Солнце нещадно палило, не ослабевая, весь и каждый день. Лив радовалась своей широкополой шляпке – пусть белой и в цветочек и совсем неуместной в этих пыльных краях.
Она ехала рядом с караваном, ползущем вверх-вниз по каменистым холмам.
- Верхом ездить умеете? – первое, что спросил у неё мистер Бонд. Она, в некотором роде, умела, по крайней мере, в детстве у неё была лошадь, и она часто каталась в лесу позади Академии. Всё изменилось после смерти матери, но Лив не намеревалась рассказывать Бонду эту печальную историю. Она предпочла передвигаться верхом, чем сидеть в фургоне. Караван шёл медленно, лошадь ей досталась смирная, но Лив всё равно была вся в синяках.
- Готовить, шить умеете? – куда менее приятные вопросы. Ответом было «нет». Она – учёный, а не домохозяйка. У неё всегда были слуги. У её матери, почётного профессора психологии, было множество достоинств, но домоводство в их число не входило.
- Хм, - Бонд покачал головой, - Поэтому и мужа не нашли?
- Я была замужем, мистер Бонд. За доктором математики в Кёнигсвальде. Он умер от сердечного приступа два года назад. По странному совпадению, он был примерно вашего возраста и телосложения.
- Мда. Готовить не умеете, шить не умеете, верхом ездите плохо. Вы ведь учёный? Считать умеете?
- Разумеется, мистер Бонд.
- Я пользовался услугами юриста, но он нарвался на пулю на дуэли. Контракт прочитать сможете?
- Полагаю, что смогу, и я, безусловно, постараюсь не оказаться застреленной.
… так они бок о бок с Бондом въехали в Монро, а через неделю в Баррет, где она помогала торговаться при продаже серебра, шкур и костей животных; при покупке провизии и воды; при получении кредита. В тесных прокуренных комнатах они договаривались с местными торговцами – усатыми, в потёртых цилиндрах и поношенных жилетках. Бонд ярился, кричал и стучал по столу кулаками размером с окорок; Лив всегда оставалась спокойной и учтивой. Казалось, это сбивало с толку противную сторону. Бонд заявил, что она принесла удачу. Он предложил заплатить – она отказалась, тогда он втиснулся в костюм и повёл её в лучший ресторан, где заказал великолепный стейк и наименее противное, из предлагаемых в городе вин.
- Деловой ужин, - сказал он, - за успехи в делах, - он сжал бокал в своей огромной руке, точно намеревался его раздавить, - За плодотворное сотрудничество.
Через неделю в Баррете они совершили сделку с весьма неплохой прибылью и он повёл показывать ей местные достопримечательности: боксёрский ринг, стрелковый тир, несколько огромных, видимо, весьма породистых чёрных лошадей… А потом, через два дня после отъезда из Баррета, когда караван забрался на вершину очередного безымянного холма, и перед ними во всей своей суровой красоте раскинулись бескрайние пыльные равнины, он подошёл и сказал:
- Будет жаль расставаться с вами.
Она опустила веер и удивлённо взглянула на него:
- Мы же ещё не добрались, мистер Бонд. Ведь так?
Он указал на запад, вниз по долине извилистой речушки.
- Всего один день пути до Конанта. Видите?
Она не видела, куда он указывает. Всё в этих краях для неё выглядело одинаково.
- Конант, - в его грубом голосе появились извиняющиеся нотки, - Последняя остановка. Оттуда мы повернём обратно.
- А мы с Магфридом отправимся в Глориану.
Бонд сплюнул:
- Чёртов Строй.
Он оглянулся на Магфрида, который не умел ездить верхом и сидел на заднем борту фургона, прикрыв глаза и сонно склонив голову на грудь.
- Жаль будет потерять его. Он честно отработал свой проезд.

Поначалу люди Бонда не приняли Магфрида – некоторые дразнили его, другие считали, что он навлечёт несчастья. Но после того, как он отличился в защите каравана от нападения холмовиков, его зауважали; самые суеверные на удачу жали ему руку, а он считал, что это такая забавная игра.
