Графиня и Мессир

Красавица-графиня среди ночи
Проснулась вдруг от нестерпимой боли,
Как будто шпагой сердце прокололи;
И до утра уж не смыкала очи.

А на заре ей преданные слуги,
Склонив главы, к ногам потупив взоры,
Робея, будто пойманные воры,
Конверт злосчастный передали в руки.

И будто вмиг вокруг не стало мира –
Безжалостные строки извещали,
О том, что ночью той с ударом стали
Не стало сероглазого Мессира.

И взор погас. Но ни слезы малейшей
С ресниц её чернильных не слетело,
И лишь один приказ – доставить тело
Сорвался с губ зарёю той чернейшей.

Под вечер же, когда уже смеркалось,
Графиня, смертно бледная от горя,
С прекрасным властелином своей воли
В последний в этой жизни раз прощалась.

Тревожить мертвецов своим стенаньем
Всегда она считала за ошибку,
Напротив, свою ясную улыбку
Ему она дарила на прощанье

И, омывая ледяное тело
Прозрачными и тёплыми слезами,
Его, на миг к губам прильнув устами,
В последний раз согреть она хотела.

Когда ж угас последний луч светила,
Того, что днём царит над небесами,
Последнего костра златое пламя
Взметнувшись ввысь, округу озарило.

Наутро овдовевшая графиня
Сокрыла от живых свой лик вуалью
И собрала своею хрупкой дланью
Тот пепел, что Мессиром был доныне.

И часть его в ларец она укрыла,
Из платины исполненный искусно,
Ларцом же увенчать велела грустно
Ту мраморную стелу у обрыва,

Что возвести велела над рекою.
И посадила черные тюльпаны,
Которые надёжнее охраны
Взросли настороже его покоя.

Другую пепла часть с собою взявши,
Оставила она своё именье
И в дальний путь пустилась, без сомненья
Единственным желанным деве ставший.

Тот путь лежал чрез города и страны,
По тем местам, что были Им любимы.
В таких местах она ветрам игривым
Его частицы праха отдавала.

Но путь был кончен, хоть и был он долог,
И страшен был приказ её последний –
Красу свою отдать живым в наследье,
Отринув ненавистный тленья полог.

И не ища иной какой-то доли,
По венам нежным твёрдою рукою
Пустила дева мертвою струёю
Холодный формалин навстречу крови.

Ну а затем, искусно и умело
Могильных дел саксонский старый мастер
На сотни лет от тления ненастья
Бальзамом и ножом избавил тело

И обрела покой вдова младая
В гробу сребряном с крышкою хрустальной,
Очей своих закрытых взгляд печальный
В глаза небес высоких устремляя.

Не в склепе скрыта, а в саду, где солнце,
Где лунный свет, и дождь, и снег, и ветер,
И росы, и туманы на рассвете
Зрят деву сквозь хрустальное оконце.

И саван, как фатою непорочной
Укрыл лицо любившей лёд и пламень,
А на груди ютился полый камень
Из звёздного песка и тьмы полночной.

Что в камне том, про то лишь только знают
Она, Господь, да облака седые.
А старый мастер и ножи стальные
Другой секрет красавицы скрывают.

В серебряном ларце старик доставил
Небьющееся сердце той графини
К подножью стелы, в нишу, и поныне
Замуровав, навеки там оставил.

В саду ж том самом раннею весною
Блестящими чернея лепестками
Вкруг гроба вдруг тюльпаны расцветали
Не саженные там людской рукою.

И вдруг померкло яркое виденье…
Проснулась дева в век машин и стали,
С улыбкой и покоем понимая,
Что сон сей ей послало провиденье.

Она всегда ждала чудес от мира,
И пусть она уж больше не графиня,
Но без труда особого и ныне
Узнала ясноглазого Мессира.

Очнувшись же от сна, она познала,
Что долгий уготован путь их душам.
Что плоти смерть их судеб не нарушит,
И тот конец всего лишь был началом