалась и на мою жизнь. Хотела использовать все мои декорации. И, в конце концов, прогнать меня, пригрозив ножом.
Глупенькая, Маргарита. Это твой нож должен был резать мое самодовольное эго в ритме ударений в слогах.
Только я все это видела насквозь. Знаешь, чего ты не учла? Того, что ты не сможешь убить, а я только этим и занимаюсь.
Да, конечно, ты можешь опускать глаза и говорить, что все не так. Я ведь не поймала тебя за руку, просто предугадала. Но твой нож валяется позади тебя. И ты стоишь на расстоянии выстрела. Моего выстрела.

В центре этого города сгустился лес. Там, искусно сцепившись извилистыми ветвями, деревья прятали мой дом из чернил от посторонних глаз. Вокруг леса лабиринты дорог, перед дорогой стена домов. Ты могла свернуть сотни раз, но ты упорно шла в мою сторону.

«Ведь ты красива словно взмах, волшебной палочки в руках»…
Даже сейчас. Руки опущены. Тета, по-детски искреннее восприятие мира, сворачивается в глазах. Ты иллюстрация к понятию «болезненный ужас».

Ты зашла в мой дом, не задумываясь. Лишь спрятала нож за спину. Думаешь, я не успела его рассмотреть? Я отступала, сколько могла. Вжималась глубже в воздух. Ты старалась отвлечь меня разговором, не замечая лихорадочного блеска в моих глазах. Только когда я резко кинулась на второй этаж, перепрыгивая крутые ступеньки через одну, тогда ты поняла, что что-то не так. За это время ты успела сменить несколько масок: от карнавальной, в которой пришла, до черной шапочки с прорезями вместо глаз. О, она тебе не идет. Смешно смотрится.
Я пряталась в темном углу. Знаешь, это тоже нужно уметь. Сидеть в углу смирения, сдерживая дрожь, когда чужие шаги ступают по твоей мягкой тени. Нельзя выдать себя неверным вздохом, если охотник рядом. Все ближе. Миллиметр за сантиметром.
Но ты была плохим охотником. И мне захотелось поиграть с тобой. Как хитрый лис издевается над неумехой гончей. Я с легкостью добежала до окна и выпрыгнула, второй этаж не так высоко. Особенно если внизу теплая трава.
Ты могла бы метнуть в меня нож. Но ты не сделала этого. Я знала, что не сможешь, поэтому и разрешила этот шанс. Вместо этого ты кинулась вниз к лестнице, выбежала оставив дверь открытой. Не хорошо так с чужим имуществом. И эти догонялки в лесу, который я прекрасно знаю. Где и под каким углом торчит какой корень… Сколько раз ты запнулась? Сколько упала? И когда ты с таким растерянным лицом стояла на этой поляне, я не могла удержаться, чтобы эффектно не выйти из тени дерева, обняв пальцами свой любимый кольт.

Я хотела убить тебя быстро, почти безболезненно. А ты потребовала объяснений. «Нам вернули наши пули, все сполна»…
И я плавлю слова в упругую сталь. Мой кольт медленно отсчитывает их, отпуская в твою сторону.

Обойма всего на 8 патронов. Чтобы открыть барабан нужно слегка отщелкнуть крышку в сторону. Залог безмятежности кроется в пропорциональности. Расстояние от дула до спускового крючка, от дула до твоей головы.
Корпус из нержавеющей стали. Холодно-отстраненный и от этого такой красивый. Оттягивает руку своей тяжестью, но хоть что-то же должно возвращать к чувству ответственности за свои действия. Мой кольт дубль игл коммандер, за свои не выдающиеся характеристика был списан. Наверное, поэтому я почувствовала в нем родственную душу. Ни десятимиллиметровый калибр, ни ударно спусковой механизм двойного действия не принесли ему большой популярности.

Твои волосы струятся кровью. Твои глаза безжизненны. Мне жаль, Маргарита. Все могло быть проще и быстрее.

Мы сидим за столом в ее кабинете.
- Я действительно, не думала занимать твою жизнь – кричит она. На ее глазах выступают слезы. В ее глазах безликие тени. Она сломана, сломлена, убита.
- Зачем тогда подбиралась так близко?
- Это глупо! Я просто хотела быть близким тебе человеком!
Ее больше нет. Нет желания, что-то делать и жить.
- Поэтому на твоих глазах сейчас слезы? Глупая, Маргарита. Надеюсь, что больше тебя не увижу – улыбаюсь я. – Всего хорошего.
Что самое страшное в жестокости? То, что она улыбается на прощанье.

Я выхожу из ее подъезда на улицу. Воздух кажется загустевшим и плотным. Что-то висит в нем призмой, от чего все вокруг становится сказочно красивым со своим смыслом. Я смотрю со вздохом в небо. Но на его серо-мутном фоне пара не различить.
Я бы хотела себя оправдать, чтобы тоже не нести никакого наказания. Но есть только действительность, без возможный искажений в мою пользу. Это не первое и не последнее мое убийство.
Сколько моих жертв? Много. Имею ли я право на свой социальный эксперимент, мне уже давно все равно. У моих жертв нет определенных параметров. Их объединяет только смерть. Я меняю музыку, которая звучит в их сознании фоном на свою. Я показываю им какие то кадры из их же памяти. А потом отбираю все. У меня свои методы.
Воздух так притягателен своей простотой. Когда что-то без плоти так и кажется, что сейчас осядет в руку. Что? Не знаю. Просто подаваясь порыву, протягиваешь ее. В надежде поймать не материальное. Меркантильные люди. Только открой глаза. Да-да. Ты просто зажмурился. Только оглянись и пойми. Тебе не поймать это. Не удержать ощущение.
Все что я могу еще тебе дать, так это несколько кадров. Могу перебить эти нечеткие колыхания серо-черно-белых помех на экране твоего телевизора. Не думай только, что раз они дорисованы моим сознанием, то я изменила что-то в настоящем порядке вещей. Я сама акцентирую внимание на нужных мне вещах. Это всего лишь мое условие.

Я помню, они только-только развелись. Мои родители. Изматывающие суды и прочие формальности. Они распиливали тупым ножом для масла канаты между собой.
Наверное, мне было лет пять и я не должна этого помнить.
Только в тот день, она вернулась домой после очередного заседания, на котором решалась наша жизнь. Ее, его и моя. Люди решили вмешаться, чтобы решить, с кем же я должна жить. И, по-моему, она отсудила у отца все права на меня именно в тот день.

Я стояла перед трехстворчатым зеркалом в коридоре. Для ребенка – это большое раздолье фантазии. Мне казалось, что это замороженная, остекленевшая гладь воды.
Я смотрю на свое отражение. Какой-то несуразный ребенок с слишком бледной кожей. Я в точности помню забавный клетчатый сарафанчик, смешные хвостики на голове. Как пристально изучала изображение. В одной руке голова игрушки, в другой ее же несоразмерное маленькое, пушистое тельце.
Я помню черные глаза-бусины игрушки, но не помню своих в тот момент. В прохладе зеркала.
Потом осколки.
Осколки на полу, остатки зеркала в мозаичном порядке. Да, это красиво, смотреть на себя в разбитом зеркале. В одном кусочке отражается твой нос, в другом губы, с другой стороны опять губы или глаз. Разрозненный хаос совершенства.
Я не знаю, как я смогла разбить зеркало.
Но мне жгуче хотелось жонглировать осколками. А я только резалась. Подбрасываешь, но не успеваешь поймать. И оно разлетается еще на тысячу кусочков. Зеркало – это идеальная душа. Которая никогда не умрет. Сколько бы ее не разбивали. Ты получишь груду мусора, мелкого и опасного, но не уничтожишь его.
Я жонглировала осколками, не переставая пялиться на себя в остатки зеркала.
Оно равнодушно отображало действительность. Беззвучно.
Скрежет ключа в замке был проигнорирован мною.
Это пришла она. К ней я должна была броситься и громко прошептать: «Мама». Испачкать ее слюнями и сказать, что зеркало разбилось само.
Она стояла на пороге в квартиру. Такая грустная и усталая.
Она смотрит перед собой, сначала не осознавая ничего в полумраке. Потом взгляд бездумно скользит по пространству и нашаривает меня. Впивается. Резкий выхват кадра и увеличение его в стократ. Глаза расширяются от изумления. Осознание реальности, которая все яснее.
Мы говорили с ней спустя много лет.
Это был черно-белый фрагмент. От жестокости в моих глазах обратились все яркие краски. Я в море негатива, сижу в нутре скелета хищной рыбы. И даже не плачу. Более, не плохо с ней управляюсь. Да, и на задней плане игрушка без головы.
Она никогда не извинялась передо мной. Извинение – это лучшее обвинение в вине.
Только она не смогла бы после этого жить со мной. Восприимчивая натура. Она бы постоянно помнила, как что-то поднимается со дна моих зрачков и летит в нее осколками от зеркала, по контуру врезаясь в дверь и косяк.
Судьи не много удивились, увидев ее заявление тем же вечером об отказе прав на меня. С этого все, наверное, и началось.
И начинаешь задумываться, пропустил ли ты что-то в своем развитии или так было задумано гораздо раньше. Ждал ли кто твоего появления.