Нападение произошло на второй день пути из Монро, как только караван медленно спустился в глубокую лощину, не только заросшую ежевикой и загромождённую валунами, что само по себе было неприятно, но и заваленную мотками старой, ржавой колючей проволоки, разбросанных повсюду, словно пучки несуразных растений
- Это осталось от Строевиков, - сказал Бонд, - Проволока. Примерно тридцать лет назад здесь шли бои. Этой штукой они обносили свои лагеря, а потом навсегда бросили её здесь ржаветь.
- Тридцать лет назад. Это когда Строй воевал с Республикой Красной Долины?
« История Запада для детей» была переполнена перечнями битв Республики против Строя – бесчисленный перечень сражений, настолько победоносных, что Лив засомневалась, были ли они настолько лёгкими и славными, как их описывал Генерал. Вся картина никак не складывалась воедино.
Бонд покачал головой:
- То было юго-западнее. Республика никогда не подбиралась так близко к нам. Просто дурацкая местная стычка. Конант поддержал Ружья, а Строй пришёл и объяснил им, что к чему. Тогда они только-только построили Глориану.
- И кто победил?
- А вы как думаете? Строй всегда побеждает.
Чтобы караван смог беспрепятственно проехать дальше, мотки проволоки пришлось убирать с дороги с помощью верёвок и длинных шестов. Они откатывались медленно, постоянно пытаясь вернуться на прежнее место, словно в них продолжала жить частица непреклонной воли Машин. Работа выдалась жаркой и трудной. Стрелки золотых часов Лив еле-еле ползли.
Холмовики напали на закате, когда люди ещё работали.
С полдюжины высоких угловатых фигур появились на вершине холма и ринулись вниз беспорядочной толпой; их длинные ноги странно подпружинивали и изгибались под невообразимыми углами. Холмовики не разговаривали и не перекликались, а трещали и стрекотали. Чёрные гривы и волосы развевались позади во время бега. Холмовики бросали камни и пугали лошадей. Один из людей Бонда упал на спину, запутавшись в мотках колючей проволоки.
Крича:
- Стройся, стройся! Просыпайтесь, чёрт вас дери! – Бонд вытащил пистолет и выстрелил…
Лив сжалась в комок под фургоном и наблюдала. Народ моментально окружил караван. Казалось, они совершенно не испугались пистолета Бонда. Большинство его людей, вооружённых лопатами, кольями и кирками, яростно схватились с нападающими, чьи худощавые, костяной белизны, тела походили на пружины; они отскакивали, кружились и уворачивались от ударов. Дерущихся скрыла тень, а поднятая пыль закрыла Лив обзор. Она увидела, как длинные белые руки хватали и вырывали колья из рук людей; как тонкие бледные пальцы сомкнулись на пистолете Бонда, выхватили его и отбросили прочь. Тела холмовиков покрывали странные кроваво-красные абстрактные геометрические узоры – спирали и вихри, то ли нарисованные, то ли вытатуированные. Нападающие сбивали с ног, толкали и швыряли людей в грязь. Один из них на своих паучьих ногах опустился перед убежищем Лив, и, словно зачарованный, уставился на неё своими спокойными красными немигающими глазами.
Она замерла. Ниже красных глаз торчал длинный нос, странно угловатый, не сломанный, а словно сделанный в соответствии с неким непродуманным проектом. Широкий рот под носом распахнулся, будто в попытке что-то произнести. Показалось, что сообщение было настолько важным, что каждое слово необходимо подбирать с предельным тщанием, чтобы не совершить непоправимой ошибки.
С диким рёвом за плечами холмовика возник Магфрид и оттащил того прочь, схватив за гриву. Лопатой, которую он держал в руках, Магфрид взмахнул, как битой, и расколол голову холмовика.
