Глава 2. Эвелин Лонгодримская
Аллод Лонгодрим, а вместе с ним и герцогский титул, были дарованы королем Мерлена, Августом Великим, прославившим свое имя в веках знаменитой битвой при Дьерне, прадеду нынешнего его владельца, Шерлу Рыжебородому, за какие-то заслуги, истинное содержание которых так и осталось между королем и его рыжеволосым стременным. При дворе правителя в свое время, помнится, ходили смутные слухи, что в одной из ночных пьяных потасовок на окраине столицы, до которых его величество, не в пример прочим своим родственникам, был охоч, Шерл спас повелителю не то жизнь, не то честь, не то и то, и другое вместе взятое. Но сам Август даже на смертном одре не признался, что послужило причиной его внезапной щедрости. Достоверно было известно лишь одно: аллод с плодородными пахотными землями, заливными лугами и лесами, изобилующими дичью, был дарован Шерлу «на веки вечные», а потому старший его сын от брака с девицей Анной, дочерью разорившегося ландграфа Рената Нюрнбергского, стал законнорожденным герцогом Лонгодримским.
Шерл Лонгодримский мирно почил на шестьдесят третьем году жизни, более чем на десять лет пережив своего бывшего хозяина. Его первенец, Роберт Лонгодримский, также доживший до преклонных лет в окружении родных и близких, тихо сошел в новенькую фамильную усыпальницу достроенного только ближе к его старости замка, оставив в наследство своему сыну, Дереку Лонгодримскому, разросшиеся благодаря отвоеванным у соседей землям владения. Однако внук Шерла Рыжебородого оказался не столь рачительным и домовитым хозяином, как его папаша. Этого куда больше влекли жаркие дальние страны, где даже узоры звезд на небе иные, чем в северных землях. И пока герцог Лонгодримский в третьем поколении яростно сражался в невообразимых далях за веру и короля, поместьем распоряжалась его супруга Мишлин, показавшая себя твердой и умной правительницей. Злые языки, правда, поговаривали, что холодный ум и красота Мишлин позволяли ей безнаказанно крутить мужчинами по собственному желанию и для собственной выгоды, и что герцог Лонгодримский никоим образом не причастен к появлению на свет наследника аллода. Но стоило всего один раз взглянуть на медно-рыжую с проблесками благородной седины шевелюру Вильгельма Лонгодримского, тяжелые, мужицкие черты его лица и лопатообразную бороду, как становилось ясно – перед вами прямой потомок королевского стременного.
Ворона, успевшего насмотреться на герцога Вильгельма еще при первой их встрече, ни фамильные черты, ни генеалогическое древо Лонгодримской династии не интересовали. Допущенный в приемный зал временной резиденции лонгодримцев, охотник прошел мимо косо поглядывавших на него и, в особенности, на тот увесистый сверток, что он нес с собой, стражников и преклонил колено перед поставленным на возвышении резным креслом, в котором сидел его наниматель.
- Все-таки вернулся, - с нескрываемым удивлением сказал Вильгельм Лонгодримский, - и даже раньше моих ожиданий. Что скажешь, охотник? Или ты передумал, не доехав до замка?
- Зверь мертв, сударь, - коротко ответил Ворон, не обратив внимания на грубоватую шутку герцога.
- Что ж, если так, я рад. Но я желаю увидеть то доказательство, о котором мы договаривались. Я хочу быть уверен, что плачу деньги за выполненную работу.
- Как пожелаете, сударь.
Ворон распустил веревку, которой был перевязан сверток, развернул пропитавшиеся черной кровью кожи и, взяв за складчатый загривок крупную косматую голову твари, поднял ее повыше. Сдавленный вздох прокатился по залу.
- Матерь Божья, - не сдержавшись, прошептал позади кто-то из стражников.
Побледневший герцог Лонгодримский приподнялся из кресла, судорожно вцепившись в подлокотники, и невольно отшатнулся, перекрестившись, когда нижняя челюсть твари отвисла и с хорошо слышным клацаньем вернулась на место. Из-за портьеры с изображением герба дома Лонгодрим, висящей по правую руку от герцога, раздалось приглушенное восклицание ужаса, разом оборвавшееся, словно кому-то резко зажали рот.
- Во имя всего святого, это еще что такое?
Герцог вскочил на ноги, кажется, даже обрадовавшись возможности временно отвлечься от созерцания страшного трофея, и поспешил к завешенной тканью стене. Запустив руку за портьеру, возмущенный Вильгельм Лонгодримский вытащил на свет божий худенькую девушку в темно-синем платье, перепачканном пылью и украшенном клочками паутины.
- Эвелин?!? Ты что тут делаешь? Ступай в свою комнату немедленно, здесь ничего интересного нет!
