Аревин сидел на огромном валуне. Ребёнок его кузины агукал в перевязи на груди. Теплота и шевеление новорожденного успокаивали, пока он смотрел в пустыню в том направлении, куда ушла Змея. Ставин чувствовал себя хорошо, новорожденный был здоров. Аревин должен был гордиться счастливой судьбой клана, но он чувствовал себя виноватым, его томила какая-то печаль. Он дотронулся до щеки в том месте, куда ударил хвост белой змеи. Как и обещала Змея, шрама не было. Казалось невероятным, что за то время, которое прошло с тех пор, как она ушла, струп отвалился и щека зажила. Его воспоминания были такими чёткими, словно она всё ещё была здесь. Совсем не смутными, как о большинстве знакомых, разделённых временем и расстоянием. Однако, Аревину казалось, что она ушла навсегда.

Одна из огромных самок овцебыка из кланового стада подошла и начала энергично чесаться о валун. Она запыхтела, понюхала ногу Аревина и лизнула его сапог длинным розовым языком. Рядом её подросший телёнок жевал сухие голые ветки пустынного кустарника. Животные в стаде худели каждое лето; сейчас их шерсть была тусклой и грубой. Они неплохо переносили жару, если во время весенней линьки их изолирующий подшёрсток тщательно вычёсывали. Так как клан содержал овцебыков ради их тонкой и мягкой зимней шерсти, то вычёсыванием никогда не пренебрегали. Но быкам, как и людям, жарким летом приходилось довольствоваться безвкусной пищей. Животные стремились поскорее вернуться на свежую траву зимних пастбищ. В другое время Аревин тоже был бы рад вернуться на плоскогорья.

Ребёнок вскинул тонкие ручки, ухватил Аревина за палец и потянул вниз. Аревин улыбнулся.
- Вот как раз этого я и не могу тебе дать, малыш.
Кроха обслюнявила его палец и довольно засосала, не плача из-за отсутствия молока. Глаза малыша были голубыми, как и у Змеи. У многих детей глаза голубые, но этого было достаточно, чтобы Аревин снова погрузился в мечты.
Змея снилась ему каждую ночь, по крайней мере, каждую ночь, когда он мог заснуть. Ни к кому другому он не испытывал раньше подобных чувств. Он цеплялся за те воспоминания, в которых касался её: вот они сидят в пустыне, прижавшись друг к другу; вот она дотрагивается до его поцарапанной щеки; вот он утешает её в шатре Ставина. Странно, но самый счастливый момент в его жизни случился прямо перед тем, когда он узнал, что она должна уйти; когда он обнял её в надежде, что она решит остаться. «Она могла бы остаться, - подумал он, - потому что нам нужен лекарь, а может быть, хоть частично, и из-за меня. Она бы задержалась, если б могла»

В тот раз он впервые в жизни заплакал. Всё же он понимал, что она не могла остаться, будучи профессионально неполноценной, но сейчас он и себя ощущал неполноценным. Он был неспособен ни к чему. Он это понимал, но ничего не мог поделать. Каждый день он надеялся, что Змея вернётся, хоть и знал, что это не так. Он понятия не имел, как далеко в пустыне лежит её место назначения. Может быть, она вышла со станции лекарей за неделю или за месяц, или даже за полгода до того, как решилась пересечь пустыню в поисках новых людей и земель.

Он мог уйти с ней. Теперь он был в этом уверен. В своём горе она не согласилась с ним, но он сразу же увидел, что она не сможет объяснить своим учителям, что здесь произошло. Даже проницательность не помогла ей понять тот ужас, который испытывал народ Аревина перед змеями. Он знал это по собственному опыту; по ночным кошмарам, в которых ему до сих пор снилась смерть младшей сестры; по холодному поту, заструившемуся по его телу, когда Змея попросила его подержать Туман. Он знал это по своему смертельному ужасу, когда песчаная гадюка укусила Змею в руку; уже тогда он влюбился в неё и был уверен, что она умрёт.

В своей жизни Аревин видел только два чуда, и оба они были связаны со Змеёй; первое – она не умерла, а второе – выздоровление Ставина.

Ребёнок моргнул и сильнее зачмокал пальцем Аревина. Юноша слез с камня и высвободил одну руку. Громадная овца положила подбородок на протянутую ладонь, и Аревин почесал под челюстью.
- Ты дашь обед для этого дитя? – спросил Аревин.
Он похлопал её по спине, бокам и животу и присел позади. К концу года молока было не так много, но телёнок уже почти отучился от вымени. Засучив рукава, Аревин подёргал сосок, а потом позволил ребёнку кузины дотянуться до него. Испугавшись огромного зверя не больше, чем сам Аревин, ребёнок жадно присосался к вымени.