Я поднимаюсь по каменным ступеням общежития. После окончания учебы на политическую должность мы были на попечении общественности. Ждали, когда каждому из нас выделят где-нибудь комнату, чтобы мы могли и дальше полноценно жить и работать, в вечной обязанности ему.
Мои бывшие однокурснички ютились на первом этаже. Обсуждали глобальные планы порабощения всех и вся. Они уже стоят стайкой у стены. Он как обычно в центре. Идолопоклонничество ведь еще не вышло из моды. Одинаково ровная поверхность во всем помещении. Он не выделяется особо высоким ростом. Но все равно, он возвышается над ними. Так кажется по его глазам.
Ему всего 24, но он считает, что он та самая ось, вокруг которой проходит контур эллипсиса. Тот самый эллипсис, по которому движется планета. Его зовут ненавязчиво – Слава. Слава ему.
Я случайно выхватываю часть их разговора:
- Так вот. Представьте себе, что все люди выстроились в туннеле. Пол и потолок из стекла. Все стоят на одном уровне. Все равные. А над стеклом их проекции, связанные с их самооценкой, возможностями и прочим – вещает он с умным видом. – И вот эти-то проекции и могут возвышаться.
Он замечает мою фигуру:
- У некоторых возвышаться – презрительно изучает меня – а вот у некоторых стоять под стеклом. – кажется, мелкий камешек в мою сторону.
Его толпа тоже смотрит на меня, ухмыляясь и скалясь.
Какой славный философ.
- Бред – мой голос, как стук камней друг об друга.
- Кто-то хочет возразить? – надменно поднимает он бровь. – Тебе свою ведь не найти и на дне самого глубокого каньона, так что, сходи поищи хотя бы свой мозг. - насмешливо прибавляет он.
Окружение закатилось в истеричном хохоте.
- Бред – равнодушно повторяю я. – Малыш, что унесло твою самооценку? Какие такие возможности? Умение подчинить себе стайку подхалимов и стоять над их массой, плевать оттуда?
Резкий испуг.
Ощущение, что в его расширенных глазах сейчас появится по табличке с жирной надписью: «смейтесь!» Действительно, вам остается только смеяться, желательно как можно громче. Лишь бы заглушить правду, которую я вам говорю.
- Кому-то не давали слова - Очередной камень, еще мельче первого, пущен им наугад.
- Тебе так хочется внимания, впрочем, как и им. Знаешь, зачем они возносят тебя? Чтобы
ты притягивал взгляды к ним. Ты, как маяк на ровной местности, для приманки самолетов. А под твоей напускной важностью ничего нет.
Я не могу остановиться, даже понимая, что это лишь пустая трата сил. Я настойчиво кручу рычаг, приводя в действие механизм. Стены, потолок и пол, начинают неумолимо сдвигаться к ним, заставляя их сжиматься в плотное кольцо, сильнее прижимаясь друг к другу. Я могу сделать из них брикет, сплющенный куб с их лицами на каждой грани.
- Стоя снизу ты всегда можешь сделать свою проекцию лучше, чем ты есть. Толпа, сделать свой маяк ярче, интригующей, чем все будет на самом деле.
Их лица перекошены, они встают в непривычные неудобные позы. Еще пара движений рычага и их сплющит. Их тела крепко сцепятся кровью. Они действительно обретут одно лицо, одно тело, одну смерть.
Трель моего мобильного.
- Что? – я включаю связь и вслушиваюсь в звуки, доносимые радиоволнами. Другой рукой я крутанула рычаг в другую сторону, позволяя клетке распасться.
Сколько ненависти и желания мести в их глазах.
- Мне так нужно с тобой поговорить! У меня столько, столько всего! А дозвониться до тебя просто невозможно…
- Я занята, Аня.
Я разворачиваюсь к ним спиной и иду к лестнице.
- Хорошо-хорошо. Я перезвоню через час. Только, пожалуйста, будь дома. Мне так нужна твоя помощь…
Я не комментирую ее последние слова и отрубаю связь.

Лифт как всегда не работает. И подниматься на двадцать седьмой этаж нужно по ступеням. Скользким, старательно намыленными, крутым лестницам.
Лестницы восходящие вверх. Все мечтают также легко подниматься и шагать по карьере. Помнишь, как нам говорили выбрать профессию? Проводили тесты профориентации и пригодности? Только штрих кодов не ставили, ограничиваясь резюме и портфолио.
Я помню, как добрая девочка по имени Яна еще в школе всем говорила, что выучится на ветеринара. Будет отрезать котам мужское достоинство, превращая кошек в фауну глупых бездумных туш. Оба яйца, без хлопот, взращивая кошек без определенного пола. Кто-то хотел быть, когда вырастет таким же равнодушным политиком, как Слава. С седой бородой и умно-холодным взглядом. Чтобы точно также стоять над толпой, гордо рассуждая, в какое русло направить народ.
А я сразу знала. Я сразу поняла. Никто не выбирает. Мы уже есть. Мы убийцы.
И я не стала задумываться, кем мне стать, я смирилась. Быть убийцей всех: и правых, и виноватых. Без разбора. Я не убиваю физически, я поступаю страшнее, я научилась убивать морально. Но у меня очень много общего со всеми этими маньяками. Я также опасна, как они. Потому что я умею спорить. И выигрывать спор. Только убийца выигрывает потому, что жертва умирает. Его жертва не может возразить смерти.
А мое оружие трупы слов. Я выпускаю этих зомби на волю, в виде пуль, заточек, бомб. И я выкрасила себе небо – небо цвета душ убитых.
Ценю тех, кто умеет с этим бороться. Бороться с желанием убивать. Ценю тех, кто умеет это прощать. Прощать свое собственное убийство.
Про таких, как я говорят, что смещены ценности. Смещены или разрушены. Говорят что-то о жестокости. Не забывают упомянуть о морали.
Посмотри сколько в нас общего с настоящими убийцами. Жаль, для такой сложной профессии не придумали ни одного теста.
Сколько жизней у человека я не знаю, но хватит еще на одну смерть от моих рук. Я уже знаю, как с хрустом дробятся напряженные нервы, как кровью стекает расплавленный мозг, как раздавить, как унизить всех, включая Яну со Славой. Я знаю все мотивы преступлений, сотни способов убийства.