- Не сердитесь, отец, мы просто…
- «Мы»? Значит, там кто-то еще есть?
- Мэри… - смущенно пролепетала девушка. – Но она не виновата. Это я захотела посмотреть…
- Святые угодники, что за дети нынче пошли! Забирай ее, и бегите отсюда, пока я и вправду не разозлился!
Красная, как вареный рак, пухленькая девчушка в платье мипарти цветов Лонгодримского дома – желтого и синего – выскочила из-за портьеры и, подобрав подолы юбок, со всех ног бросилась вон из зала. Эвелин ненадолго задержалась, со страхом глядя то на охотника, то на его жуткий трофей, словно не в состоянии решить, кого из них стоит больше бояться – живого или мертвого. Ворон в свою очередь скользнул взглядом по тоненькой, затянутой в шелка фигуре девушки. Их глаза встретились всего на миг, после чего Ворон отвернулся, погрузившись в изучение узора на подлокотнике кресла. Все слишком предсказуемо. Во взгляде юной герцогини плескался нескрываемый ужас – охотник настолько часто сталкивался с этим чувством, что уже перестал удивляться. Странно, что нет так же брезгливости и отвращения – ведь она уже в том возрасте, когда мужчины воспринимаются, как мужчины, а не как соратники по детским играм.
В целом же Эвелин Лонгодримская была весьма мила и ни капли не походила на герцога Вильгельма: должно быть, пошла в герцогиню-мать. Той, правда, Ворон еще не видел, а потому с уверенностью утверждать не мог.
- Эвелин, ступай к себе в комнату и займись шитьем, - с нарастающим раздражением повторил Вильгельм Лонгодримский.
- Что… ах, простите… - девушка густо покраснела, сделала зачем-то реверанс и, юркой мышкой проскользнув между охранявшими входные двери стражниками, скрылась из вида.
Герцог Вильгельм испустил глубокий вздох, потер лоб, вернулся к креслу и мрачно посмотрел на охотника, все еще державшего доказательство за загривок.
- Да брось ты ее. Не устал еще?
Ворон молча положил голову зверя на пол. От прикосновения к исхоженным плитам она вновь слабо щелкнула пастью и дважды сморгнула. Герцог едва не подпрыгнул.
- Господи, спаси и сохрани. Это, что, еще живо?
- Нет, сударь.
- Точно? – недоверчиво переспросил герцог, с подозрением глядя на перерубленные позвонки и жилы, торчащие из шеи зверя.
Честно признаться, Ворон не совсем понимал, отчего всех так взволновало призрачное подобие жизни, проявляемое отрубленной головой зверя. Сам он и внимания-то не обратил на трепыхание в седельной сумке.
- Этот зверь мертв, сударь, - терпеливо повторил он, - и никому больше не причинит вреда. Ваш замок чист и безопасен. Пока.
- Пока? – в голосе герцога Вильгельма проскользнуло подозрение. – Что бы это значило? Эй, Флорин, ступай-ка и приведи сюда Милтона. Пускай забирает трофей и сохранит его в достойном состоянии в назидание моим потомкам. Мне не нравятся твои слова, охотник. В них звучит угроза.
- Нет, сударь, угрозы в них нет. Но зверь был очень сильным…
- Цену, что ли, набиваешь? – не дослушав, оборвал его герцог Вильгельм. – Не надейся, больше оговоренных двадцати золотых ты не получишь.
- Я говорил не о цене, милорд. Такие звери приходят лишь в ответ на темный зов. Я опасаюсь, что кто-то мог послать это существо в замок, желая расправиться с вами.
- Довольно! – лицо герцога начало наливаться кровью. – Замолчи! Я не желаю больше слушать эту чушь!
Вильгельм Лонгодримский сорвал с пояса кошелек, высыпал из него пригоршню золотых монет, тщательно пересчитал их, вернув часть обратно, а оставшиеся швырнул к ногам Ворона. Золото со звоном раскатилось по полу. Охотник даже не пошелохнулся.
- Что еще? – вспылил герцог Вильгельм, окончательно багровея. – Это твоя награда. Забирай и уходи.
- Ваша щедрость не знает границ, сударь, - сказал Ворон, поднял те шесть монет, что остались лежать близ него, встал на ноги, поклонился и пошел к дверям.
На самом выходе из зала он столкнулся с тощим, сильно хромающим стариком. Тот шарахнулся прочь, точно черт от ладана, сильно засопел и с ненавистью уставился вслед охотнику. Ворон воочию ощутил, как буравят ему спину выцветшие глаза старика, и устало вздохнул. Не то, чтобы он ждал радушного приема, но стоило признать, что даже в опустелом герцогском поместье обстановка была более дружелюбной, чем в этой временной резиденции лонгодримского двора.