Когда дитя насытилось, Аревин снова почесал овцу под челюстью, и забрался на валун. Ребёнок уснул, ухватившись тонкими пальчиками за руку Аревина.
- Кузен!
Он огляделся. Вождь клана взобралась с другой стороны валуна и села рядом с ним. Её распущенные длинные волосы шевелились на слабом ветерке. Она наклонилась и улыбнулась ребёнку.
- Как он себя вёл?
- Великолепно.
Она откинула волосы с лица.
- Гораздо удобнее, когда их можно носить на спине, и даже спихнуть кому-нибудь на время.
Вождь усмехнулась. Она вовсе не была такой сдержанной и величественной, как тогда, когда принимала гостей клана.
Аревин попробовал улыбнуться, и она положила свою руку на его, на ту, которой он держал ребёнка.
- Дорогой, я должна спросить, что произошло?
Аревин смущённо пожал плечами.
- Я постараюсь исправиться. В последнее время от меня мало пользы.
- Ты думаешь, я пришла сюда, чтобы делать тебе замечания?

Аревин посмотрел не на вождя клана, на свою кузину, а перевёл взгляд на ребёнка. Кузина отпустила его руку и обняла за плечи.
- Аревин, - она третий раз в жизни обратилась к нему по имени, - Аревин я ценю тебя. Со временем, если захочешь, тебя могут выбрать вождём клана. Но ты должен привести в порядок свои мысли. Если она не захотела тебя…
- Мы хотели друг друга, но она не могла продолжать здесь свою работу, и не позволила мне уйти с ней. Я не могу пойти за ней сейчас, - он бросил взгляд на дитя кузины.
С тех пор, как его родители умерли, Аревина приняли в семейную группу кузины. Шесть взрослых партнёров, двое (теперь трое) детей и Аревин. Его обязанности не были чётко определены, но он чувствовал себя ответственным за детей. Особенно сейчас, с приближением зимнего перехода, клан нуждался в каждом его члене. С этого времени и до конца перегона овцебыки нуждались в присмотре и днём и ночью, иначе в поисках новых пастбищ они побредут на восток и больше не вернутся. С наступлением этого времени года поиски пищи становились одной из важнейших задач для людей. Но если они уйдут слишком рано, то придут на зимовку, когда побеги ещё недостаточно подросли и легко вытаптываются скотом.
- Кузен, объясни, что ты имеешь в виду?
- Я знаю, что сейчас клан не обойдётся без кого бы то ни было. У меня есть обязанности перед тобой, перед этим ребёнком… Но лекарь… Как она сможет объяснить, что здесь произошло? Как её поймут учителя, если она сама этого не понимает? Я видел, как её укусила песчаная гадюка, и кровь с ядом текли по её руке. Но она это едва замечала. Она сказала, что даже не почувствовала.

Аревин посмотрел на подругу, до этого он никому не рассказывал о песчаной гадюке, думая, что ему не поверят. Вождь удивилась, но не стала опровергать его слова.
- Она даже не представляет, как нас напугало её предложение. Она скажет наставницам, что допустила ошибку, из-за которой была убита маленькая змея. Она возьмёт вину на себя. Они решат, что она виновна, и изгонят её.

Вождь посмотрела в пустыню, потянулась и подёргала прядь седеющих волос за ухом.
- Она горда. Ты прав, она не будет искать себе оправданий.
- Она не вернётся, если они её прогонят. Я не знаю, куда она пойдёт, но мы больше не увидим её.
- Начинаются бури, - внезапно сказала вождь.
Аревин кивнул.
- Если ты отправишься за ней…
- Я не могу! Не сейчас!
- Дорогой, большую часть времени мы поступаем так, как поступаем только в рамках наших возможностей, за исключением тех из нас, кто свободен от всех забот. Ты обременил себя обязанностями в тот момент, когда чрезвычайные обстоятельства потребовали от тебя свободы действий. Если бы ты был партнёром группы, и забота о ребёнке была бы твоим долгом, то проблема была бы сложной, но не неразрешимой. Вот как раз сейчас мой партнёр занят гораздо меньше, чем предполагал, когда мы решили завести ребёнка, потому что ты взял на себя больше обязанностей, чем твоя доля в партнёрстве.
- Это не так, - быстро сказал Аревин, - я хотел помочь с ребёнком. Мне нужно было. Нужно…- он остановился, не зная, что хотел сказать, - я счастлив, что он позволил мне помогать.
- Я знаю. И не возражаю. Но не он сделал тебе одолжение, а ты ему. Наверное, пора ему вернуться к своим обязанностям, - она ласково улыбнулась, - а то он имеет склонность слишком увлекаться своей работой.

Её партнёр был лучшим ткачом в клане, но она права: слишком часто казалось, что он проводит жизнь в мечтах.
- Я бы ни за что не отпустил её. Почему я не понял этого раньше? Я должен был защищать свою сестру и не смог этого сделать, с лекарем получилось так же. Она могла бы остаться с нами. Мы смогли бы оберечь её.
- Мы бы оберегали её неполноценность.
- Она до сих пор может лечить!…
- Милый друг, совершенно невозможно никого полностью защитить, если только не сделать его рабом. Мне кажется, что кое-чего ты так и не понял, потому что всегда предъявлял к себе слишком высокие требования. Ты винишь себя в смерти сестры…
- Я недостаточно хорошо заботился о ней.
- А что ты мог сделать? Вспоминай её живой, а не мёртвой. Она была счастливой, смелой и безрассудной, как любой ребёнок. Ты смог бы её защитить лучше, только сломав её характер своими страхами. Она бы не смогла так жить, и оставаться той, кого ты любил. Также было бы и с лекарем.