Я сижу в полутемной комнате, с ногами забравшись в мягкое кресло. Единственные источники света – это догорающая свеча и блики от телевизора. Свеча, толстый и безобразный огарок, громоздится на столике рядом с креслом. Пламя мягко полосует полумрак, разрезая его на невиданные тени. В телевизоре хаотично мелькают картинки, услужливо сменяя друг друга. Остальная обстановка в комнате замыта темнотой, обернута шуршащим целафаном от пыли. Просто выгрызена из восприятия воспаленного мозга, давая ему передохнуть. Только телевизор, кресло и стол – своеобразная импровизация на тему гордости.
Я пытаюсь смотреть какой-то глупый ужастик. Сюжет стягивает кольцо вокруг подсознания и тянет на теплое дно. Там дремлет время. Свернулось пушистым зверьком, поджало красивый хвост и малодушно посапывает в обе дырочки.
Я смотрю, как истерично, но, тем не менее, бесшумно рыдает свеча. Предательски дрожит огонь. Скатывается одна за другой слеза из горячего воска. Чует, что скоро ей конец. Я тяну руку к свече, хочется ее успокоить, но передумываю и беру бокал. Высокий, граненый хрусталь тут же услужливо стоит рядом со свечой, рядом с тремя своими собратьями. В замкнутом пространстве плескается бордовая жидкость. Я любуюсь его переливами и оттенками и делаю небольшой глоток.
На экране взрывается дом. Красиво уложенный камень и металлические антенны от спутниковых тарелок разлетаются в разные стороны. Просыпается динамик и по комнате разносится звук взрывной волны. От неожиданности я сильно сжимаю бокал на высокой ножке. Хруст. В моей руке окропленные осколки. Один из них пребольно порезал руку.
Вино стекает на пол вместе с кровью из пореза.
Я безразлично стряхиваю оставшиеся осколки на пол.
И она звонит опять. Как еще одно подтверждение, что даже на дне найдется тот, на чье плечо можно склонить голову.
Аня. У нее есть положительные качества. Она может обнять, полюбить ни за что любого малознакомого человека. Просто, ведь он есть. В свою очередь я не раз испробовала на ней разные виды оружия. Так, по мелочи, только проверить их отточенность. Она всегда прощала. Аня из тех, кто умеет сопротивляться не убивая, кто умеет прощать собственную смерть. Только не знает об этих своих свойствах.
Но она очень навязчива. Ее слишком много для меня одной. Она соберет меня по осколкам, но взамен вывернет мешок своих проблем. Каждая из которых, для нее по значимости равна апокалипсису.
- И вот представляешь, я не знаю что делать! С одной стороны…
Она любит сесть на шею и свесить ножки. Взамен так и быть повытаскивает ваших блох. Я в запитии ею. Сегодня я не могу без нее жить. Завтра пошлю ее гулять, потому что она вызывает у меня отвращение. У меня, кто так ценит свободу и независимость.
- И я не знаю, что мне делать!
«Бла – бла - бла» - мерзостные глупости.
Я сижу в кресле. Но в моей руке уже появляется револьвер.
Я еще думаю. А пальцы ненавязчиво поигрывают на теплом курке. Я могу щелчком спустить собирателя душ. Сломать тебя. Вот о чем я думаю, даже не пытаясь вслушаться в ее речь. Мне всегда было интересно: будет ли это очень трудно или очень просто. С твоим умением прощать, именно ты можешь быть бессмертна. Но с твоей слабостью к миру, ты легкая мишень. Да, Анечка?

- И может, ты меня проводишь? А то мне так страшно. В первый раз там появляться. Все такие незнакомые.

Провожу. Только не завтра, а сейчас. И не туда, куда ты меня просишь. Я давно думала, когда тебя убить. А сегодняшнее настроение как раз кстати. Помогло сделать решение. На любом дне найдется тот, на чье плечо можно склонить голову. После тебя найдутся другие.

Револьвер все теплее. Выстрелы могут услышать. Что-нибудь банальное. Быстрое. Бесшумное, как стиральные машина. На моих руках толстые черные кожаные перчатки.

- Нет, я не провожу тебя – мой голос кубики льда на тонкое дно стакана. - Ты…

Я бесшумно подхожу к ней сзади. Она сидит за столом. В руках трубка, от которой тянется километровый провод к дряхлому бежевому телефону. Вот эта дурацкая смерть в самый раз для тебя. Я тяну длинный провод, Медленно, ты даже не замечаешь, рисуя что-то на салфетке. Склонила голову, завесившись волосами.

- Почему ты говоришь так жестоко со мной? – Ее голос пугающе сдавлен. Она пытается прокашляться. Только этот неестественно отстраненный ее собственный голос, дает понять - что-то не так.

Пора! Я резко дергаю шнур, в два обхвата обмотанный вокруг ее горла. Впервые душу человека, всегда считала это слишком грубым и примитивным убийством. Кажется, это называется асфикцией. Удушьем от кислородного голодания, а также избытком углекислоты в крови и тканях.

- Ты заставляешь быть людей жестокими. Своей овечностью и добротой. Придуманная тобой жертвенность заставляет пробудиться охотничий инстинкт. – шепчу я ей в ухо.

Еще сильнее затягиваю. Сдавленные хрипы. Что-то вроде не надо. Надо, надо.
Язык распухает прямо на глазах. Безобразно свешивается изо рта. Пальцы молотят по воздуху. А потом вцепились в краешек стола. Так и застыли побелевшие фаланги. Глаза широко расширенные…Кровь должна была ударить в голову, но ты ведь поняла кто твой убийца?

Всего тридцать секунд. Убийца отходит обратно в полумрак, пряча руки в перчатках в карманы.
Всего тридцать секунд. И труп, уродливый труп лежит перед телефонной трубкой, упав на стол лицом.
Всего тридцать секунд. Фраза в этот промежуток времени.
Всего тридцать секунд. И я слышу на этом конце провода быстрые гудки.
Больше она не наберет мой номер никогда.

Трупы они ужасны. Во всех отношения. Я их не люблю. Позже я узнаю, что она покончит свою жизнь самоубийством, а тогда…

Я опять сижу в своем кресле, забравшись поуютнее с ногами в его нутро. Передо мной на полу поле битвы - осколки и красные брызги. Я равнодушно передвигала в своей голове тяжелые воспоминания. Через несколько минут пришло осознание, что стало очень уж тихо. Спрятавшись в свои мысли, я не сразу поняла, что экран телевизора равнодушно потух. Теперь в мутно-сером зареве было беспристрастно видно мое отражение. Мое не цветное кино. Где я в единственной и главной роли.
Свечи предательски тухнут.
Убийца еще не успел скрыться. Не успел снять перчатки, на которых висит темный волос.
Когда раздается звонок в двери. Такой отрезвляющей после сладкого воздуха смерти.
- Кто? – мой голос не много хрипит.
Далеко-далеко отсюда уже затихает песня Мэрлина Мэнсона. «Мы – ничтожества. Мы хотели быть кем-то, чтобы, когда мы умерли они знали, кем мы были».
- Неважно.
Я оттачивала себя, как четкий механизм. С блестящей жестокостью. Не есть, не спать, не думать – это все очень легко. Идти на пролом. Смертница. Не то, чтобы ты ищешь ее, но ни за что не попытаешься убежать. Просто пойдешь прямо на нее, даже не надеясь пройти насквозь. Но почему-то так и получается. И своих непрошеных гостей я встретила с полным равнодушием
- Кто вы? – спросила я, отступая в спасительный полумрак комнаты.
- Мы? – растеряно приподнял бровь первый вступивший - Зачем тебе это знать. Называй нас как хочешь. Друзья, враги, палачи, инквизиция…
Строго-серый безликий костюм. Черная рубашка. И ни одного аксессуара: ни часов, ремня, галстука.
- Я бы предпочел что-нибудь более романтичное – заикнулся второй. Обычный темно-бордовый свитер и джинсы.
- Мы хотели сказать только одно, ты нам нужна. – говорит первый, проходя всю комнату по периметру. Безразлично переворачивая мои вещи и заглядывая во все углы.
- А вы мне? – я скрестила руки на груди и стояла в дверном проеме.
- Давай подумаем… Ты ведь хочешь оправдать себя? – говорит первый, разглядывая болото осколков на полу.
- Это невозможно.
- Зачем ты так? Неужели свято веришь, что все рождены с предназначеньем. – второй вертит в руках томик «Мудрые мысли».
- Ты ведь хочешь знать ответы на вопросы. Почему именно ты, зачем. – первый жестом указывает на диван, призывая всех нас присесть.
- А вы мне просто так расскажите? Секунду, найду ручку – конспектировать. – я нажимаю на включатель света и инстинктивно сощуриваюсь от слишком яркого блеска люстры.
- Спрячь свой бумеранг. – в его руке мелькает что-то металлическое. Разряд. Я понимаю, что парализована - Мы многому можем тебя научить. О многом рассказать.
Он сажает меня на диван. Мне невозможно шевельнуться или хотя бы открыть рот. Только глупое вращение зрачками.
- Ты ведь сейчас опять ломаешь себя. Проверяешь на любопытство, не правда ли? – усмехается первый, наблюдая за моими рыбьими повадками.
- Просто подумай о своей дальнейшей судьбе. Что тебе здесь ловить? – второй демонстративно фыркает, указав на пространство рукой.
- Тебе нравится заниматься этим. Это твой личный интерес. – глухо говорит первый, опустив голову вниз. Его взгляда не видно.
- И бонус от нашей фирмы – выводы и прочие формальности. – второй достает из кармана зажигалку и протягивает ее мне. Сожги мосты за собой.
Пять. Четыре. Три. Два. Один.
Ко мне возвращается способность моргать. Неловко шевелю рукой.
- Что будет, если я скажу «нет»? – задаю я вопрос в никуда, пытаясь просто размять онемевшие губы.
- Не скажешь, я уже вижу по тебе. Тебе нравится эта затея. – первый хмуро смотрит на меня.
- Знаешь, кто твое первое задание? – восторженно щебечет второй.
- Даже не догадываюсь. – это правда, я вообще ни о чем не догадываюсь.