Продолжая рычать, Магфрид бросился в толпу атакующих. Те отпрянули. Он схватил одного из них за локоть, ломая кости, а другому раздробил коленную чашечку.
Холмовики разбежались также быстро и беззвучно, как и появились, а Магфрид продолжал ходить кругами, беззвучно разевая рот и крепко сжимая окровавленную лопату.
Лив, успокаивающе шепча, подошла к нему и отобрала инструмент.
Кроме упавшего в колючую проволоку, никто из людей серьёзно не пострадал.
Один из нападавших лежал мёртвым в кустах ежевики. Тот самый, которого ударил по голове Магфрид – тот, который, казалось, пытался заговорить с Лив. Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть его и заметила, что его мозг был таким же, как у любого другого человека.
- Это не надолго, - сказал Бонд. Его рубашка порвалась, а широкое лицо покраснело от гнева и напряжения.
- Что?
- Они возвращаются. Снова оживают.
- Я слышала про это. Хотелось бы увидеть.
- Я здесь торчать не намерен.
Тело казалось почти невесомым. Длинные конечности напоминали связку прутьев. Это показалось Лив ужасно трогательным и слёзы навернулись ей на глаза.
- Они никого не ранили. У них даже не было оружия.
- Иногда бывает и так, а иногда, они пользуются копьями, убивают всех, кто окажет сопротивление, а остальных пытают по несколько дней. Иногда, устраивают воистину подлые трюки с ветром и камнями. Но, с другой стороны, я знаю человека, который готов поклясться душой своей матери, что когда стая холмовиков нашла его покалеченным на тропе, они принесли воду, вправили ногу и доставили его домой.
- Почему?
- Они не такие, как мы, доктор. Они делаю вещи не подвластные здравому смыслу. Иногда насылают наводнения, ураганы и пыльные бури. Можете считать меня суеверным, но это так. Они появились здесь первыми и, если спросить меня, просто ждут, когда мы уберёмся отсюда ко всем чертям, а пока что просто играют.
- Мне показалось, он вот-вот заговорит со мной.
- Они не разговариваю. Да и взгляните на него – даже если бы он заговорил, вы бы его поняли?
Наконец он увидел жалость на её лице, и его голос смягчился.
- Случаются вещи и похуже. Да и что я вообще могу знать? Я просто бизнесмен.
- Понимаю, мистер Бонд, - она отвернулась. Руки тряслись пока она доставала из сумки успокоительное.
Он крикнул вдогонку:
- Эй! Ваш большой друг был хорош. Он отлично поработал.
Она посмотрела, куда он указывал. Магфрид ходил взад-вперёд, обхватив голову руками.

«История для детей» содержала едва ли не единственное упоминание о Народе. Одна вклейка с нечёткими иллюстрациями показывала сцены жизни Запада: Машина, дремлющая на рельсах; скалы, причудливо изрезанные ветром; и холмовик с обсидиановым копьём, взобравшийся на вершину скалистого утёса. О Народе также упоминалось в первой главе, где рассказывалось о первых поселениях в период Основания. Несколько предложений: «Отношения между первым губернатором Самюэлем Селфом и местным Лесным Народом были сложными и не всегда достойными»
В остальных случаях Народ вычеркнули из истории этого края. Вероятно, подумала Лив, если бы они больше сражались…
Большинство людей Бонда оказалось неграмотными. Однажды вечером один из них спросил у Лив, что она читает, и вскоре она уже читала им вслух. Они были довольно грубы, бородаты, с жёлтыми нечищеными зубами, переломанными носами, но слушали, как дети. Большинство из них знало об истории собственного мира ещё меньше, чем она.