Аревин посмотрел на ребёнка у себя на руках. Зная, что кузина права, он всё равно не мог избавиться от смущения и чувства вины.
Она мягко похлопала его по плечу:
- Ты лучше всех знаешь лекаря. Ты говоришь, что она не смогла правильно истолковать наш страх. Думаю, ты прав. Я должна была сама понять это. Я не хочу, чтобы её наказали за то, что мы сделали, и не желаю, чтобы наши действия были неправильно истолкованы.
Красавица потрогала металлический круг, висящий на тонком кожаном шнурке на её шее.
- Ты прав. Кто-то должен отправиться на станцию лекарей. Я бы пошла сама, потому что защита чести клана – моя обязанность. Партнёр моего брата мог бы пойти, именно он убил маленькую змею. Или ты мог бы пойти, потому что ты называешь лекаря другом. Клан соберётся и решит, кто из нас пойдёт. Но любой из нас мог бы стать вождём, и любой из нас испугался бы маленькой змеи настолько, чтобы убить. Только ты стал другом лекаря.

Она оторвала взгляд от горизонта и посмотрела на Аревина, а он знал, что она пробыла вождём достаточно долго, чтобы убедить клан в своей правоте.
- Спасибо.
- Ты потерял слишком многих, кого любил. Я ничего не могла сделать, когда умерли твои родители и сестра, но сейчас я могу помочь, даже если это отнимет тебя от нас, - она слегка взъерошила его волосы, которые, как и её, начинали седеть, - пожалуйста, помни, дорогой, что мне не хотелось бы потерять тебя насовсем.

Она быстро соскользнула на землю, оставив его наедине с новорожденным её семейной группы. Её доверие успокоило его. Если отправиться за Змеёй было тем, что необходимо, то вопросов о том, стоит ли идти за лекарем больше не возникало. Это нужно, потому что должно. В конце концов, клан ей обязан. Аревин освободил свою руку из мокрой ладошки ребёнка, передвинул перевязь на спину и слез с камня.


В слабых лучах рассвета появившийся на горизонте оазис казался таким зелёным и бледным, что поначалу Змея приняла его за мираж. Она совершенно не могла отличить реальность от иллюзии. Ей пришлось скакать через лавовое поле всю ночь, чтобы пересечь его, пока не взошло солнце, и жара не стала невыносимой. Глаза жгло, а губы высохли и потрескались.

Свифт, серая кобыла, подняла голову, зашевелила ушами и раздула ноздри, почуяв воду и стремясь поскорее добраться до неё. Когда лошадь пошла рысью, Змея не стала её сдерживать.

Тонкие пышные деревья обступили их, задевая плечи Змеи пушистыми листьями. Воздух под ними был почти прохладным, пропитанным густым запахом зрелых плодов. Змея отбросила конец платка с лица и глубоко вдохнула.

Она спешилась и отвела Свифт к водоёму с тёмной и чистой водой. Кобыла пила, опустив морду так, что даже ноздри скрылись под поверхностью. Змея опустилась рядом на колени и зачерпнула пригоршню воды, плеснула и струйки побежали между пальцами, пуская рябь по поверхности пруда. Вода успокоилась и Змея рассмотрела своё отражение над чёрным песком. Лицо было покрыто коркой пыли.

«Я похожа на разбойника, - подумала она, - или на клоуна»
Но вырвавшийся смешок был наполнен не весельем, а презрением к себе. Дорожки слёз оставили полосы на лице. Глядя на своё отражение, она коснулась их.
Змея хотела забыть последние несколько дней, но они навсегда останутся в её памяти. Она всё ещё чувствовала сухую, ломкую кожу Джесси, её лёгкие вопросительные прикосновения, всё ещё слышала её голос. Она чувствовала боль от джессиной смерти, которую она не смогла ни предотвратить, ни облегчить. Она не хотела снова увидеть и пережить такое.

Окунув руки в холодную воду, Змея плеснула на лицо, смывая чёрную пыль, пот и дорожки слёз.

Она осторожно повела Свифт вдоль берега мимо шатров и тихих фургонов, где всё ещё спали караванщики. Она подошла к стоянке Грам и остановилась, но полог шатра был закрыт. Змея не захотела будить старую женщину или её внучек. В стороне от берега она разглядела загон. Белка, её тигровый пони, дремал среди лошадей Грам. Чёрно-золотистая шерсть лоснилась, показывая что всю неделю его усиленно кормили. Пони выглядел толстым и довольным и больше не берёг раскованное копыто. Змея решила оставить его здесь ещё на день и не беспокоить до утра ни пони, ни старую караванщицу.

Свифт пошла вслед за Змеёй вдоль берега, случайно обрызгав её бедро. Змея почесала кобылу за ухом в том месте, где пот засох под уздечкой. Народ Аревина дал мешок прессованного сена для Белки, но Грам взяла её на довольствие, так что корм до сих пор был цел.
- Поесть, помыться и поспать – вот что нам обеим надо, - сказала Змея лошади.