Мой контракт. Мой контракт на моей внешности. Мое согласие в моих мертвых глазах. Мои ногти ярко-красного цвета – я не скрываю, что не раз запускала их в чужую кровь. Моя кожа – вечно бледная и холодная, будто я сама уже давно мертва. Мой цвет – траурный черный, как вечное сожаление обо всех, кого убивала. Псевдосожаление. Обо всех, кто будет следующим.
- Черная водолазка – не смей вытаскивать волосы из под нее. – говорит второй, когда мы идем вниз по лестнице.
- Черные зауженные брюки – не смей одевать клеш, будет мешать бежать, если понадобиться – приказывает он, идя за мной попятам.
- Только черные шпильки – может понадобиться пробить кому-нибудь голову подручными средствами – бормочет он, манипулируя что-то с моим мобильником.
- Никакой жалости, если ты начала, то доводи до конца. – говорит первый, когда мы оказываемся в холе.
- Черные зеркальные очки – никто не должен видеть зачем ты идешь – звучит эхо второго.
Я оглядываю холл в поисках интересующей меня личности. Натыкаюсь взглядом на зеркало.
- Учись использовать что-нибудь простое – говорит первый.
- Как раз для тех, «кто создан из камня, кто создан из глины» - усмехается второй и протягивает мне молоток.
Я смотрю в простор зеркала. Такое раздолье для фантазии.
- Мы с тобой легко свяжемся – говорит первый, кивая на мобильный.
- Удачи – поднимает руку второй, в знак прощанья.
Они пересекают холл и выходят из дверей.
Я тщательно осматриваю себя в зеркале, в котором все время отражалась только я одна.
- Тебе чем-то помочь? – ко мне подошел управляющий на этаже.
- А в какой комнате живет Слава? – спрашиваю я, нацепляя темные очки.

Я повторяю про себя его имя. Слава. Чем чаще повторяешь какое-то слово про себя, тем не понятнее оно начинает звучать. Совсем незнакомо. Как на другом языке.
Я стучу в деревянную дверь.
- Заходи, открыто – раздается его самоуверенный голос.
Он говорит: «Заходи», но я слышу его настоящий голос: «Кто там еще? Кто бы ты не был, я подчинил себе большинство людей и ты будешь следующим. Заходи, если не боишься».
- Привет, Мишень толпы. – я не раздумывая прохожу в комнату.
Он стоит перед стеной, вешая какую-то картину на гвоздь. «А я серебрюсь и сверкаю» - кажется, его состояние. От моего голоса по его лицу пробегает судорога. Он жалеет, что на его двери как минимум не висит табличка «Осторожно, злая собака».
- Я не во время? – усмехаюсь я.
Слава отходит к окну:
- Что тебе нужно? Соль хочешь попросить по-соседски?
- «Мне дело – измена»… - задумчиво произношу я – А что, солью можно заправить дробовик?
- Ты сумасшедшая – он смотрит на меня с брезгливостью
- «Я – бренная пена морская» - приступ веселья начался как нельзя некстати. Строчки упорно не хотели уходить из головы.
- Чего ты хочешь?
Я подхожу к стене. В рамке, что он вешал, за плотным стеклом была бабочка. Одна из тех законсервированных красавиц, коллекционный вариант.
- Красавица из невзрачного кокона. Вот только она единственная не подчиняется тебе, да? – я снимаю очки – Вроде должна любить, ты ведь готов принять ее, но она взяла и упорхнула. Секрет в том, что у нее есть крылья. Что остается сделать тебе? Только уничтожить ее, Нарцисс.
- Положи на место! – он озлоблено смотрит на меня.
«Кто создан из глины, кто создан из плоти – тем гроб и надгробные плиты…»
- Ладно, не плачь. Всегда будет кто-то красивее нас.
Я подхожу к нему вплотную и поворачиваю его голову к окну.
- Вон, смотри, там бушует Твоя толпа. – я указываю на компанию на ступенях. – пойдут в любую точку мира, лишь стоит тебе подумать об этом.
Он выворачивается из моих рук и болезненно смотрит в мои глаза.
«Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети пробьется мое своеволье».
- Неужели ты все понял? – я с усилием опять поворачиваю его голову в сторону толпы. – Она твой наркотик. Нарцисс-наркоз.

Молотком по виску.

Я наклоняюсь вплотную к нему и тихо произношу:
- Только они воспевали тебя, вызывая твое восхищение, потому что отражались в твоих глазах…

Я выхожу из его комнаты, сухо хлопая дверью. На лестнице уже стоит пара поданных умертвенного короля.
«Дробясь о гранитные ваши колена, я с каждой волной – воскресаю! Да здравствует пена – веселая пена – высокая пена морская!»
Меня опять разбирает беспричинный смех. Я иду мимо них, загадочно улыбаясь высокой пене. Пене, которая никогда не умрет.
Они с опаской косятся на меня и расходятся в стороны, натыкаясь на мой взгляд.
Спускаясь по лестнице, я нацепляю очки опять.
Оружие – на месте преступления. Кажется мотивом можно назвать месть. Он не был ангелом, это точно.

Стрекот мобильного.
- Это было чудесно. – раздается насмешливый голос в трубке.
- Я должна сказать «спасибо»? – я опять не справилась с приступом смеха.
- Могла бы просто промолчать.
- Молчу. – мгновенно оцениваю серьезность его голоса я.
- Слушай внимательно. Знаешь как в мире наемных убийц? Ты должен убить предыдущего, чтобы доказать свое право на существование.
- Я должна его убить?
- Точно.
- Как?
- Как обычно, на нервах друг друга.
- А как мне его найти?
Назойливый писк частых гудков врезается в ухо тупой болью.
Видимо, это тоже решать мне самой. Я знаю только один вариант, пусть сам найдет меня.
Моя терпеливость и обдуманность вознаградилась в час ночи. Мобильный телефон пополз к краю подоконника, наигрывая какую-то печальную мелодию. Я только успела подставить руку и он свалился с обрыва прямо в нее.
Смс-сообщение.
«Вы любите лес?»
Думаю, не ошибусь, если решу, что это он самый. Страннее набора цифр в телефонном номере, я еще не видела.
«О, да».
Мой лаконичный и краткий ответ.
«Тогда я приглашаю вас прогуляться по осеннему лесу, если вы не против».
От быстроты ответа, начинаешь понимать, что его и не интересовала твоя позиция в решении этого вопроса.
Осталось лишь уточнить формальности.