Главы со второй по двадцать вторую представляли собой перечень битв и несчастий. Основание забылось за долгие годы суровых зим, чумы и дурных знамений. Колонисты расселялись на юг и на запад. Строй появился на юге, где колонисты обнаружили нефть и построили первые Машины, чтобы путешествовать между городами, разбросанными по засушливым равнинам. Люди быстро поняли, что создали нечто ужасное, нечто выше человеческого понимания, нечто, обладающее собственным разумом и волей к завоеваниям. Ружья возникли на диком Западе среди изгоев, бродяг и преступников, бежавших от правосудия. Они сразу же возненавидели друг друга. Они были просто обречены на взаимную ненависть. Строй неуклонно расширялся при помощи Машин, механизмов, скорости и людской массы. Ружья плели интриги, жульничали, травили и шантажировали; поднимали армии наёмников и обманутых крестьян… И Бонд был прав – Ружья всегда проигрывали. Триста лет горьких поражений. Почему же они продолжают сопротивляться?
«История Запада» заклеймила Строй, как тиранию, а Ружья – как анархию, и торжественно провозглашала добродетели Республики Красной Долины (чьим департаментом всеобщего образования она и была издана). К добродетелям относились: Демократия, Благоразумие, Самоуправление, Право собственности и Упорядоченная Свобода. Каждой из них посвящалась краткая назидательная глава.
Республика возникла как новая идея там, где когда-то находился край мира. Непрочный альянс свободных городов и приграничных стран превратился в Союз, потом в Федерацию, а потом, после подписания Хартии на берегу Реки Красной Долины около сорока лет назад – в Республику. В книге имелась иллюстрация: несколько дюжин солидных пожилых мужчин стоят на берегу, размахивают бумагами и перьями и произносят речи. Сама хартия представляла собой нечто среднее между гражданским кодексом и священным текстом, а на картинке на неё падал столб божественного света.
Потом шла история войн Республики – славных и победоносных, как против армий Строя, так и против пиратов и наёмников Ружей. Республика не признавала ни богов, ни хозяев.
На пятый вечер после отъезда из Монро, когда все были заняты починкой поломанных осей и порванных тентов, а Лив сидела на камне на краю лагеря и читала, Бонд, обычно державшийся в стороне во время коллективных чтений, подошёл с важным видом и заглянул через плечо.
- Он мёртв, - Бонд показал на изображение Генерала Энвера, посылавшего войска на битву с кем-то.
- Погиб, - добавил Бонд, словно намереваясь поразить Лив этой новостью, - Он и вся его Республика. Они выигрывали сражения, пока не проиграли одно единственное, вот и всё. Мертвы, исчезли и забыты.
- Я слышала про это.
- Книги хороши для ведения учёта. Многого вы из них не узнаете. Мир меняется быстрее, чем пишутся слова.
- Прошлое не меняется.
- Говорят, Генерал дружил с холмовиками. Говорят, у него был советник, заклинатель камней, поэтому он и выигрывал сражения. Я слыхал, он женился на одной из них, но сам в это не верю. Об этом там что-нибудь есть?
- Это всего лишь детская книжка, мистер Бонд. Она весьма примитивна.
- Гм. Полагаю, что все книги годятся только для детей.
Она раздражённо захлопнула книгу.
- Огромное спасибо вам за такое предположение.
Он вспыхнул и выглядел смущённым.
- Прошу прощения, мистер Бонд.
- Да не за что, мэм.
- Жара и поздний час…
Она почувствовала странную привязанность к глупой маленькой книжке. Всё-таки это была вещь из дома, и это делало Лив сентиментальной.
- Говорят. То есть, я слышал, как говорили, - его голос стал необычно тихим и задумчивым, - я слыхал, как какие-то парни говорили, что Война будет длиться, пока не поглотит весь мир. Республика пыталась остановить это, но взгляните сами, что с ними стало? Везде, где есть нефть, процветает Строй; где дурные люди – Ружья. Постоянно.
- Ужасная мысль.
- Я слышал, что Народ знает, как прекратить всё это. Они появились первыми и знают этот мир, и как он устроен, и, вне всякого сомнения, могут выгнать и Ружья, и Строй, если только захотят, а вы как думаете?
- Мне кажется, что истинные причины имеют с этим очень мало общего, мистер Бонд.