Ее стоянка была в стороне от других, за скальным обнажением, в месте, которое торговцы не жаловали. Змею окружали покатые каменные склоны. Так было безопасней и для людей и для её рептилий, если бы они вдруг убежали.

Всё изменилось. Она оставила свой спальный мешок смятым и раскатанным, но всё остальное было ещё запакованным. Теперь кто-то вытащил и свернул её одеяла, рядом сложил стопкой сменную одежду, и выставил в ряд на песке её кухонные принадлежности. Она нахмурилась и подошла ближе. Защитой лекарям служили уважение и даже некоторый благоговейный страх; испытываемый людьми; она даже и не думала просить Грам присмотреть за вещами, в отличие от пони. То, что кто-то будет копаться в них во время её отсутствия, даже не приходило в голову.

Потом она увидела, что посуда была побита. Металлическая тарелка смята пополам, чашка разбита, ложка скручена. Она бросила поводья и заторопилась к своим пожиткам. Свёрнутые одеяла были изрезаны и разодраны. Она вытащила свою чистую блузку из стопки одежды, она больше не была чистой. Кто-то истоптал её в прибрежной грязи. Эта старая, мягкая и уютная, поношенная и потёртая блузка была самой удобной и любимой. Сейчас она испорчена: разодрана на спине, а рукава изрезаны в лоскуты.

Мешки с кормом лежали рядком в стороне от её вещей, но разбросанное прессованное сено было перемешано с песком. Свифт жевала пучки, пока Змея стояла, осматривая разрушения вокруг неё. Она не понимала, зачем кому-то понадобилось обшаривать её пристанище, испортить всё, а потом аккуратно сложить. Она не понимала, зачем вообще кому-то обшаривать её пристанище. Змея потрясла головой. Наверное, кто-то решил, что она скопила большие гонорары в золоте и драгоценностях. Некоторые лекари получали солидное вознаграждение за свои услуги. Честь пока ещё была в цене в пустыне, и даже те, кто не испытывал благоговения к её профессии, и не подумали бы взять оставленные без присмотра вещи.

Всё ещё держа блузку в руках, Змея бродила по тому, что некогда было её стоянкой, чувствуя себя слишком усталой, опустошённой и сбитой с толку, чтобы подумать о случившемся. Седло Белки лежало за скалой. Змея подняла его просто потому, что оно выглядело неповреждённым.

Потом увидела, что все боковые карманы были разрублены и разодраны, хотя клапаны закрывались только на пряжки.

В боковых карманах хранились её карты, записи и журнал незавершённой годовой практики. Она пошарила по углам, надеясь отыскать хоть клочок бумаги, но ничего не осталось. Змея уронила седло на землю. Она обежала всю стоянку, заглядывала под камни, расшвыривала ногой песок в надежде увидеть белый клочок бумаги или услышать хруст листков под ногой, но не нашла ничего, пропало всё.

Она чувствовала себя так, словно подверглась физическому нападению. Всё что угодно из того, что у неё было: одеяла, одежда, конечно же, карты, могло понадобиться вору, но журнал не нужен был никому, кроме неё.

- Будь ты проклят! - закричала она в ярости неизвестно на кого.
Кобыла фыркнула и бросилась в сторону, плюхнувшись в пруд. Передёрнувшись, Змея успокоилась, повернулась, протянула руку и медленно пошла к Свифт, ласково приговаривая, пока лошадь не позволила схватить поводья. Змея погладила её.
- Всё в порядке. Ничего, всё будет хорошо, - она говорила это больше себе, чем лошади. Они стояли по колено в прозрачной холодной воде. Змея хлопала кобылу по плечу, расчесывала пальцами гриву. Её зрение внезапно затуманилась, и она, дрожа, прильнула к шее Свифт.

Слушая ровное, сильное сердцебиение и тихое дыхание кобылы, Змея заставила себя успокоиться. Она выпрямилась и вышла из воды. На берегу Змея отстегнула сумку с рептилиями, расседлала лошадь и начала вытирать её спину. Она работала с яростным усердием. Узорчатые седло и уздечка, покрытые пылью и потом, могли подождать, но Змея не могла позволить себе отдохнуть, пока Свифт оставалась пыльной и потной.
- Змейка, моя милая девочка-лекарь…
Змея обернулась. К ней ковыляла Грам, помогая себе длинной узловатой тростью. Её сопровождала одна из внучек, высокая темнокожая девушка, но все грамовы внучки отлично знали, чего стоит попытка помочь хрупкой, скрюченной артритом старушке.
- Что произошло, Грам?
- Паули, - сказала старушка внучке, - позаботься о лошади лекаря.
- Хорошо, - когда Паули приняла поводья, она коснулась руки Змеи, выражая поддержку.
Она подняла седло и повела Свифт назад к стоянке Грам.

Держа Змею за локоть, но не для того, чтобы удержаться, а для того, чтобы поддержать, Грам проводила её к обломку скалы. Они присели, и Змея снова окинула взглядом свою стоянку, не в силах побороть изнеможение. Она посмотрела на Грам.
Та вздохнула:
- Это случилось вчера, почти на рассвете. Мы услышали шум и голос, но не твой, а когда встали посмотреть, то увидели одинокую фигуру в пустынной одежде. Мы думали, он танцевал, но когда подошли ближе он удрал. Он разбил свой фонарь в песках, и мы не смогли его поймать. Мы нашли твою стоянку… - Грам передёрнулась, - сложили всё, что смогли найти, но целого не осталось ничего.