Я стою на ярко-желтой тропинке.
- Как вы думаете, мы можем после смерти превратиться в дерево? Наша душа, то есть. – раздается голос за моей спиной.
Пары секунд хватает, чтобы унять дрожь по всему телу. Дрожь от страха. Страх от этого голоса.
- Я думаю, - начинаю говорить я и оборачиваюсь.
Никого нет.
- Такие же изломанные под разными углами. Тянутся друг другу – задумчиво тянет голос, опять раздаваясь из-за моей спины.
- Тоже несчастные, засохшие со сломанными ветвями, как человек с разбитыми идеалами…
Он двигается в такт воздуху. Идеально. Ему удается оставаться за мной, как бы быстро я не крутилась юлой.
- Стволы деревьев изогнуты – одни сплетаются друг с другом, другие стоят в гордом одиночестве, вытянувшись вверх. Третьи стыдливо пригибаются ниц, опутывая корнями другие деревья, может ищут поддержки у них…
- Я не удивлена, что вы лучший убийца.
- Ты действительно думаешь, что я всегда подхожу со спины? Я просто не хотел тебя пугать. С твоим умением видеть насквозь.
- Но мы же не сможем так сражаться… - начала я и сразу поняла, какую сказала чушь. Вот уже шесть-семь минут, как он может не раздумывая выпустить из меня дух. По его теории - оживить еще одно дерево.
Голос тихонько засмеялся. Как распиливать тонкий железный лист.
- Я не собирался с тобой ни сражаться, ни драться, ни убивать.
- Что-то вроде «я девочек не обижаю»? – опять не удержалась я, чтобы обернуться. За мной никого не было.
- Не сегодня. Ты пришла освободить меня.
- Не совсем. Я пришла занять место первого убийцы.
- Тебе эти вещи не кажутся равносильными?
- Нет. Моя позиция означает твою смерть.
- А я как истинный самоубийца даже не стану сопротивляться – опять тонкий железный смех.
- Самоубийца? Торопитесь занять место за оградкой? – я не удержалась от презрительного тона.
- Скажу, вам это только на руку. Почему ваш тон звучит так издевательски? У меня есть 1100 и еще одна причина, чтобы свести счеты с жизнью.
- У кого их нет – фыркаю я. – Нашли за что умереть, мои поздравления. Найдите, за что жить. Задача потруднее.
- Мне кажется или вы пытаетесь отговорить меня от суицида?
- Если из всех выходов, вам больше нравится этот, то при чем тут я?
- Неужели вам нравится жить?
- Играть глупыми игрушками, чужими судьбами… Мой ответ – да. Все что здесь происходит, лишь игра для меня. Где бы я не оказалась, чтобы со мной не сделали – только игра.
- По чьим правилам?
- Как придется. Я танцую и под чужую дудочку и играю на саксофоне для других – одинаково хорошо.
- Закройте, пожалуйста, глаза.
Ощущая абсурдность ситуации, я послушно захлопываю глаза. Картинка осеннего леса смазывается густой темнотой. Вот и все. Убивай меня любым способом.
- Только не пугайтесь…
Я открываю глаза.
Нервный вдох и инстинктивно отступаю на пару шагов назад. В моих руках оказывается дробовик. Я готова палить в это чудовище просто так. Не раздумывая над целесообразностью.
Он… Оно…
Выше меня в три раза. Гигантское слизистое тело, аморфное как привидение из мультиков. Все что я вижу, это огромная пасть. Просто яма. Ряд острых иголок-зубцов на нижней стороне. Сверху свисают неровные, рваные края его рта, как заросли перед входом в пещеру. Гигантская пасть не захлопывается от количества человеческих частей нагруженных в нее. Хаос рук, ног, голов и целых тел, гниющих в его пасти. На той части, которую можно именовать подбородком засохшие пятна крови. В мелких клыках остатки чужого мяса.
Вот что перед моим лицом.
Я инстинктивно сглатываю, не в силах оторваться от раздробленных, обнаженных костей, которые торчат из его пасти.
Я чувствую, что сейчас упаду в обморок и пытаюсь перевести взгляд. К необъятному телу, служащему для перевозки трупов, прилагаются две несуразно тонкие, цепкие, веткообразные руки.
Он отползает на своем брюхе подальше от меня и я вижу его глаза. Две зияющих дыры, из которых бьет лазерный луч ярко-красным прожектором. Довершает картину, два небольших уха на его голове, чуть больше кошачьих, как намек на комичность.
- Это… - мой голос звучит из банки с песком – это твои жертвы?
- Все до единой – голос звучит откуда-то из нутра, заставляя дергаться слизистый прозрачный живот.
- Зачем ты это делал? – мой голос предательски хрипит.
- Ты сама недавно говорила об играх, кажется? Держа чужую жизнь в руках, разве тебе не хотелось ее хотя бы раз сломать? Чтобы даже просто посмотреть, что из этого будет. Я знаю, что хотелось. Что ты делала так. Иначе, ты бы сейчас не стояла здесь.
- Я не…
- Расположи в иерархичном порядке три убийства: самого себя, незнакомого банкира и своей матери. Которое самое сложное?
Я оглушена.
- Ну дай же мне правильный ответ? Чью жизнь легче сбросить со счетов? Свою любимую? Человека, который вкладывал в тебя, а ты в него? Незнакомца, которого ты абсолютно не знаешь, который ничего тебе не сделал?
- Убивая одного из них, ты убиваешь и какого-то себя. – слабо отмахиваюсь я.
- Убивая себя, я убиваю что-то в них соответственно? – фыркает он надменно – система нитей на наших пальцах, к которым привязаны наши жертвы?
Я не могу слышать его голос. Обруч сжимает голову. Что ты хочешь услышать?!!
- Скажи, какое убийство легче? Какое труднее?
Нехватка воздуха. Я дрожу. Смотрю на трупы в его яме-рте. Кто из них его мать?
- Отвечай! – требует он громовым голосом.
- Когда ты убил свою совесть? – из последних сил я выдавливаю голос из кровоточащего горла.

В одно мгновение он превращается в обычного человека.
- Ты знаешь историю про бабочку над головой война?
Мужчину лет тридцати. Приятной наружности. Сильного и твердого. В его руках катана.
- Когда наемный убийца нанес свой меч над головой жертвы, там пролетала бабочка. И если бы он опустил меч, он бы убил и ее. Потому он замер. А жертва смогла вонзить свой нож в убийцу.
И он бежит на меня, не давая и секунды на раздумья. Ветер на моей стороне. Пытается затормозить его бег, сдувая.
Я жду. Когда он приблизится. Я изображаю жертву. Просто стою и жду.
Он оказывается в паре шагов. Занесенный клинок над моей головой. Пропущенная секунда и я окажусь в его пасти среди таких же.
У меня нет времени думать, говорил он правду или нет.
Я выставляю клинок и звон металла пронзает воздух. Руки сводит судорога напряжения. Мы бьем в одну точку, держимся за нее на равных. Нельзя придавать больше напора, иначе, если он резко уберет меч, я потеряю равновесие. Нельзя уступать в силе, или его лезвие коснется меня без пощады.
Сейчас секунды висят на наших нервах. Кто не выдержит первым. Неужели только одно столкновение? Мечи как влитые, словно схвачены одним магнитом, который невозможно разнять.
Он насмешливо смотрит мне в глаза. Глаза обычного человека, на дне которых плескается лава. Ярко-красные точки на дне черных зрачков. Он делал это тысячи раз.
Он начинает отводить катану в сторону. Мой клинок послушно заскользил в другую. Мы разошлись. Резко оборачиваемся.
Он стоит невдалеке. Я непонимающе смотрю на него.
- Мы всегда даем сами повод убить себя.
Он оказывается у меня за спиной. Я начинаю верить, что он умеет материализоваться в пространстве.
Я только успеваю обернуться и наши клинки снова соприкасаются. Быстрые маневры фехтования. Его клинок скользит в жалких сотых миллиметра от кончика моего носа, от беззащитной шеи.
- Мы даем подсказки. Идеи. Мы даже сами даем оружие.
Он говорит резко и отрывисто, вместе с судорожными вдохами. Звон глушит его голос, но я чувствую его слова в сознании.
- Даем из интереса: воспользуются ли? А потом в таком шоке, когда действительно направляют его против нас.
Он делает резкий выпад и разрезает мой левый рукав чуть ниже плеча, вместе с кожей руки.
- Как страны подписывают пакты о сдаче оружия. О не применении ядерных бомб. Подписывают все кроме одной. И каково же всеобщее удивление, когда эта страна воспользуется своим правом.
Он берет меч за острие и резко ударяет меня чуть ниже шеи по спине тупым основанием. Резкая боль сводит позвоночник. Неосознанно, поддавшись боли, я разворачиваюсь спиной к нему. Очки слетают в шуршащую траву.
Под левую лопатку моментально упирается клинок. Сейчас она разорвет легкое, а следом сердце.
- Я страна, которая не внесла подпись в своей колонке общественного договора.
Он давит медленно на катану.
Он действительно настоящий убийца.
Я стою лицом к дереву. По спине течет струйка крови, смешанная с капельками пота и жалостью.
Полметра до дерева.
Я резко прыгаю вверх, желая взлететь как можно выше. Его меч раздирает кожу до плеча, но я освобождаюсь от стали в своей коже. Одной ногой я отталкиваюсь от дерева и круто разворачиваюсь в прыжке. Краем глаза успеваю заметить занесенную катану. Все что я могу, это выбить ее из рук другой ногой. Я теряю точку опоры и мы падаем. Он навзничь, в сухую траву. Я приземляюсь сверху на него, протыкая своим клинком его живот.
- Я поняла, что значит быть идеальным убийцей для вас. – говорю я через прерывистое дыхание. – Это значит убить всех, кто есть в тебе. Убить все то, что кто-то попытался в тебе оставить. Быть не мертвецом, а живым трупом.
Всего сожаления не хватит. Я протыкаю его упругой сталью насквозь в мягкую кожу. Плоть разрывается. Мой удар приходится куда-то между ребрами. Харакири от чужого меча.

