Его удостоили покоев в Башне Короля. Безукоризненно чистые мраморные стены сияли в солнечном свете, что струился в большие витражные окна. Пол, столь же сверкающе белый и прохладный, как и стены, был устлан толстыми коврами; каждый предмет мебели был произведением искусства. Он должен был чувствовать уважение к себе и уют, однако вместо этого чувствовал себя так, словно его заманили в золочёную клетку.
Он покинул комнату, спустился по лестнице, прошёл по отполированным до совершенства коридорам, и его дискомфорт возрос. Он не особо помнил, как выглядел город, когда они шли по нему – тогда в его голове гремел голос Ульмо, вытесняющий чувства и впечатления. Оглядываясь по сторонам, он видел один за другим дома из сияющего белого мрамора. Мостовые городских переулков и площадей были выложены аккуратными узорами из бледно-серых булыжников.
Площадь перед дворцом украшали замысловато вырезанные фонтаны с бьющей через край свежей ключевой водой, разбрызгивающие самоцветные капельки над отлитыми из серебра и золота деревьями. Это был идеальный город, далёкий от грубых пещер и грязных лачуг его детства и ранней зрелости. Он разрывался между восхищением чужеземными, но прекрасными вещами – и отвращением к изобилию и кричащей демонстрации богатства.
Сам город возвышался над охотничьими угодьями вокруг него, столь же чуждыми дикому пейзажу, как он сам был чужд городу. Он обнаружил, что размышляет, возможно ли найти путь сквозь горы, что позволит ему покинуть город и его странных жителей. Он не был для эльфов чужеземцем – они воспитали его после того, как умерла его мать – однако они были утомлёнными беженцами, и вели существование в тени и без роскоши. Даже их лица несли отпечаток тяжёлой жизни. Здесь же те немногие лица, что он помнил, были вечно юными, и казались склонными скорее к смеху и песням, нежели к лишениям и скорби. Он размышлял, не померещилась ли ему тень отчаяния в их счастливых лицах.
Беспомощное блуждание привело его в сад, где окультуренные розы аккуратными рядами вились по бельведерам и изгородям. Он поймал себя на мысли, реальны ли цветы хоть сколько-нибудь более, нежели два дерева, что украшали внутренний двор. К его изумлению, пальцы встретили мягкие лепестки, шелковистые и тёплые.
- Когда-то такой сад был у моей матери – в мире за великим морем, - произнёс мягкий голос за его спиной.
Он обернулся, хватаясь за висевший на поясе меч – и застыл. Стоявшая перед ним фигура была непохожа на тех эльфов, которых он знал. Золотые волосы соблазнительными локонами лились на сливочно-белые плечи, а большие дымчато-голубые глаза мягко смотрели на него. Маленькие белые пальцы выглядывали из-под подола платья, что облегало таинственные изгибы и выемки. У него пересохло во рту, когда он увидел её – впервые увидел легендарную красоту эльфов.
Она улыбнулась ему, подошла и положила свои прохладные пальцы на его кулак, сжимающий рукоять меча.
- Ни я, ни кто-либо другой в этом городе – никто здесь не причинит тебе вреда.
Его тело натянулось и сжалось, когда он увидел тонкую белую руку на своей собственной. Он слышал о подобных созданиях, однако ни одного не встречал. Его пронзила неуместная мысль, не сломается ли она, если он коснётся её – нежно, чтобы увидеть, такая ли её кожа мягкая, как выглядит. Она казалась маленькой и хрупкой, и внезапно он почувствовал себя большим и неуклюжим.
Она позволила своей руке упасть.
- Весь город – от белых зданий до заботливо выращиваемых садов и деревьев перед домом моего отца – это памятник тому, что мы покинули. Гондолин не смотрит в будущее; здесь мы живём прошлым, - её мягкий голос был печален. – Временами я думаю, что отец построил это место, пытаясь вернуть мою мать.
Он неловко кивнул, не в силах подобрать слова, подходящие для обращения к подобному совершенству. Она вновь улыбнулась; её глаза весело блестели.
- Ты не особенно разговорчив, верно?
Он рассеянно покачал головой, внимая более её голосу, нежели словам. Он решил, что может слушать её вечно – её голос был слаще, чем сама музыка моря. Внезапно то, что его заманили в эту золочёную клетку, показалось ему скорее благословением, нежели проклятием.
- Я – Идриль, - сказала она, протягивая ему руку. – Позволь поприветствовать тебя в нашем городе. Я хорошо помню твоего отца.
Он уставился на неё; его мир кружился, пока он пытался принять то, что эта стройная девушка, выглядевшая не старше его самого, видела за свою жизнь больше лет, чем он когда-либо увидит. Наслаждаясь моментом присутствия рядом с её красотой, он взял её руку и поднёя к губам.
Её щёки порозовели от поцелуя, и она опустила взор; слова покинули её точно так же, как уже покинули его.
Он подошёл ближе, и осторожно провёл мозолистым пальцем по её розовой щеке, изумляясь мягкости и теплоте её кожи.
Затаив дыхание, он позволил своей руке задержаться рядом с её рукой.
- Я – Туор, - нетвёрдо сказал он.
- Да, - сказала она, подняв взор, и провела пальцами по его бороде. – Я знаю. Ты прибыл с моря.