Змея молча огляделась, так и не поняв, зачем кому-то обыскивать её стоянку.
- Утром ветер занёс все следы. Тварь, наверняка, убежала в пустыню, но он не пустынник. Мы не крадём и не портим.
- Я знаю, Грам.
- Пошли ко мне. Позавтракай. Поспи. Забудь психа. Мы установим охрану, - она взяла изрубцованную руку Змеи своей маленькой натруженной рукой, - но ты не можешь оставаться здесь одна. Нет. Я присмотрю за тобой, Змейка.
- Всё в порядке, Грам.
- Дай-ка я помогу перенести всё в мой шатёр. Ты же не хочешь здесь больше оставаться.
- Здесь нечего переносить, - Змея стояла рядом с Грам и смотрела на разгром.
Старушка осторожно похлопала её по руке
- Он всё уничтожил, Грам. Если бы он всё забрал, я бы ещё поняла.
- Дорогая, никто не понимает сумасшедших. В их действиях нет здравого смысла.

Вот именно поэтому Змея и не могла поверить в то, что это сделал псих – уж слишком тотальными были разрушения. Повреждения были слишком продуманными, странными, но вполне рациональными, скорее причинёнными в приступе ярости, а не безумия. Её снова передёрнуло.
- Пошли, - сказала Грам, - психи приходят и уходят. Они как песчаные мули; одно лето о них слышно везде, куда ни пойдёшь, а на следующий год – ничего.
- Наверное, ты права.
- Я права. Я знаю об этом. Он сюда не вернётся. А вскоре мы все отправимся на его поиски. Когда поймаем, то отправим к мастерам, и, может быть, они смогут вправить ему мозги.
Змея устало кивнула:
- Надеюсь так и будет.

Она закинула седло Белки на плечо и подняла сумку со змеями. От метаний Песка в своём отделении ручки слегка вибрировали.

Она пошла вслед за Грам к стоянке старушки, слишком уставшая, чтобы раздумывать о случившемся, с благодарностью выслушивая от Грам утешительные слова сочувствия и поддержки. Потеря Травы, смерть Джесси, а теперь ещё и это: Змея почти пожалела, что она не суеверная, тогда, по крайней мере, всё можно было объяснить проклятием. Те, кто верили в проклятие, верили и в то, что от него можно избавиться. Сейчас же Змея не знала, что думать и во что верить, и как избавиться от свалившихся на неё несчастий.
- Только, зачем он украл мой журнал? – внезапно сказала она, - Почему карты и журнал?
- Карты! Сумасшедший украл карты? Я думала ты взяла их с собой. А был ли он психом?
- Я думаю, был. Должно быть, - она всё ещё не убедила себя.
- Карты! – повторила Грам.
На мгновение Змее показалась, что ярость и возмущение Грам передадутся ей самой. Но удивление в голосе старушки смутило её.

Змея здорово испугалась сильного рывка за платье. Перепугавшийся не меньше собиратель отпрыгнул. Змея успокоилась, увидев, кто это был: один из мусорщиков, которые собирали выброшенные со стоянок куски металла, шерсти, кожи, а потом для чего-нибудь их приспосабливали. Собиратели одевались в пёстрые матерчатые одеяния искусно сшитые из лоскутов, образующих геометрические узоры.
- Лекарь, разрешишь нам забрать всё это? Тебе же это не нужно…
- Пошёл вон, Ао! – прокаркала Грам, - не приставай сейчас к лекарю. Кому, как ни тебе это знать.
Собиратель уставился в землю, но не ушёл.
- Ей они ни к чему, а нам пригодятся. Дай нам забрать это. Мы приведём их в порядок.
- Неудачное время для просьб.
- Всё нормально, Грам.
Змея начала было говорить, что сборщики могут забирать всё. Им, может быть, и пригодятся порванные одеяла и гнутые ложки, ей – нет. Она больше не хотела видеть ничего из этого, чтобы не вспоминать случившееся. Но их просьба отвлекла Змею от собственных вопросов и замешательства и вернула в реальность. Она вспомнила кое-что из того, что говорила Грам об Ао, когда Змея впервые заговорила с ней.

- Ао, когда я буду прививать других, вы позволите мне привить и вас?
Собиратель выглядел неуверенно:
- Козявки, зелья, магия, колдовство – нет, это не для нас.
- Ничего из перечисленного. Вы даже змей не увидите.
- Нет, это не для нас.
- Тогда я соберу весь мусор в центре оазиса и утоплю его.
- Не надо! Нет! Загрязнить воду? Ты опозоришь мою профессию и опозоришься сама.
- Я чувствую то же самое, когда вы не позволяете мне защитить вас от болезней. Не нужно. Ненужные человеческие жизни. Ненужные смерти.
Собиратель вглядывался в неё из-под густых бровей:
- Не зелья? Не магия?
- Нет.
- Насчёт последнего, если хочешь, - сказала Грам, - вот увидишь, это не убьёт меня.
- Не козявки?
Змея не удержалась от смеха.
- Нет.
- А потом ты нам всё это отдашь? – собиратель указал в направлении разгромленной стоянки Змеи.
- Потом, да.
- И после этого мы не заболеем?
- Лихорадкой. Я не могу остановить все болезни. Не будет кори, скарлатины, столбняка…
- Столбняк! Ты остановишь его?
- Да. Не навсегда, но надолго.
- Мы придём, - сказал сборщик, развернулся и ушел.