Он лежит на спине. Лава расплывается в зрачке и льется из глаз теплой кровью.
Он смеется, как тонкий лист металла на ветру.
- Ты хитра. Ты заставила выйти на бой…

Изогнутая сталь под невероятным углом. Его клинок был бессмертен до тех пор, пока не наступил час поражения.
Я упала на сухие листья. Лес замешивал багряные тона.
В ушах стоял звон от слившихся мечей: за успех, за жизнь, за смерть.
Бесподобный звон, для того, кто хочет убить другого.
Горечь - по цвету как вода из луж, заливает все тело, теплый напиток для него – из мыслей стекает в вены. Сердце в болоте из нее.
Мне действительно жаль. Первый и последний раз.
Схватка не вечна, как и жизнь. Два процесса от точки до точки. А я посмела прервать эту линию, появившись откуда-то извне. Он знал, что жизнь не бесценнейший дар, а только кусок, за который дана цена. При чем два раза. За каждую из точек. Ожиданием, любовью, деньгами, заботой, властью. Тебя уже ждали. За тебя уже проплатили.
Лес кружит листья, окрашиваясь для него в теплые тона. Для него все заливает красный свет. А я…
- Ты на высоте. – в поле зрения появляется парень в джинсах и темно-бордовом свитере.
Я молчу.
- Я думаю, что ты знаешь, кого тебе осталось убить. – я вижу силуэт парня в безразлично-сером костюме.
- Это работа или личное? – отстранено спрашиваю я, наблюдая, как ржавые листья сыплются на их головы снегом.
- За тобой полная свобода действий. Главное исход. – он смотрит на лучшее творение жестокости, на смерть, когда-то, одного из лучших.
- А он всегда один. – наклоняется второй, чтобы помочь мне встать.

Найти его будет очень трудно. Он умело теряется в пересечении дождя и солнечного света. Напряжение гудков сводят с ума телефонную трубку, она жалобно свисла, болтаясь на проводе, как на удавке.
Только гудки. Отмеряют сердцебиение.
Исчез без вести он уже давно. Теперь мне его искать, надо только решить в каком времени. Что я сейчас смогу сказать, чтобы встретиться с ним? Скучаю, люблю, умираю? Ведь когда он пропал, я просто сказала: «Прощай».
Я набираю из раза раз номера, выцарапанные как будто гвоздями в памяти. Если смысл искать, когда уже есть сомнения. В урну летят останки сигареты за сигаретой, копоть осела на легких, но это не принесло и намека на решение.
Трубка сошла с ума от количества гудков.
Смысла нет. Все равно я не смогу ничего сказать. Надо идти на лобовое столкновение.

Я иду к тому месту, где надеюсь встретить его. Моя единственная адикция. Его имя… Страсть. Возможно, оно звучало по-другому, но это то, что я запомнила. Моя страсть, всепоглощающая, опасная. Такой место на подиуме – извиваться под взглядами. На показ. А лучше сидеть и корчиться в плотно закрытой банке под наркозом общего применения. У нее были слишком длинные цепкие пальцы. Она пила самодовольно мою душу, заставляла забыть о самозащите, содрав все маски и изодрав в клочья платья.

Холодные руки в карманах.
- Привет. Столько времени прошло… - я ждала этого голоса, но все равно вздрагиваю.
- Привет. – почему ко мне все подходят со спины? - Захотелось с тобой поговорить. – говорю я сразу прямо - Мы не одни, но нам одиноко.
- Чем ты сейчас занимаешься?
- Играю в свои социальные эксперименты. Испробую людей на прочность. Что у тебя нового?
- Ничего в принципе. Разве что перестал заниматься всякими глупостями.
Больно.
Что-то пошло не так. Мое терпение хрустит, все и вся летит к чертям. И никто не попросит прощение. Ведь это лучшее обвиненье в вине.

«Солнце выключает облака, ветер дунул – нет препятствий. И текут издалека вены по запястью».

Я достаю из карманов два абсолютно одинаковых револьвера. Прекрати бояться, глупый зверек, приказываю я себе мысленно. Здесь все можно пережить. Но тебе так нравится сравнивать и себя, и свою любовь с луной. Сегодня она до краев полна, а через несколько дней, от нее лишь жалкий изогнутый силуэт.
- У тебя странные глаза – смотрит он на меня.
- Что с ними?
- Они разучились чувствовать.
- Я не верю в любовь. И такое случается. – усмехаюсь я, смотря на его изменившееся лицо - Давай смотреть на это в масштабах человечества – оно выживет. Меня одну переживет. – я протягиваю ему один.
- А если таких будет «не одна»? Если все станут такими?
- Я не говорю тебе, не заставляю и даже не призываю перестать верить в любовь. Только перестаньте доказывать ее существование мне. Существование ее белой и пушистой стороны.
Любовь лишь еще одно оружие, которое мы направляем друг против друга. Замаскировано.
Ему удалось найти точку удаленного доступа к этому бреду, от нее десять шагов и у нас в руках пистолеты. Очередной дуэль. Я сама даю тебе оружие. И мы стоим, молча, целясь - я в голову, а ты, кажется в сердце.
- Стреляй! Кто-то должен быть первым.
Он молчит, ничего не понимая.
- На этой картине два вакантных места: жертва и охотник. Кем ты хочешь быть?
- Странно слышать эхо Сэнт Экзюпери в своей голове. Мы забыли, не только что есть ответственность, но и не помним слова привязанность. – грустно опускает глаза он.
Кровь течет из моего плеча.
- Страсть. Она растворяет тебя в другом человеке, заставляет повторять все ее слова, превращая их в жалобный вой, забирает все в обмен на фантики…
Я знаю, какую песню хочу услышать, если это мой конец…
«Улеетаааешь, улеетаааешь… Над каштановым побегом в переплетах Мураками, я люблю тебя огромным небом, я хочу любить тебя руками»

Бессмысленные фразы.
- Ты не знаешь что такое боль. – это его вывод обо мне.
- Два ножа в одну мишень. У кого больше? – мне кажется я знаю об этом все.
- Что?
- Ничего. У вас же все было хорошо, почему вы не исчезали из моей жизни? Я не прощу, я ведь не бог. Я только закрыла глаза, Чтобы дать вам время успеть скрыться из виду. А потом начну отсчет - убирайтесь с моей планеты.