- Один мой друг говорил, что если и есть надежда на мир, то она в них, а не в нас.
- Какой позор для нас, если это окажется правдой!
- Он умер. Кто-то застрелил его. Не важно кто. Я не знаю. Не знаю. Здесь есть над чем поразмыслить, правда? Я не глупец, доктор.
- Разумеется, мистер Бонд.

Её муж, покойный профессор естествознания, доктор Бернард Альверхьюзен походил на Бонда, хотя под жирком Бонда скрывались мускулы, Бонд был загорелым, а Бернард – бледен; Бонд – физически силён и ловок, а Бернард – неуклюж. Фактически присутствовала лишь слабая тень сходства. Так почему же Бонд так напоминал ей Бернарда? Наверное, потому, что он совершенно отличался от всех её знакомых мужчин в Кёнигсвальде, и, оказавшись одна в совершенно чужих краях, она искала малейшие следы хоть чего-то привычного.
Высокомерием, грубостью и самоуверенностью Бонд также походил на Бернарда. Ещё – своими нотациями. В Баррен Хилле он казался неразговорчивым, но вне его, в дороге, на молчаливых открытых пространствах, выяснилось, что он любит звук собственного голоса. Растения, погода, дела, как ездить верхом, как чинить фургон. Он оказался на удивление хорошо осведомлён и великолепно знал производство, для которого предназначался груз костей. Бернард любил пофилософствовать. Где-то в глубине души под бахвальством у него пряталась романтическая жилка, а у Бонда?
То, что она рассказала Бонду, было правдой. Бернард умер два года назад от сердечного приступа прямо за обеденным столом посреди страстной обличительной речи по поводу политики факультета, когда подавали первое.
Он был намного старше её. Они познакомились почти сразу же после того, как она выписалась из института Тьюборхена, где провела большую часть своей юности, лечась от шока и сопутствующих неврозов, вызванных гибелью матери – тема, которую она уж точно не собиралась обсуждать с Бондом. Лив тогда была тщедушным худеньким созданием, не нашедшим своего места в мире и нуждавшемся в опеке, в Бернард – крупным авторитетом в своей области. Он нашёл её миленькой.
Она любила его, хотя и отстранено, немного не по настоящему; положенное время носила траур, но потом редко тосковала по нему.
Частью профессиональной гордости Лив было то, что она никогда не лгала себе относительно собственных чувств.
Однажды вечером, когда они скакали под кронами кедров, Бонд озвучил эти чувства. Он уставился на дорогу перед собой, а когда заговорил, то ухитрился оказаться грубым и застенчивым одновременно.
- В той больнице вы не найдёте себе мужа, доктор.
- Я сейчас и не ищу нового мужа, мистер Бонд.
- Никто из нас не может ждать вечно.
… это слегка задело её.
- Мир велик, мистер Бонд. Иногда кажется, что у нас впереди вечность.
Он надолго замолчал.
- Да. Иногда так бывает.
Остаток вечера они проговорили об истории и политике.

- Вот Конант, - сказал Бонд.
Они спускались по крутому склону холма, а за их спинами палило солнце, заставляя отбрасывать длинные тени. На берегу реки раскинулся небольшой городок. Его выбеленные стены блестели россыпью бриллиантов. Окружающая природа окрасилась в яркие, буйные цвета: медные деревья, тускло-золотая река и ярко фиолетовое небо.
- Так себе городишко, но здесь вы сможете взять лошадь и вместе со своим большим другом найдёте кого-нибудь, кто знает дорогу до Глорианы.
- Думаю, что знаю дорогу, - она прикрыла глаза от солнца и посмотрела на юг.
- Догадываюсь.
Степь просматривалась на мили вокруг. Лив никогда ничего подобного не видела, но сразу догадалась, что это. Чёрные спиральные столбы дыма. Глориана – самая восточная станция Строя.
- Берегите себя, доктор. Есть вещи куда более странные и страшные, чем холмовики.