На стоянке Грам Паули сделала Змее энергичный массаж, пока кобыла выхватывала пучки сена из брикета. У Паули были самые красивые руки, какие Змея когда-либо видела; большие, с длинными тонкими и сильными пальцами, незагрубевшие от тяжёлой работы, которой она занималась. Хоть она и была высокой, её руки всё равно должны были казаться слишком длинными для её роста, но не производили такого впечатления. Они были изящны и выразительны. Она была совершенно не похожа на Грам, если не считать ауры доброты, окружавшей и бабушку и внучку, а также всех двоюродных сестёр Паули, которых знала Змея. Она не провела на стоянке Грам достаточно времени, чтобы узнать имена всех внучек, которые были здесь. Она даже не знала имени маленькой девочки, которая сидела рядом и полировала сбрую Свифт.

- Как Белка?
- Доволен и счастлив, девочка. Посмотри, он вон там, под деревом. Слишком обленился, чтобы бегать, но выглядит снова здоровым. А сейчас ляг и отдохни.

Змея посмотрела на своего тигрового пони, который стоял под пальмами, размахивая хвостом. Он казался таким ухоженным и довольным жизнью, что Змея не стала его подзывать.

Она устала, но её шея и плечи были так напряжены, что не давали уснуть. Ей нужно подумать о своей стоянке. Возможно, она склонна согласиться, что всё было так, как сказала Грамм: просто бесчинство психа. Если так, то нужно просто понять и принять случившееся. Она не привыкла к таким происшествиям.
- Грам, я пойду, искупаюсь, а потом найди мне местечко, где я не буду тебе мешать. Это ненадолго.
- Пока ты здесь и пока мы здесь. Мы все рады тебе, лекарша.
Змея обняла Грам, и та похлопала её по плечу.

Рядом со стоянкой Грам один из родников, питающих оазис, пробивался через камни и стекал по скале. Змея поднялась туда, где нагретая солнцем вода скапливалась в весьма привлекательном водоёме. Отсюда можно было разглядеть весь оазис: пять стоянок на берегу, люди, животные. Слабые детские голоса и громкий лай собак доносились сквозь вязкий пыльный воздух. Перья пальм окружали озеро, словно бледно-зелёная шёлковая гирлянда.

Возле водоёма камни под ногами были мягкими от мха. Змея разулась и шагнула на прохладный живой ковёр.

Она разделась и побрела. Вода была чуть ниже температуры тела, приятной, не перехватывающей дух в утреннюю жару. Укромный водоём наверху в скалах был теплее, чем в низине. Она сняла камень со слива, чтобы переливающаяся вода впиталась в песок. Она знала, что это лучше, чем позволить грязной воде стекать в оазис. Если бы так получилось, то несколько сердитых караванщиков пришли бы остановить её. Они сделали бы это также спокойно и твёрдо, как отгоняют от берега животных или просят уйти того, кто имеет дурную манеру справлять нужду около берега. Заболеваний, передающихся грязной водой в пустыне не было.

Змея погрузилась в тёплую воду, чувствуя как та поднимается, обволакивает её бёдра, бока, грудь. Она привалилась спиной к тёплому чёрному камню и позволила медленному течению смывать напряжение. Вода щекотала шею.

Она задумалась о последних нескольких днях: казалось, что случившегося за глаза хватит на долгое время. Это просто повергало в крайнее замешательство. Она взглянула на правую руку. Уродливый шрам сошёл, только две блестящие розовые точки указывали на место укуса песчаной гадюки. Она сжала кулак и подержала так руку – ни неудобства, ни слабости.

Как много поменялось за такое короткое время. Никогда до этого Змея не сталкивалась с напастями. Её работа и практика были не легки, но вполне сносны. Дни проходили спокойно: никаких подозрений, никакой неуверенности, никаких психов. У неё не было неудач. Всё было ясно, правильно и более-менее определено. Змея слабо улыбнулась; если бы кто-то сказал ей или другим студентам, что реальность совершенно другая, противоречивая, поражающая, она бы не поверила. Теперь она понимала изменения, происходившие со старшими студентами, возвращавшимися с годовой практики. Она поняла даже больше – почему некоторые не возвращались. Не все из них умирали, скорее всего, даже не большинство. Только несчастные случаи и психи не проявляли уважения к лекарям. Нет. Некоторые, скорее всего, понимали, что они не смогут вести жизнь лекаря и решали заняться чем-нибудь другим.
Однако, Змея поняла, что несмотря ни на что, со змеями или без, она всегда будет лекарем. Несколько худших дней жалости к себе от потери Травы закончились, время скорби по Джесси прошло. Она никогда не забудет её смерть, но не сможет вечно винить себя за это. Вместо этого она выполнит наказ Джесси.