Охотник почти добрался до входных дверей, когда его окликнули. Подобрав подол шелкового платья, уже отчищенного от клейкой паутины, вниз по лестнице спешила дочь герцога Лонгодримского. При ближайшем рассмотрении она казалась еще очаровательнее, чем с расстояния – а такое случается не часто. Гладкая, ухоженная кожа девушки имела ровный цвет и обманчивую прозрачность розового перламутра. Варварский женский обычай обесцвечивать волосы, все более распространявшийся в краях, прилегающих к королевским землям, то ли не успел дойти до Лонгодрима, то ли Эвелин стойко игнорировала его, сохранив родной темно-русый цвет шелковистых кос. Тоненький серебряный ободок в виде веточки плюща охватывал ее голову, умудряясь придавать облику хозяйки одновременно строгость и нежность. Охотник недолюбливал белый металл по вполне определенным причинам, но готов был признать, что для глаза он порой оказывается куда приятнее золота.
- Что вы желаете, юная госпожа? – вежливо спросил Ворон.
Девушка залилась краской по самые уши, но от этого только больше похорошела.
- Добрый сударь, - сбивчиво проговорила она, шаря глазами по лицу собеседника. – Меня послал вам вслед мой отец. Он просил извиниться за слишком холодный прием – его расстроили плохие новости, незадолго до вашего появления пришедшие с восточных границ наших земель. И еще он просил передать вам вот это.
Эвелин протянула Ворону небольшой кошелек из темно-синего бархата. Расшитый петлями золота, он сам по себе был дорогим подарком, да в придачу оказался наполнен по самые завязки. Однако принадлежал он не герцогу Вильгельму. Это был дамский кошелек, и охотник готов был поспорить, что девушка только-только сняла его с пояса, ссыпав внутрь все ценное, что попалось под руку.
- Вы очень щедры, юная госпожа, - мягко сказал Ворон, возвращая мешочек обратно хозяйке, - но я полагаю, вам самой эти украшения будут нужнее, чем мне. Не стоит раздаривать их направо и налево.
Эвелин тихонько ахнула, в изумлении приоткрыв рот. Лгать и притворяться она не умела, и ее растерянность полностью подтверждала догадку Ворона.
- Но как… откуда вы узнали?
- Это ведь ваш кошелек, сударыня, а не вашего отца. Поверьте, герцог Вильгельм достаточно заплатил мне за мои труды.
- Двадцать золотых монет, брошенные, как кость собаке, вы называете достаточным вознаграждением за ту опасность, которой себя подвергали? – недоверчиво переспросила девушка.
Недалеко же она ушла, выпровоженная из приемного зала.
- Более чем. Цену назначал ваш отец. Я бы сделал то же самое, даже если бы за голову этого зверя не полагалось ни единого медяка.
- Не понимаю…
Ворон лишь пожал плечами. Как объяснить человеку, не способному видеть душную тьму, то счастье, которое испытываешь, когда мир начинает сиять обновленными красками? И стоит ли вообще объяснять? Однажды, уже давно, он попытался рассказать это рыжеволосой чародейке из южной земли. Та выслушала внимательно, а затем сказала, что на ее взгляд месть остается местью, как ее не назови. Он еще спросил – за что же, по ее мнению, он должен мстить бездушным тварям, и получил совет: коль забыл, посмотреться в зеркало или снять перчатку с руки… В общем, это была одна из обычных бесед Ворона с савалойкой Нениллой, привыкшей иметь собственную точку зрения по каждому вопросу.
Эвелин же, не дождавшись ответа, вернулась к тому, что беспокоило ее больше всего.
- Скажите, а этот зверь… - она кивнула в сторону зала, будто полагая, что голова твари все еще остается там. - Он был очень свирепым?
- Вы ни разу не видели его вживую, юная госпожа?
- Нет, - серьезно ответила девушка. – Лишь две ночи подряд слышала, как он рычит и воет во дворе, в подвалах и коридорах. Как только опасность стала ясна, отец без промедления увез меня прочь.
- Ваш отец поступил мудро. Самое дорогое сокровище должно быть скрыто в безопасном месте.
Эвелин вновь покраснела.
- Вы льстите мне.
- Нет, юная госпожа, я лишь честно говорю о том, что вижу перед собой. Зверь был не страшнее многих других, что бродят по земле. А теперь, с вашего разрешения, мне надобно уходить.
Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за Вороном, отсекая все воспоминания о семействе лонгодримцев. Охотник накинул на плечи старый плащ, отвязал поводья Терна от резных перил крыльца: в торговой Кевтике, где разместился вынужденный съехать из родового поместья Вильгельм Лонгодримский, их негласное соглашение не действовало, - забрался в седло и выехал за ворота, поглубже надвинув на лицо капюшон. Ясная, солнечная погода не требовала таких предосторожностей, но Ворон старался избегать любопытных взглядов праздных зевак, которых хватает в любом городе.