Клясть за медленность себя? Да, мне было мало времени. Хищник всегда бегает быстрей, а я не в очереди за падалью. Я бездумно отсчитываю пули как всегда. По запястьям, как стигматы.
Нужно было просто сделаться невидимыми. Не попадаться мне на пути. Залечь на дно
Не подавать сигналов, чтобы жить мило.
И одну в лоб – контрольный выстрел.
Я вижу в чем разница между личным убийством и заказанным. После личного, ты погружаешь руки в кровь. Копаешься во внутренностях, чтобы изучить сердце. Неужели такое же как у всех? Сжать его, чтобы больше точно никогда не забилось. Даже жалеешь не много этих глупышек. Подержишь голову, пока не вылетит дух. Это твоя маленькая бездушная кукла. А там все холодно и отстранено.

Когда жестокость бывает красивой? Когда она носит женское имя.

Эти сцены из раза в раз снятся мне. Обрывки. Фрагменты.
Глубокая ночь. А я лежу в кровати, вытирая одеялом лицо. Будто могу стереть налет этих кошмаров.
Я знаю, во что ввязалась. Я понимаю, что никто не ответит на мои вопросы. Я не ушла ни на йоту, стоя там же в самом начале терзаний.
И просыпаюсь опять.
Эти затяжные сны. Сон во сне, во сне сна, во сне. Я пытаюсь проснуться в реальности, но открываю глаза только в очередном сне. И сейчас опять. Я проснулась и мне действительно страшно. Я хочу встать и включить свет, пойти умыться. Но не могу двинуться и шевельнуться, потому что продолжается очередной сон. Я понимаю, чтобы проснуться, нужно ущипнуть себя. Щипаю. И просыпаюсь в очередном сне. В нем я встаю и иду ванну, чтобы умыться и больше не заснуть. Но свет не зажигается и я понимаю, что это очередной сон…
Громкий хлопок.
Я рывком поднимаюсь. Наконец-то в реальности. Ненавижу салюты, но сейчас они спасли меня от сумасшествия.
Свет включается с первого раза, вода из крана бежит кристально чистая и холодная. Напротив всем кошмарам.
Я не хочу спать. У меня страх к этой физической потребности.
На улице разрывается очередной салют. Буйство салютов. Выстрелы в воздух. Белым кадром выхватывают меня из темноты. Оглушают и дезориентируют. Выхлопы дыма расползаются кляксой по небу. Метка в виде осьминога с длинными щупальцами. Они тянутся ко мне. А звук, как от выстрелов в спину.
Это они разрезают меня на тысячи амеб, которые тщетно пытаются найти друг друга. Чтобы восстановиться в одну мозаику. Но опять выстрел. Громкий хлопок. Как ведро воды сверху на частички моего сознания. И их разносит еще дальше. Смывает. Отделяет. Уносит.
«Вот не повезло, ты упала в мир, до твоей звезды, миллионы миль. Миллионы миль, а этот мир чужой, это мир людей – открывай скорей. И все получится, и все завертится, сначала стерпится, потом полюбится. И все получится, Земля завертится, сначала весело, потом повесишься…»
Я вздрагиваю всем телом. Музыка, доносящаяся с площади, больше походит на мой последний реквием, нежели на дискотеку в честь праздника. Я оборачиваюсь, боясь увидеть за спиной очередного наемного убийцу, который пришел за мной. Который, также как и я меняет музыку на фоне и дает пару фрагментов на память. Но все что я вижу сзади – это зеркало и свое испуганное отражение в нем.
Надо на свежий воздух. И быстрее. Я судорожно одеваюсь и бегу из квартиры.
Дождь. Холодно лицу.
Я иду на главную площадь. Не то, чтобы так задумано, но сейчас тянет именно туда. Кажется, у меня есть какой-то план в голове.

Люди толпами идут мимо меня. Некоторые хищно оглядывают, цепко всматриваются. Я иду посреди потока, а они идут и идут, мимо. Некоторые не замечают меня. У других в бесстрастных лицах плескается пустота.

- Вы все убийцы! Пули.. каждый день насквозь. Пули. Через нас. – мой собственный крик неожиданность даже для меня.
Изо дня день я слышу выстрелы. Пули. Решетят воздух. Пули. Никто кроме меня их больше не ВИДИТ. Пули насквозь, через тело, душу, мысли, сердце. Я опять вижу, как стекает невидимая кровь по людям. У человека точно больше одной жизни, и мы все испробуем и испробуем. Убивая друг друга разными способами. В мыслях, словами, поступками. Воздух из пуль. На каждой есть имя. Кому предназначена.
Застрянет только одна. Та, на которой выгравировано твое НАСТОЯЩЕЕ имя. Но ты его не знаешь. Это и плохо, и хорошо. Они ведь тоже о нем не догадываются. И стреляют на перебой. Наугад. Изо дня в день. Пули.

Салюты на ваших праздниках – это массовые теракты. Вы многочисленные жертвы. Я подарю вам последний большой салют. Смертельный порог децибела, никто уже больше не узнает причины, когда все размажет столп ярких искр. Очередной взрыв, как обычно быстрый и смертельный.
Но если ты вдруг узнал свое имя, но если ты все-таки знаешь его, разгадал тайну жизни – скажи мне. Это сладкий суицид, от которого ты не можешь отказаться. Это убийство, от которого не могу отказаться я.

Пули каждый день. Пули насквозь. Мы убиваем друг друга.
В моих руках тихо щелкает бомба.
Секунды пошли назад
Время не только сейчас твой враг. Ему всегда было все равно на оправданных и виновных.
Вокруг меня настоящая толпа. Я кричу им что-то. Непослушные слова обезумели и сами срываются с языка:
- Жестокостью здесь пахнет каждый цветок, не успевший завянуть от грешного быта.

Тихо мигает циферблат часов призывно-красным светом. Электронные цифры. Никогда для огня не было никаких преград
- Пластилиновые слова. Все забыли их вес, на разумно-крепких стеблях, вы еще не мертвы, но уже забыли все заветы, оставшиеся от Серебряного века. Для вас солнце молчит и важен лишь свет.

На бомбе осталось меньше минуты. Все закружит воронка. Взметнется вверх серебряный дым.
Каждый день эти надоевшие родственнички. Служащие в банках, которые имеют причастность к чужим деньгам, но отчего делаются несносно вульгарными. Непонятливые соседи по лестничной клетке, а также сверху и снизу, безалаберно теснящие друг друга. Пихающиеся тетки и мужики с гигантскими сумками и подозрительными взглядами, словно то, что они везут, именно этим мечтают завладеть все структуры криминального мира.
Огненный залп скроет все

Я ведь могу вас убить одним словом. Всех вас, призванных любить друг друга, но идущих гордо по одиночке.

Кажется это «Green day».
«Моя тень, единственная, кто идет рядом со мной. Мое сердце – единственная пробитая вещь, то что я сломал. И я иду один по бульвару сломанных надежд».
Толпу пытаются разогнать. Разбить плотное кольцо людей вокруг меня. Сквозь них прорываются люди в темных костюмах и зеркальных очках. Они пришли за мной.

Я просто плачу, стоя в этой многотысячной толпе.

Люди оборачивают головы, над нами летит вертолет. Волосы хлещут по щекам. На таймере горят красные цифры. Последние пятнадцать секунд.

Инквизиция уже здесь. Замирает настороженный взгляд, когда они замечают заряд пластита в моих руках.
Меня связывают. Отбирают смертоносную игрушку из моих рук. Как только они забрали ее из моих ладоней, таймер предательски погас на последних двух секундах отсчета. Меня толкают к веревочной лестнице спущенной из вертолета.