Она выпрямилась и начала натирать себя песком. Вода омывала её и вытекала через слив. Руки Змеи скользили по телу. Приятная прохладная вода, расслабленность и прикосновения напомнили о том, как много времени прошло с тех пор, как кто-либо касался её, с тех пор, когда она предавалась страсти. Снова погрузившись в пруд, она начала фантазировать об Аревине.

С обнажённой грудью и ногами, с платьем, перекинутым через плечо, Змея вышла из купальни. На полпути к стоянке Грам она остановилась, прислушавшись к легкому звуку, коснувшемуся её ушей. Тихое шуршание чешуи по камням, звук, издаваемый ползущей рептилией. Змея осторожно повернулась на звук. Сначала она ничего не заметила, но потом, наконец-то, песчаная гадюка выскользнула из трещины в скале. Она подняла свою гротескную голову, задвигала языком.

С болезненными воспоминаниями об укусе другой гадюки Змея терпеливо ждала, пока тварь покинет своё убежище. Она не была ни красива, как Туман, ни ярко украшена, как Песок. Она была просто уродлива: голова покрыта бесформенными наростами, чешуя грязно-коричневого цвета, но этот вид был незнаком лекарям, и кроме того, представлял угрозу народу Аревина. Ей надо было поймать такую возле его кочевья, но тогда она не подумала об этом, о чём до сих пор сожалела.

Она не смогла вакцинировать его клан, потому что не зная, какие заболевания эндемичны, не могла приготовить правильный катализатор для Песка. Когда вернётся, если получится, то сделает это. А если поймает гадюку, медленно ползущую к ней, то в качестве подарка сделает сыворотку от её яда.

Лёгкий ветерок дул от змеи к ней, так что та не могла её почуять. Тёплая чёрная скала путала тепловые рецепторы. Она не замечала Змею. Зрение гадюки, как предполагала лекарь, было не лучше, чем у других змей. Она ползла прямо на неё. Почти к босым ногам. Змея медленно протянула одну руку вниз позади головы, а вторую – перед мордой. Когда гадюка, атакуя, отвела назад голову, та попала прямо в захват. Змея держала её крепко, не давая ни одного шанса вырваться. Гадюка хлестала её по руке, показывая длинные клыки, шипя и дёргаясь.
Змея вздрогнула.
- Ты бы с удовольствием тяпнула меня, не так ли, тварь?
Одной рукой, неловко она сложила головной платок и завязала змею в импровизированный мешок, чтобы никого не напугать, когда вернётся на стоянку.
Она шагнула на гладкую каменную тропинку.

Грам предоставила шатёр, его разбили в тени. Полог с одной стороны был открыт, давая доступ лёгкому, прохладному утреннему бризу. Грам оставила ей чашу свежих фруктов первого урожая. Иссиня-чёрных, круглых, чуть меньше куриного яйца. Змея медленно и осторожно надкусила плод; до этого она никогда не пробовала их свежими. Терпкий водянистый сок брызнул из-под лопнувшей кожицы. Большое семечко внутри занимало почти половину объёма. Его покрывала толстая кожура, защищающая от зимних штормов и долгих месяцев и лет засухи. Закончив с плодом, Змея отложила семечко в сторону, чтобы посадить его рядом с оазисом в надежде, что оно взойдёт. Улегшись, Змея напомнила себе не забыть забрать несколько семян. Если они выживут в горах, она получит неплохое добавление к своему саду. Через мгновение она уснула.

Она спала крепко, без сновидений, и, встав утром, чувствовала себя лучше, чем все последние дни. На стоянке было тихо. Для Грам и её внучек это промежуточная остановка для отдыха вьючных животных и их самих. Торговцы возвращались домой после летних обменов, покупок и продаж. Семья Грам, как и другие, останавливающиеся здесь, обладала традиционным правом сбора части урожая плодов. Когда ягоды поспеют и будут собраны, караван Грам покинет пустыню и проведёт последние несколько дней в пути на зимовку. Урожай почти поспел; воздух наполнял аромат спелых плодов.

Грам стояла возле загона, скрестив руки на верхушке трости. Услышав Змею, она обернулась и улыбнулась:
- Хорошо спалось, дочка?
- Спасибо, Грам, хорошо.

Белка почти не выделялся на фоне грамовых лошадей, старых торговых пёстрых, пегих, пятнистых аппалузов (порода лошадей. прим. пер.). Змея подумала, и возможно была права, что они делают караван лучше заметным. Она свистнула, Белка вскинул голову и подбежал лёгким галопом, характерно стуча подковами.
- Он скучал по тебе.
Змея почесала Белке уши, и он толкнул её своей мягкой мордой.
- Я и смотрю, что он весь истомился.
Грам хихикнула:
- Мы хорошо кормили его. Ещё никто не обвинял меня и моих домочадцев в плохом обращении с животными.
- Мне придётся уговаривать его покинуть тебя.
- Так оставайся. Пошли с нами в деревню, и оставайся там на зиму. Мы не здоровее, чем другие.
- Спасибо, Грам, но мне сначала нужно кое-что сделать, - на мгновение она почти выбросила из памяти смерть Джесси, но знала, что не сможет никогда совсем забыть про это.
Змея поднырнула под верёвочную изгородь. Остановившись у плеча пони, она подняла его ногу.
- Мы пытались заменить подкову, но наши слишком велики, а здесь нет кузнеца, чтобы перековать эту или сделать новую. Ни сейчас, ни позже.