Уже на подъезде к южным воротам Кевтики, охотник приметил впереди облаченную в грубую, подпоясанную веревкой холстину фигуру. Грязный нищий слепец брел мимо занятых своими делами людей, постукивая клюкой по булыжникам и слепо глядя в пустоту широко открытыми застывшими глазами. Жилистая рука его сжимала деревянную кружку для милостыни. Ворон направил Терна к слепцу. Должно быть, заслышав постукивание копыт, тот шарахнулся в сторону.
- Не бойся, добрый человек, - сказал охотник. – Подойди поближе, да кружку-то не прячь…
- Благородный сударь, - проскрипел оправившийся от испуга нищий, - не откажите в просьбе бедного слепца, подайте потертый медяк на пропитание, и я буду молиться о вашем здоровье.
Ворон без малейшего сожаления высыпал в подставленную кружку остатки герцогского дара и поехал восвояси. Верно говорят, добрые дела способны творить чудеса. Охотник давно уже скрылся из вида, а разом прозревший нищий все еще ошалело пересчитывал монеты, не веря своим глазам, когда же, наконец, поверил, отправился в ближайший трактир – выпить за здоровье безумцев, коими не оскудели земли Мерлена. Не будем судить его строго. Порой пожелания, произнесенные за чаркой вина, оказываются куда искреннее молитв.
Когда за Вороном закрылись двери, Эвелин Лонгодримская вернулась в свою комнату, где перед порогом ее ждала Мэри.
- Вы поговорили с ним, сударыня? Ох… - служанка заметила в руках госпожи кошелек. – Не догнали-таки? Я же говорила, не ходите сами, доверьтесь Мэри. Я споро бегаю.
- Отчего же? – Эвелин высыпала содержимое кошелька на бархатное покрывало и присела рядом, задумчиво перебирая горстку перстней, брошей и аграфов, украшенных самоцветами. – И догнала, и поговорила. Да только не взял он ничего. Сказал, что не надобно, герцог и без того был щедрым. Ах, Мэри, неужто наш спокойный сон ныне стоит всего двадцать золотых? Этот охотник рисковал жизнью, а отец стал торговаться, словно лоточник на рынке. Разве разорили бы нас те двести монет, что он собирался платить вначале, когда смельчаков не было? Ведь зверь оказался таким огромным, страшным и, наверное, очень сильным…
- Однако же и палач ему подобрался под стать, - хихикнула Мэри, но разом посерьезнела и перекрестилась. – Ох, прости Господи…
- Что ты имеешь в виду?
- Так вы же сами видели его, сударыня. Он широк в груди, как мастер Конрад, начальник стражи вашего отца. Только у Конрада уже брюхо выросло от того эля, что он пьет каждый вечер, а у охотника живот плоский да сухой. И руки-ноги у него большие и крепкие. Он очень силен, сударыня, и коль случится рукопашному поединку, то, наверное, одолеет и Конрада, и даже старшего конюха Андрея. И все равно, - служанка мечтательно закатила глаза, - Андрей-то куда милее его на лицо.
- Ах, Мэри… - только и смогла сказать Эвелин. Те подробности, которыми пестрили рассуждения шустрой дочери герцогского виночерпия, неизменно вгоняли ее хозяйку в краску. – И когда ты только все это рассмотреть успела?
- Ну, госпожа Эвелин, я же не только на добычу глядела, но и на того, кто ее принес… А вы сами так долго около него были, и неужто совсем ничего не заметили?
- Почему же? Заметила, конечно. Этот охотник учтив в разговоре и весьма хорошо воспитан для простого человека. Но, пожалуй, довольно болтать глупости. Ступай и отыщи Анну. Пора нам и вправду садиться за шитье. Надеюсь, хоть беседка с диким виноградом сегодня будет готова?
Мэри опрометью метнулась за дверь, а Эвелин вновь подсела к пяльцам с черным бархатом, от которых ее отвлек переполох, вызванный возвращением Ворона, и взялась за иголку, не дожидаясь прихода служанок. Она шила золотом узорное покрывало. Работа уже перевалила за половину, и прежде, чем деревья за ее окнами оденутся багрянцем, Эвелин рассчитывала закончить вышивку. Покрывало получалось великолепным – с дивными цветами, райскими птицами, беседками и единорогами, а бордюр девушка собиралась полностью выложить мелким речным жемчугом. Но пока до бордюра было еще далеко.
Подоспевшие служанки присоединились к хозяйке, и работа пошла так хорошо, что увлекшиеся ей девушки даже не подняли головы, когда за окном трубно пропел рог.