- Мы еле успокоили толпу. – говорит все тот же в сером костюме.
Я не знаю в каком сейчас мы сидим подвале.
- Меня это не волнует. – я хочу только чтобы они развязали мне руки.
- Пожалуйста, только не думай, что тебя обманули. Ведь это не так.
Он присаживается передо мной и испепеляет узлы веревок, стягивающих мои запястья, одним взглядом.
Я с наслаждением похрустываю затекшими костями.
- Что ты знаешь о детекторах лжи?
- Их тоже можно обмануть.
- Знаешь как они действуют?
- Мне не приходилось с ними сталкиваться.
Он выкладывает на стол спутанные провода, подключенные к разнообразным дисплеям.
- Смотри, вот у этого принцип действия заключается в том, что когда человек испытывает психический дискомфорт – лжет или укрывает часть правды – внутриглазное давление повышается, наблюдается прилив крови к глазным яблокам, из-за чего температура окологлазного пространства выше стандартной. Все что ему нужно это зафиксировать в инфракрасном изображении изменение температуры.
- Сквозняк или просто жевок тоже может повлиять на изменение температуры.
- Молодец – впервые радушно улыбнулся он. – Мы в тебе не ошиблись. Думаю, над ним еще поработают. Смотри, это настоящая игрушка.
Он протягивает темную коробочку, чуть больше коробка спичек с дисплеем.
- На экране результат отображается в виде яблока. Надкушенное – подозрительное волнение, съеденное на половину – попытка уйти от ответа, огрызок – наглая ложь. Он может интерпретировать малейшие изменения в голосе.
Он сметает все их разом со стола на пол:
- Но ты права. Их всех можно обмануть. Достаточно психологического спокойствия и обостренного внимания. Фрагментально честные ответы от многого спасут.
Он достает из ящика стола предмет, смахивающий на пульт:
- Плюс ровное дыхание – от 15 до 30 вздохов-выдохов в минуту. Также советуют покусывать кончик языка. – он вводить какую-то комбинацию на кнопках - Или прижать пальцы ног посильнее к полу. Только бы датчики не уловили ерзанье на стуле и сокращение мышц.
На противоположной стене растягивается гигантское зеркало.
- А это наш детектор лжи. Вряд ли смогу тебе объяснить принцип действия. Никаких штучек по его обману не найдено. Так что будем предельно честными друг с другом.
Это такая шутка?
- Смотрим прямо в зеркало и отвечаем на вопросы друг друга. Если твое отражение исчезает, значит, ты врешь.
Я должна поверить в это?
- Давай поговорим на чистоту. Зачем ты это делала?
- Моя теория железной души. – я абстрагируюсь от реальности.
Душа – это твои крылья. Железная душа – железные крылья. Они выдержат любой вес, не прогнутся, и даже не начнут ржаветь. Человек, как зеркало. Разбей хоть на тысячи осколков. Но не уничтожишь. Человек, которого невозможно сломать. Убить.
- Что ты имеешь в виду?
- Человек, которого можешь пытаться убить хоть сколько, но не сможешь причинить ему вреда. Я стреляю пулей, а он ее переживает. Мой сверхчеловек.
- Только мертвый больше не может умереть.
Мой встречный вопрос:
- Почему я?
- Потому что слишком много поняла.
О, моя извечная проблема. Он продолжает:
- Мы даем каждому человеку очень много имен. Ведь если у него будет только одно имя и только для тебя, не будет ли это последним шагом привязанности? Точнее последним шагов в признании, что эта привязанность существует. Передачей своей жизни в чужие руки.
- Это правда?
Это не моя глупая теория?
- Правда о пули, на которой написано именно твое имя. Как легко ты ее находила. Твой талант, твой гений. Тебе слишком легко удавалось приручать людей. Ничего не стоило узнать их тайны, понять их страхи, догадаться, какое у них настоящее имя на самом деле.
Я думала это вдумчивость и наблюдения.
- Чего ты хочешь теперь? Если бы ты продолжила…
- Чем вы занимаетесь?
- Контролируем таких, как ты.
- Нас много?
- Не думаю. Своего предшественника ты убила. Тот, кто может убить тебя? еще не родился.
- Зачем я их убивала?
- Изначально, если не ошибаюсь, ты это делала из личного интереса. Тех, кого просили убить мы - они просто хотели обладать твоим талантом. Убивать словом, взглядом. Со временем бы могли научиться, и их невозможно контролировать. Поэтому они ликвидированы.
- А…
- А еще нам нужно было, чтобы ты никуда не делась от нас. Поэтому ты должна была убить всех, кто живет в тебе.
Знакомо.
- Скажи одно: ты хочешь продолжить или уйти?
- Я хочу искупления.
- Искупления? А если так и должно было быть? За что нести вину? Когда казнили Галилео Галилея, никто не задумывался что он прав. Истина выступила позже.
- Просто смерти.
- Сама ты себя не убьешь. Железная душа. А у нас свои методы. Согласна? Сдашься и станешь как все?
Он вздыхает.
- Солнце сжигает и греет – две крайности. Звук солнца может разрушать. А может создавать. Этой крайностью ты почти не пользовалась.
Я сжигала все, что в моих руках.
- У меня нет в программном обеспечении ярлыка «жалость». У меня нет доброты. Я должна уйти.
Мое отражение исчезает с зеркала.
- Вы ведь не думаете, что я поверю в этот трюк? – смеюсь я. – Электронные технологию далеко ушли.
Он расстроено качает головой.
- Прощай…
За мной заходят двое человек.

Я в большой комнате. В одном большом зеркальном кубе.
Я вижу каскады лестниц в отражении. Хотя комната пуста, не считая меня.
Мое больное отражение вытворяет все, что хочет, кроме своей прямой обязанности повторять мои действия.
Может я все еще сплю?
Я слышу бешеный стук своего сердца. Надо же, оно у меня до сих пор есть. Он нарастает. Он смешивается со стуком чужих сердец.
80 децибел – это опасный для здоровья уровень.
Я закрыла уши руками, чтобы избавиться от противного стука.
Мое отражение смотрит на меня своим колючим взглядом:
- Кричи, здесь все равно нет звука.
Медленно он затихает.
Я ломала людей. Доводила их до такой крайности, что реальная смерть для них самое лучшее. У них больше не было идеалов, стремлений. Это называется существование. Инертное движение. Им было больше невозможно оправиться. Это была пуля с их настоящим именем.
- Молись, ведь кукловод заснул.
Я не знаю, чьи это слова. Может быть со мной опять разговаривает зеркало.
Громкие крики людей. Звук выстрелов. Шумовое оружие.
120 децибел – это уже болевой порог.
Уши начало закладывать, голова кружиться. Мне казалось, что я теряю сознание.
Кто-то вышел на запах третьего рейха и идет по его следам до сих пор, связанный его идейным узлом. Но я видела это небо, из которого капала кровь.
Все вновь замолкло.
Я медленно села на пол. Уши жгло. В голове все перепуталось…
- Все плохо, ведь все будет еще хуже. – это мне говорит мое отражение.
- Сломись и упади без сил, ведь ты должна подняться ВЫШЕ. – это я отвечаю ему.
И снова раздаются звуки, громкое тиканье, шуршание.
200 децибел. Смертельный уровень слышимости.
Глаза закрылись, я почти ничего не ощущала. А тиканье все продолжалось. Пока не последовал взрыв.
Белый шум.

- Что вы скажете об этом? Совесть? – парень в джинсах и темно-бордовом свитере отпивает кофе из пластмассового стаканчика.
Первый задумчиво смотрит, что происходит в кубе:
- Когда жестокость – это лучшее, что ты делал? Когда она направлена на себя.

«Привет!
Это не конец света, твоя немота. А я, например, абсолютно ничего не слышу. Да и с памятью частичные проблемы. Но мы это переживем, честное слово.
Расскажи, чем ты увлекаешься?
Я работаю в восстановительном центре «Назарет», и если ты решишь принести нам свою измученную душу, она, как блеклая тень на тонких запястьях остались следы от железных колец, то я буду рисовать пушистой кистью на твоем лице, мы раскрасим акварелью твой мир. Поверь, он вовсе не карандашный рисунок со множеством размытых фигур.
Ты всегда была так ярка и четка, твоя жизнь - буйство красок. Все, смеясь, куда-то бредут.
Черно-белая тень с размазанным контуром – это не про тебя.
Приезжай, мы ждем тебя. Я жду тебя.
Надеюсь, до скорой встречи».