Змея взяла части разломанной подковы. Она была почти новой, Белку подковали перед выходом в пустыню. Даже краю были ещё острыми и квадратными. Наверное, дефект был в металле. Она вернула обломки Грам.
- Может быть металл пригодится Ао. Если я поберегу Белку, он сможет дойти до гор?
- Конечно, ведь ты можешь ехать на своей прекрасной серой.

Змея сожалела, что ей вообще пришлось проехать на Белке. Обычно она так не делала. Она вполне могла идти пешком, а Белка перевозил змей и её пожитки. Но, покинув стойбище Аревина, она вновь почувствовала последствия отравления от укуса гадюки, хотя думала, что уже избавилась от них. Намереваясь ехать на Белке только до тех пор, пока не пройдёт слабость, Змея взобралась на него, а потом действительно потеряла сознание. Он терпеливо вёз её через пустыню, наклонив шею, на которую она упала. Она очнулась, услышав треск сломавшегося железа, только когда он захромал.

Змея почесала его лоб:
- Мы уедем завтра, как только спадёт жара. Весь остальной день буду прививать народ, если они придут.
- Мы придём, дорогая, большинство из нас. Но почему ты уходишь так рано? Пойдём с нами. До гор такое же расстояние.
- Я собираюсь в город.
- Сейчас? В этом году уже поздно. Ты попадёшь в бури.
- Нет, если не буду терять время.
- Лекарша, дорогая моя, ты не знаешь на что это похоже.
- Знаю. Я выросла в горах. Каждую зиму я смотрела на них внизу.
- Смотреть с вершины горы совсем не тоже самое, что пройти через них.
Белка сделал круг по загону и галопом рванул к группе дремлющих в тени лошадей. Змея внезапно засмеялась:
- Веселишься, малыш.
Она посмотрела вниз на сгорбленную старушку, чьи глаза светились лисьей хитринкой.
- Я только что заметила, какую из своих лошадей ты подложила под него.
Глубокий загар Грам вспыхнул красным:
- Лекарша, дорогуша, я собиралась не брать с тебя плату за присмотр за ним. Не думала, что ты будешь против.
- Всё в порядке, Грам. Я не против. Просто я уверена, что у Белки ничего не получится. Боюсь, ты разочаруешься, когда кобылы начнут жеребиться.
Грам по-хозяйски покачала головой.
- Нет, не разочаруюсь. Он хорошо ведёт себя для маленького жеребца, но он знает что делать. Пятнистые лошади – вот, что я люблю, особенно леопардовые.
У Грам имелась аппалузская леопардовой окраски – предмет её гордости; белая с разбросанными по всему телу чёрными пятнами размером с монету.
- А теперь у меня от него появятся полосатые.
- Я рада, что тебе понравилась его масть, - Змеёй была проделана довольно большая работа по изменению соответствующих генов, - но не думаю, что ты сможешь получить от него жеребят.
- Почему? Я же говорю…
- Он может удивить нас. Надеюсь, что так и будет, и тебе повезёт. Но считаю, что он, скорее всего, бесплоден.
- Эх, не повезло. Но понимаю. Он от лошади и одного из этих полосатых ослов. Я как-то слышала о таком.

Змея не стала объяснять. Догадка Грам была совершенно не верной. Белка был не большим гибридом, чем любая из грамовых лошадей, за исключением единственного короткого генетического комплекса. Но Белка не восприимчив к яду Туман и Песка, и, хотя, его случай был другим, результат получился точно таким же, как для мула. Его иммунная система была настолько эффективной, что не воспринимала гаплоидные клетки, сперму, как собственные, и разрушала их.
- Знаешь, Змейка, я однажды видела мула, который был хорошим жеребцом. Иногда так бывает. Может быть, и в этот раз.
- Может быть.
Шанс, что иммунитет её пони позволит ему стать производителем был не меньшим, чем шанс получить мула производителя. Змея не думала, что она обманывает слабые надежды Грам.

Змея вернулась в шатёр, достала Песок из сумки и выдоила его яд. Он не боялся этой процедуры. Держа позади головы, она сжала ему челюсти, осторожно открыла пасть и влила в глотку флакон катализатора. Песок переносил зелье гораздо легче, чем Туман. Он просто сонно свернулся в своём отделении, мало чем отличаясь от своего обычного состояния, пока ядовитые железы не произведут сложный химический суп из особых белков-антител против ряда местных болезней и стимуляторов человеческого иммунитета. Лекари использовали гремучников гораздо дольше, чем кобр; по сравнению с Туманом, Песок на десяток поколений и на сотню генетических экспериментов лучше приспособлен переносить лекарства-катализаторы и их производные.